Золото и мишура - Фред Стюарт

— Моя любовная жизнь — это мое дело, — сказал Дэвид, чеканя каждое слово. Он с трудом сдерживался, чтобы не взорваться: Арчеру удалось пронюхать о его маленьком и довольно-таки грязном секрете. — И кроме того, уж если кому и читать мораль, то не тебе. А теперь убирайся к чертовой матери, Арчер, пока я не вышвырнул тебя собственноручно, что, признаюсь, страшно хочу и могу сделать.

Арчер от удивления выпрямился: он никогда прежде не видел Дэвида таким.

— О'кей, я ухожу. Но как только мать вернется домой, тебе придется паковать чемоданы. Газета требует много сил и энергии, Дэвид, а у тебя их нет вот уже много лет. А у меня они есть, и я сделаю эту газету крупнейшей и лучшей на Западном побережье. — Он подошел к двери, шагнул через порог, но вдруг повернулся и, ткнув в Дэвида пальцем, сказал: — И не только на Западном побережье, но и в мире!

Дэвид смотрел на него через стекло. Он не сожалел о том, что сделал. Пусть Эмма тридцать лет вытирала о него ноги, но, будь он проклят, если позволит ее сыну так обращаться с собой. Дэвид потянулся за ручкой, чтобы написать прошение о своей отставке.

Ему вовсе не улыбалось, чтобы его выгнали.

Кан До пересек огромный, как пещера, холл и открыл дверь. На пороге стояла очень хорошенькая, заметно нервничавшая молодая девушка в голубом атласном вечернем платье.

— Я мисс Доусон, — сказала она. — Мистер Коллингвуд ожидает меня.

— Конечно, входите, пожалуйста.

Оказавшись в холле, девушка сняла шиншилловую накидку, защищавшую ее от прохладного майского ветра, и передала Кан До вместе с легким шарфом, который покрывал ее голову.

— Сюда, пожалуйста, хорошая мисс.

Кан До проводил Арабеллу к сдвоенной лестнице, где висел портрет Эммы в полный рост. Арабелла украдкой огляделась по сторонам, стараясь, чтобы слуга не заметил ее любопытства. Она жадно принялась осматривать интерьер особняка, о котором было столько разговоров в Сан-Франциско и который наполнял сердце ее матери жгучей завистью. Конечно же, она никогда не сможет признаться матери в том, что приходила сюда. Никто из родителей не знает, куда она направилась на самом деле. Арабелла сказала лишь, что хочет навестить Клару Флуд, одну из кузин мистера Флуда, жившего через улицу от Коллингвудов. Отец Арабеллы был человеком вспыльчивым, и хотя он практически никогда не поднимал руку на дочь, но если он только узнает, что она приняла приглашение Арчера Коллингвуда пообедать у него дома, вряд ли он сможет отвечать за свои поступки.

— Мистер Арчер, он ожидать вас наверху в картинной галерее, — сказал Кан До, провожая девушку по правой лестнице. — Он сказал, что подумал, что вы можете захотеть видеть картины тайтай перед ужином.

— О, это было бы замечательно, — сказала Арабелла, стараясь скрыть свое нетерпение. Во время обеда с Арчером в «Палас-Отеле» она недвусмысленно дала понять, что очень бы хотела взглянуть на собранные Эммой картины. Подобно многим сан-францисским девушкам из обеспеченных семей, Арабелла получила образование за границей, а именно в привилегированной школе для молодых леди в Париже, где единственным ее интересом, скоро ставшим настоящей страстью, было искусство. Она закончила колледж год назад и десять месяцев потом осматривала крупнейшие музеи и кафедральные соборы Европы. Лишь совсем недавно она вернулась в Сан-Франциско, и почти сразу судьба столкнула ее с Арчером.

Архитектор, который строил для Эммы этот особняк, разместил картинную галерею на верхнем этаже, с тем чтобы днем картины освещались естественным светом. Добравшись до третьего этажа, Кан До распахнул двойные двери красного дерева и объявил:

— Мисс Доусон!

Затем он отступил в сторону, давая Арабелле пройти. Миновав двери, она увидела, что находится в начале длинной галереи, освещенной газовыми светильниками в круглых, как маленькие глобусы, плафонах. Посередине галереи тянулась красная бархатная дорожка, с которой надлежало любоваться картинами. Стены были сплошь увешаны ими, и в свете газовых светильников замысловатого рисунка золоченые рамы картин чуть загадочно сверкали.

Арчер, выглядевший потрясающе красивым в белом галстуке и фраке, подошел и поцеловал ее затянутую в печатку руку.

— Добрый вечер, мисс Доусон, — сказал он. — Так как, насколько я понимаю, вы в некотором роде эксперт по искусству, почему бы вам не посмотреть картины, собранные моей матерью? Если вдруг у вас возникнут какие-либо вопросы, я попытаюсь ответить.

— Благодарю вас, мистер Коллингвуд.

Арабелла подошла к левой стене галереи, и первая же картина, на которую она взглянула, заставила ее затаить дыхание.

— Ватто! — воскликнула она. — Я обожаю Ватто!

— Да, мне и самому он нравится, — сказал Арчер, сцепив руки за спиной. — Я люблю клоунов.

Смущенно взглянув на Арчера, Арабелла открыла свою крошечную серебристую сумочку.

— Вы не будете против, мистер Коллингвуд? У меня небольшой астигматизм. — Она извлекла из сумочки золотой лорнет и раскрыла его. — Стараюсь это особенно не афишировать, но поскольку уж тут собрана такая замечательная живопись… — Приложив лорнет к глазам, Арабелла жадно впилась в полотна. — Да… — вымолвила она наконец, обращаясь больше к самой себе, нежели к Арчеру. — Какая техника! А краски… Потрясающе!

Почти пять минут Арабелла рассматривала картину, и Арчер наконец напомнил о себе, деликатно прочистив горло.

— Следующее полотно — это Рубенс, — сказал он. — Если мы чуть-чуть не увеличим скорость осмотра, то, боюсь, обед у нас может превратиться в ужин.

Арабелла опустила лорнет.

— Извините, но для меня это такое наслаждение, что я могла бы и вовсе обойтись без обеда.

— Правду говорят, что перед лицом такой сверхъестественной красоты — в ее разряд я включаю и вас, мисс Доусон, — надо быть чрезвычайно вульгарным, чтобы думать о еде. Но поскольку я как раз и являюсь очень вульгарным… А кроме того, мама просто убьет меня, если я огорчу ее повара.

На лице Арабеллы появилось презрительное выражение.

— Я попытаюсь шевелиться быстрее, мистер Коллингвуд. Тем не менее живописью нужно упиваться, а не поедать ее впопыхах, хотя грубиян вроде вас может не понять, в чем тут разница.

Она шагнула к следующей картине, огромному полотну работы Рубенса, на котором был изображен мускулистый плотоядно ухмыляющийся сатир, бегущий по полю с пышными розовыми наядами на руках; на ягодицах наяд имелись ямочки, а груди были навыкат.

— Это «Изнасилование сабинянок», — сказал Арчер. В данном случае «изнасилование» имеет смысл «похищение», или «захват», в таком примерно духе.

Арабелла окинула его холодным взглядом.

— Вы и впрямь вульгарны и любите паясничать. Искусство — это религия, и потому следует к нему относиться с величайшим уважением. — Взгляд ее вернулся к картине.

— А как вы думаете, о чем Рубенс думал, когда выписывал всю эту плоть? — спросил Арчер. — О религии?

Арабелла взглянула на полотно — сладострастный гимн человеческому телу — и через секунду тихонько фыркнула. Потом виновато взглянула на Арчера, стараясь сохранять строгое выражение лица, и снова перевела взгляд на картину.

Прошло несколько мгновений, и Арабелла громко расхохоталась.

— Вы ужасный человек! — только и смогла произнести она.

Арчер улыбнулся.

Сорок пять минут спустя, когда глаза ее насытились созерцанием самых прекрасных картин, которые она только видела в Америке, Арабелла в сопровождении Арчера спустилась в главный холл. И тут настал черед пировать ее ушам: Арабелла услышала музыку Бетховена.

— Что это? — спросила она.

— Сюрприз, — ответил Арчер, предложил ей руку и повел по мраморному полу к дверям, по бокам которых стояли, в классическом стиле, колонны. Двое китайцев-слуг изнутри распахнули створки дверей, и Арчер ввел Арабеллу в гостиную. Золоченые китайские обои, изображавшие легендарный зимний сад, сверкали при свете свечей. На другом конце комнаты стоял огромный стол, сервированный знаменитым, из позолоченного серебра сервизом Эммы с высокой пирамидкой из фруктов и четырьмя массивными канделябрами. Прекрасная музыка доносилась из алькова, задрапированного голубой бархатной шторой.

— Немного камерной музыки очень полезно для пищеварения, — сказал Арчер Арабелле, подводя ее к стулу. Кан До усадил ее, а сам Арчер обогнул стол и уселся напротив.

— Это первое трио Бетховена, — сказал он, разворачивая камчатую салфетку, в то время как один из слуг проворно наполнил венецианские кубки ледяной водой. — Вам нравится Бетховен?

— Конечно. И мне также нравятся ваши обои. Что это такое?

— Это большая редкость, они сделаны по рисунку, который изображает знаменитый «Юань Минь Юань», что значит «Круглый светлый сад», который был построен в 1709 году Канши, императором Китая. Это был своего рода земной рай, сооруженный неподалеку от Пекина — там были павильоны, озера и сады. Каких только животных и птиц ни поселили в этот дворец! Семнадцать лет назад это архитектурное сооружение было полностью уничтожено английскими и французскими войсками. По-моему, это один из самых постыдных актов, который когда-либо совершил так называемый «цивилизованный» белый человек.