Золото и мишура - Фред Стюарт

Он вскочил на белую лошадь, на которой было красивое кожаное седло.

— Это с-седло с-совершенно н-новое, — сказал он, обращаясь к Стар. — Его н-называют «к-калиф-форний-ским с-седлом», оно на целых д-десять ф-фунтов легче, нежели обычное ден-денверское. Я вот сейчас завязал л-лассо вокруг л-луки. По-ис-испански она называется «дар ла вуэльта», то есть «с-сделать пов-ворот», но американские ковбои и это п-переиначили и говорят «дэл-ли». Ну к-как, о'кей?

Вонзив серебряные шпоры в бока лошади, он проскакал вокруг загона, затем въехал в ворота. Волнуясь, Стар смотрела, как Хуанито раскрутил лассо и затем с силой швырнул его так, что петля, просвистев в воздухе, обвилось точнехонько вокруг шеи бычка. Хуанито тут же соскочил с седла, подбежал к вставшему на дыбы животному, схватил его за рога и принялся пригибать его голову, пока она не коснулась земли. Легко связав ноги бычка, Хуанито под приветственные выкрики вакеро и аплодисменты Стар взобрался на лошадь и подскакал к девушке.

— Вот т-так мы с-связываем животных, — сказал он.

— Очень впечатляюще, — сказала она, впервые улыбнувшись за все это время. И улыбка Стар была вполне искренней. Она понимала, что Хуанито захотел показать ей, Что, за исключением языка, все остальное у него в полном порядке.

— Приданое Стар составит сто тысяч долларов наличными, — говорила меж тем Эмма, обращаясь к донье Фелисидад. Они сидели в довольно-таки затрапезно обставленной гостиной сельского дома. — Плюс к тому, я верну вам вашу закладную на ранчо на сумму в восемьдесят тысяч в качестве подарка. Ну и, конечно, Стар впоследствии унаследует часть моего состояния. Я тут совсем недавно составила новое завещание, по которому я оставляю Стар десять миллионов долларов. Так что если ваш сын женится на ней, он станет не только полноправным владельцем этого ранчо, но и мультимиллионером.

Пока Эмма говорила, донья Фелисидад молча и недвижно сидела в своем испанском — из кожи и дерева — кресле. Теперь она сказала:

— Сеньора, ваша дочь столь же прекрасна, сколь и богата. Мой сын красив, и в его жилах течет одна из самых благородных кровей Новой Испании. Но мы бедны. Полагаю, что ваша дочь могла бы выйти практически за любого человека на Западе, но вы тем не менее вдруг приезжаете сюда и делаете мне это весьма неожиданное предложение. Извините меня, сеньора, но тут волей-неволей возникают некоторые подозрения. В чем дело? Ваша дочь нецеломудренна?

Эмма была готова к этому вопросу.

— Она целомудренна в сердце. Стар — милая девушка, получившая и хорошее воспитание, и образование. Я пыталась растить ее таким образом, чтобы сочетать воспитание и предоставление широких свобод, которые в наши дни, как мне кажется, необходимы всем молодым людям в Сан-Франциско. Однако не буду лгать вам, донья Фелисидад, моя дочь — не девственница. Она была испорчена человеком, бывшим у нее учителем китайского языка и культуры. В действительности это был уголовник.

— Стало быть, насколько я понимаю, ее лишили невинности против ее воли?

— К сожалению, так. — «Господи, прости мне эту ложь», — подумала Эмма.

Донья Фелисидад поднялась с кресла, подошла к окну и увидела, что Стар и Хуан направились на север ранчо, где при помощи ирригационной системы выращивались апельсины. Животноводство приносило все меньше и меньше дохода из-за засухи, и главным образом из-за того, что после Гражданской войны в Техасе возникло множество огромных животноводческих ранчо. Таким образом, сбывалось пророчество Скотта относительно того, что будущее ранчо «Калафия» лежит в выращивании цитрусовых. Но даже и в этом случае ранчо несло огромные убытки от падежа скота. Только лишь благодаря деньгам Скотта и Эммы ранчо еще было на плаву. И вот теперь, как гром с ясного неба, — обещание миллионов.

Донья Фелисидад повернулась к Эмме.

— Конечно, я предпочла бы, чтобы она была целомудренна. Но коль уж Хуанито хочет ее, а она, в свою очередь, согласна растить детей в католической вере — я не буду стоять у них на пути.

Впервые за три последних дня, с того самого момента, как на нее обрушилась эта катастрофа, Эмма почувствовала некоторое облегчение.

— Ну? — спросила вечером Эмма, входя в спальню дочери и присаживаясь на край ее постели. — Каково твое мнение о Хуанито?

Обеим им предоставили комнаты для гостей, расположенные на втором этаже. Несмотря на то что обстановка была скудная и порядком обшарпанная, архитектура старого дома была восхитительной, тем более что толстые стены не выпускали наружу прохладу. Комната Стар имела две двери, ведущие на балкон, с которого можно было видеть маленький внутренний садик. Стар открыла балконные двери и впустила в спальню приятный, ласкающий кожу ветерок, который тотчас же своим прикосновением оживил занавески. На востоке вздымались в звездное небо черные холмы, на западе лежал Тихий океан.

— Он очень милый, — ответила Стар, одетая уже в легкую белую ночную рубашку. — Конечно же, он ужасно заикается, однако сегодня днем он так старался быть вежливым и столько всего интересного показал мне на ранчо, что, пожалуй, я могу сказать, что он мне нравится. Ах, мамочка, ранчо просто восхитительно!

— Значит оно тебе нравится?

— Очень! Хуанито сказал, что может научить меня ездить верхом по-мужски, если я захочу. Конечно, я сразу ему сказала, что ни одна леди и не мечтает ездить верхом иначе, чем в дамском седле, но, думаю, если бы я осталась тут подольше, он сумел бы научить меня. Расстояния здесь такие ужасные и сидеть в дамском седле так непрактично. А ранчо такое огромное — как королевство.

— Это королевство может стать твоим дорогая. Я переговорила с доньей Фелисидад. Она сказала, что если ты согласна растить детей католиками, то она не возражает против вашего брака.

— Но Хуанито пока не сделал мне предложения.

— Сделает. И очень скоро. И если все пойдет нормально, то уже в субботу состоится венчание. Тут есть часовня в миссии Святого Хуана Капистрано.

— Да, ты и вправду не теряла времени даром.

— В этом случае действительно не теряла. А после венчания вы с Хуанито поедете со мной в Сан-Франциско, и бал по случаю помолвки, который я намеревалась устроить и для которого я все уже заказала, мы превратим в прием по случаю вашей свадьбы.

— Я вижу, ты все уже продумала: ни напрасных трат, ни напрасных желаний. Действительно, к чему выбрасывать на ветер двести ящиков французского шампанского, что ты заказала, только лишь потому, что я отпугнула жениха?

— Да, я практична, но твой горький тон делает тебя не слишком привлекательной.

Стар вздохнула.

— Извини меня. Впрочем, все это уже совершенно неважно. Я сделаю все, что ты хочешь. При чем тут любовь?

— Когда я выходила замуж за твоего отца, я тоже его не любила, однако потом полюбила, и очень сильно.

— Что ж, тогда, возможно, и я полюблю Хуанито. Кто знает? Возможно, и он полюбит меня. А если и не полюбит, то это не имеет значения.

Эмма сжала ей руку.

— Тебя это может удивить, дорогая, но с Хуанито ты можешь оказаться счастливее, чем с Крейном. — Поднявшись с постели, Эмма поцеловала дочь. — Спокойной ночи, Стар. Я рада, что Хуанито понравился тебе.

— Спокойной ночи, мама.

Оставшись одна, Стар уселась на постели и подняла голову, разглядывая скошенный потолок комнаты — были видны наклонные стропила, разрисованные выцветшими цветами. «Вот и я такая же: выцветший цветок, — подумала она. — Выцветший цветок. Ох, Крейн…» Она зажмурила глаза и сжала кулаки. Нет! Никакого Крейна! Крейн — убийца, криминальный хозяин Чайнатауна. О нем больше и речи никакой не может быть!

Затем Стар вспомнила, как он занимается любовью, и вспыхнула.

Она только-только притушила ночник, когда услышала под балконом мягкий гитарный перебор. Удивленная, она вылезла из постели, подошла и открыла балконные двери. Луны не было, а небо имело потрясающе красивый бархатно-лиловый оттенок. Секунду Стар стояла, очарованная прелестью ночи и мелодичным тихим перебором гитарных струн.

Затем вышла на балкон и посмотрела вниз. Было, однако, слишком темно, чтобы можно было разглядеть кого-то. Тут чистый тенор принялся петь «Ла Палома». Голос принадлежал Хуанито.

Он пел по-испански и совершенно не заикался.

Глава пятая

Хотя в первые после «золотой лихорадки» годы в Калифорнии не было сильных антикитайских настроений, но когда после Гражданской войны тысячи китайцев были привезены для строительства трансконтинентальной железной дороги, слепая фанатичная злоба против них начала распространяться, особенно среди низших классов, представителям которых приходилось вести с кули настоящую борьбу за рабочие места, тем более, что кули готовы были работать практически даром. К 1870-ым годам антикитайские настроения в Сан-Франциско достигли опасного уровня. На распространение таких настроений оказывали также влияние легенды о китайской преступности, о рабском положении «певичек», о драках среди китайских игроков и курильщиков опиума. Был выпущен муниципальный указ о так называемых «свиных хвостах», согласно которому всем заключенным в тюрьмах волосы на голове должны были быть подстрижены до одного дюйма. И хотя очевидно, что это была всего только лишь санитарная мера, чтобы избавить их от вшей, китайцы восприняли этот указ как попытку унизить их, запретив ношение ритуального «хвостика». (Хотя манчжуры приказали китайцам носить «свиные хвосты» именно как знак неполноценности и низкого положения, калифорнийские китайцы превратили его в символ национальной гордости). Был также выпущен указ «О кубических метрах воздуха», направленный против чудовищного перенаселения жилищ в Чайнатауне, а кроме того, было принято решение об уплате пятнадцати долларов за лицензию на открытие в городе прачечной. А прачечные были главным бизнесом кули. «Шесть Компаний», как называлась крупная, уважающая закон китайская организация, постоянно подвергалась нападкам в прессе, которая связывала ее деятельность с нелегальной деятельностью сугубо криминальных тонг, тогда как в действительности «Шесть Компаний» не имели с ними ничего общего. Лидеры «Шести Компаний» выразили протест против принятых указов, рассматривая их как легализацию застарелых предубеждений, и они послали меморандум президенту Гранту, требуя дать им возможность развивать свою экономику. Однако они оказались не в состоянии справиться с волной усиливающихся антикитайских настроений, которые теперь принимали все более жесткую форму: американцы требовали не только запретить дальнейшую китайскую иммиграцию в Америку, но и репатриировать китайцев в Азию. По всей стране создавались тайные антикитайские общества, а случаи насилия в отношении китайцев стали настолько частым явлением, что китайцы начали вооружаться кто чем: огнестрельным оружием, кортиками, длинными охотничьими ножами. Чайнатаун стал бомбой замедленного действия, которую и взорвала тонга Суэй Синг. Началась Тонговая война.