Девичья фамилия - Аврора Тамиджо

у нее снова появится что-нибудь столь же красивое. Мелки напоминали церковные свечи с мягкими кончиками. Достаточно было легонько провести ими по шершавому листу бумаги, чтобы они оставили ароматную полоску. Наверное, в наборе было пятьдесят цветов, коробка была длиной почти со стол в гостиной. Время от времени Маринелла задавалась вопросом, что случилось с мелками. Наверняка синьора Каролина их выбросила. Если бы она знала, то рисовала бы ими до тех пор, пока они не превратятся в огрызки.

Пеппино снова закурил.

– Ты мне ничего не должна. Деньги Донато ваши, остальное – подарок.

Маринелла смотрела на дым, поднимавшийся над их головами.

– Можно мне тоже?

– Только одну. Если Патриция узнает, она меня самого скурит. – Он дал ей прикурить и положил пачку обратно в карман. – Идем, я отвезу тебя домой.

– Мне нужно в другое место.

– Тогда отвезу туда, куда тебе нужно.

«Фиат-124» был уже не новым, но Пеппино хорошо ухаживал за автомобилем, и он всегда производил впечатление. Он припарковался перед Институтом Парето и вышел попрощаться с Маринеллой в своем элегантном костюме и с сигаретой во рту. Таня по-черепашьи вытянула шею, и перед тем, как подойти к спискам, Маринелле пришлось отбиваться от подруги.

– Cкажи, кто это был, или я все расскажу брату.

– Кто?

– Тот высокий, на большой машине. Брось это, Марине. Не забывай, Лучано – мой брат.

– Ты с ума сошла? – Маринелла посмотрела вслед автомобилю. – Это Пеппино, он мне вроде родственника.

– И какой же он тебе родственник?

– Таня, не лезь не в свое дело, ладно?

Маринелла получила по экономике шесть баллов и смогла вздохнуть с облегчением. Как и Таня, которая тоже едва-едва проскочила. Она хотела знать все о Пеппино Инкаммизе. И не поверила, когда Маринелла сказала, что это ее кузен, сын дяди-священника.

Пеппино и Маринелла рассказывали всем, что дядя Донато оставил не три миллиона, а четыре: дескать, Пеппино припрятал четвертый, а теперь, мучимый совестью, решил отдать его Маринелле.

– Так Патриция будет уверена, что деньги все это время были у тебя.

– Я знаю. Но ничего не поделать.

Пеппино считал, что это единственное объяснение, которое сестра примет.

И оказался прав. Патриция восприняла известие о вновь обретенном наследстве дяди Донато как личную победу. Неважно, что речь шла всего лишь о миллионе лир, что в этой версии было полно дыр, что Маринелла без разрешения ходила к Пеппино, чтобы забрать деньги; Патриции было достаточно знать, что она всегда была права, или, по крайней мере, убедить себя в этом. Мириться с Пеппино она пока не собиралась, но все знали, что рано или поздно это произойдет. Конечно, она будет дуться и заставит его дорого заплатить, но в конце концов предпочтет победу продолжению спора.

– Я знала, что рано или поздно он пожалеет о том, что взял наши деньги. Пеппино Инкаммиза – тряпка, он не умеет облапошивать людей. Теперь, когда он отдал тебе деньги, мне стало спокойнее.

Лавиния ни за что бы не поверила в историю с наследством дяди Донато: она готова была руку дать на отсечение, что за этой историей скрывается очередной подарок Пеппино Маринелле. Вроде тех восковых мелков, которые она сама положила в шкаф на улице Феличе Бизаццы вместе с маминой одеждой. Когда Лавиния невзначай спросила у Пеппино, так ли это, он ответил улыбкой, которой она по-прежнему не могла ничего противопоставить:

– Лави, давай забудем об этих деньгах. Вернемся к тому, что было прежде, чем мы поссорились из-за этой ерунды.

Так и вышло, что в тот самый момент, когда летчик Марчелло, казалось бы, сумел заставить Лавинию забыть о давней привязанности, щедрость Пеппино Инкаммизы – и все прочее – заставили ее сердце биться еще сильнее, чем в те времена, когда они встречались в оратории Святого Антонина.

Обе сестры охотно потратили полученные деньги на поездку Маринеллы. Дядя Донато так и не увидел, как Патриция учится в университете, а с Лавинией у него не было ни единого шанса; может, хоть младшая племянница рано или поздно доставит ему такое удовольствие. Кроме того, обе были рады перестать работать сверхурочно.

Маринелла отблагодарила Пеппино Инкаммизу, посвятив ему свое выпускное сочинение, которое основывалось на утверждении, что Леопарди был буржуазным капиталистом; говоря о прогрессе, она даже умудрилась сослаться на песню Джони Митчелл «Big Yellow Taxi»[88]. Глава комиссии не возражал; наоборот, он так увлекся дискуссией на устном экзамене, что не успел задать ни одного вопроса по экономике.

7 июля 1983 года Маринелла Маравилья окончила среднюю школу, набрав 54 балла из 60 возможных. Неделю спустя Патриция объявила о своей помолвке с Козимо Пассалаквой. Однако свадьба должна была состояться только в сентябре, когда Маринелла вернется из Манчестера.

Девичья фамилия

Маринелла коротко подстриглась. Все говорят, что у нее прическа «как у принцессы Дианы», но она настаивает, что у нее такие же волосы, как у Мадонны, только не обесцвеченные, а просто светлые. Светлые, как у Сельмы, светлые, как у Розы. «Правда ли, что в Англии всегда идет дождь?» «Ты понимала, что тебе говорят?» «Еда отстойная, или можно найти что-то нормальное?» По тому, как все заваливают ее вопросами, кажется, что свадьба больше никого не интересует. Патриция испытывает облегчение: по крайней мере, ей не придется постоянно быть в центре внимания. Бриллиантовое кольцо Козимо Пассалаквы ей все еще великовато, но уже держится надежнее, чем раньше, и ей осталось набрать всего несколько килограммов, чтобы свадебное платье село по размеру. Если бы белое платье, сняв мерки, сшила мама на своем «Зингере», оно бы точно сидело идеально, но все швеи, к которым обращалась Патриция, либо ничего не умеют, либо заломили заоблачную цену. Приходится выбирать готовое в магазине Маццолы на улице Рома. Еще вопрос, смогут ли тут подогнать его и будет ли вышивка хоть отдаленно напоминать вышивку Сельмы.

За час Патриция уже трижды выгоняла продавщиц из примерочной. Она вертится перед высокими зеркалами, а сестры разглядывают ее, подняв брови.

– Хорошо сзади? Или я буду похожа на куклу?

– Не слишком простое? В этом году в моде рукава-баллоны и длинные шлейфы.

– Мне надеть перчатки?

Лавиния сохраняет спокойствие вместо нее и неукоснительно отвечает на все вопросы.

– Сзади идеально. Ты худенькая, пышные рукава тебе не пойдут. И зачем тебе перчатки?

У Маринеллы уже в глазах рябило от кружев. Видя, как старшая сестра крутится перед зеркалом в облаке белой ткани, она, не удержавшись, фыркает:

– Ты слишком нервничаешь, Патри. И меня заставляешь волноваться. И было бы из-за чего. Подумаешь, платье.

Лавиния укоризненно смотрит на нее и спешит поправить кружевной шлейф у ног Патриции.

– Не слушай ее, ты же знаешь, как она одевается. Как уличная девка. Мамушка Роза швырнула бы в нее чесноком, чтобы отвести сглаз.

– Ты ископаемое, Лави. Не видишь, мир вокруг изменился.

– Перестаньте, а то в следующий раз я пойду примерять это паршивое платье одна. – Патриция стоит, уперев руки в бедра и закусив губу. – Может, еще немного утянуть в талии?

Маринелла смотрит в зеркало:

– Да, чем туже, тем лучше.

– Слишком туго нельзя, будет некрасиво, – возражает Лавиния.

К свадьбе сестры она купила себе длинное платье с юбкой-солнцем. Платье сидит на ней так хорошо, что в последующие годы она наденет его еще не раз: на ужин в офицерском клубе, на крестины сына своей подруги Мары, на новогоднюю вечеринку в Риме, где всю ночь напролет будет танцевать с весьма привлекательным молодым человеком, который окажется актером. Но сколько бы захватывающих дней и вечеров она ни провела в этом платье, лучше всего Лавиния будет помнить свадьбу своей сестры, когда Пеппино Инкаммиза заставил ее – а не невесту – танцевать с ним медленный танец.

Лавинии тридцать один год, но фигура у нее как в двадцать. Она похожа на Вирну Лизи, но еще и на свою бабушку Розу. Мамушка всегда говорила, что она та еще упрямица. Время от времени по ночам Лавиния протягивает руку с кровати и касается бабушкиных пальцев. Порой это ощущение настолько яркое, что она садится и переводит дух,