Девичья фамилия - Аврора Тамиджо

я должна поехать в Англию. Но она всегда поступает так, как ей хочется. – Сердце билось так быстро, что ей не хватало дыхания. – Что я могу с этим поделать?

Козимо выслушал ее бессвязный монолог и кивнул, торжественно, как пристало человеку его возраста, с бородой и морщинистым лбом.

– Ты права, Марине. Но я должен был хотя бы попытаться прийти к тебе. – Он положил коробочку обратно в карман. – В конце месяца я снова попрошу ее выйти за меня. Я должен это сделать. Буду просить, пока она не решится. Рано или поздно она решится.

Маринелла никому не рассказывала о разговоре с Козимо. Он так и остался в ее памяти где-то между кратким изложением «Рая» Данте и балансом компании. Между тем в холодильнике каждый день можно было найти недоеденный ужин Патриции, а в сливе душа скапливались пряди ее волос, черных и тонких. Такова была цена курсов английского для Маринеллы.

После окончания занятий в школе прошла неделя. В три часа должны были вывесить списки с именами и оценками тех, кто был допущен к экзаменам; Маринелле не грозило пролететь, но ей было любопытно узнать, сколько у нее по экономике. Однако в тот день, перед тем как заглянуть в школу и отправиться в магазин Лучано, она пошла на улицу Принчипе Ди Палагония.

Там стояло красивое здание с колоннами и фигурными балкончиками. У фонтана во внутреннем дворе к ней подошел охранник – невысокий лысеющий мужчина в шикарном костюме, похожий на президента.

– Чем могу помочь, синьорина?

– Мне нужен Пеппино Инкаммиза, он здесь работает. В офисе строительной компании «Малаго».

Мужчина не впустил ее сразу, но был вежлив. Попросив ее подождать, он позвонил по внутреннему телефону; на другом конце провода кто-то, а может быть, сам Пеппино, попросил передать синьорине, чтобы она подождала еще минутку. Именно это охранник и передал Маринелле. Не успела она сказать еще что-нибудь, как во дворике с фонтаном появился Пеппино Инкаммиза. Он был элегантен, как адвокат, но при этом адвокатом не был, и к лучшему.

Запыхавшийся Пеппино подбежал к ней.

– Марине, что случилось? У тебя проблемы? У Патриции проблемы? У Лавинии проблемы?

– Ни у кого нет проблем, Пеппи. Но мне нужно с тобой кое о чем поговорить. Если ты можешь сейчас – отлично, если нет, я подожду, пока ты закончишь работу.

Пеппино поднялся в офис и предупредил, что отлучится, а потом сел вместе с Маринеллой в баре, куда иногда ходил. Во дворике под желтым навесом с надписью «Альгида» стояло с десяток столиков, но все они были пусты. Возможно, из-за жары, а возможно, из-за времени – уже не утро, еще не день. Они впервые оказались вдвоем не в квартире на улице Феличе Бизаццы, не в церкви и не в машине. Маринелла барабанила пальцами по железному столику, оглядываясь по сторонам; Пеппино ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и запонки, закатал рукава до локтей. Маринелла заказала кока-колу, Пеппино – кофе.

– Марине, так ты мне расскажешь, в чем дело? Что у тебя стряслось?

Она задержала дыхание, наполнив легкие кислородом, как будто собиралась прыгнуть со скалы в море, и вывалила все на выдохе:

– Мне нужно полтора миллиона. Из наследства дяди Донато, от которого Патриция отказалась; сейчас оно мне нужно. Если у тебя больше нет этих денег, мне нужно, чтобы ты мне их одолжил. Я верну их, как только у меня появится настоящая работа, как только я буду достаточно зарабатывать. Но прямо сейчас они мне нужны.

Она рассказала о тесте на профпригодность, о курсах английского, о пятистах тысячах лир, которые ее сестры уже заработали, и о сумме, которую еще предстояло собрать. Рассказывая, Маринелла путала порядок событий и не могла определиться со своим отношением к этому делу: отчасти ей хотелось в Манчестер, отчасти не хотелось расставаться с сестрами на полтора месяца; она не хотела, чтобы они уработались до смерти, но эта парочка – черт бы их побрал! – никогда ее не слушает. Пеппино старался не потерять нить, кивал и качал головой, надеясь не запутаться, и временами растерянно чесал в затылке. Маринелла выложила на стол буклеты и копии документов о зачислении на курсы английского языка, включая квитанцию о внесенном залоге. Пеппино надел очки и прочитал все от корки до корки, обращаясь с бумагами бережно, словно они не пропутешествовали уже сто раз из дома в школу и обратно. Наконец он аккуратно сложил листы стопкой и вернул Маринелле.

Теперь он смотрел на нее, как инспектор Джинко[87].

– Патриция знает, что ты пришла ко мне?

– А ты как думаешь?

– Если она узнает, разверзнется ад.

– Я знаю. Но ничего не поделать.

– Ничего не поделать, потому что если Патриция разозлится, то разозлится на меня. – Он зажег сигарету. – Ничего, если я закурю?

На Маринеллу повеяло запахом тлеющего табака. Она занервничала. Конечно, она не думала, что Пеппино сразу вручит ей чемодан с деньгами, но и такого допроса не ожидала.

– Марине, я знаю Патрицию гораздо дольше, чем ты. Скажи правду. Это она тебя послала? Она до сих пор уверена, что деньги твоего дяди лежат у меня под матрасом?

– Я же сказала, она не знает, что я здесь. Ладно, Пеппи, не хочешь давать мне деньги – не давай. Так и скажи. Попрощаемся и будем друзьями, как раньше.

Пеппино успел схватить Маринеллу за локоть, прежде чем она вскочила на ноги. Половина кока-колы выплеснулась на землю через дырки в железном столике.

– Сядь. Ну у тебя и характер.

Она шлепнулась на стул.

– Ты всю жизнь лезешь к нам со своей помощью. А теперь, когда я прошу об одной вещи, ты устраиваешь мне допрос.

– Эта вещь – три миллиона лир.

– Половина этой суммы. Все три мне сейчас не нужны. И в любом случае эти три миллиона мои. Ну, дяди Донато, но он оставил их мне.

– Вообще-то он оставил по одному миллиону каждой из вас.

– Но я устроюсь на работу, когда приеду из Манчестера, и верну сестрам их долю. Я не хочу забирать у них деньги. Я же беру взаймы. Или ты думаешь, что я собираюсь их обокрасть? – Маринелла скрестила руки на груди и надулась. – Неважно, я все поняла. Просто сделай вид, что я тебя ни о чем не просила.

Пеппино посмотрел ей в лицо. Потом откинулся на спинку стула, пофыркал, повздыхал и рассмеялся. Во всю мощь своих легких. Он хохотал как сумасшедший, так, что слезы на глазах выступили.

– Отлично, я тебя рассмешила. Но знаешь что, Пеппи? Пошел ты, если думаешь, что я буду сидеть здесь, пока ты надо мной смеешься.

– Стой.

Из кармана пиджака, висевшего на стуле, он достал черную лакированную авторучку.

– Марине, должен тебе сказать, что я еще не встречал таких плохих просителей, как ты. – Из кожаной сумки, которую он принес с собой, появилась на свет чековая книжка. – Ты даже хуже, чем Патриция. – Он покачал головой и, все еще посмеиваясь, принялся писать. – Черт побери, если она узнает, то заставит меня сожрать эти четыре миллиона. Не чек, нет. Она засунет мне в глотку всю сумму купюрами по пятьдесят лир.

– Три миллиона.

– Три миллиона – то, что оставил твой дядя. Я добавлю немного от себя. Увидишь, в Англии деньги тебе пригодятся.

Маринелла не сводила глаз с чека на четыре миллиона. Он был легким, как бумажная салфетка, но гораздо приятнее на вид.

– Береги его, не потеряй.

– Спасибо, Пеппи, клянусь, я верну тебе все до последней лиры!

– Постой, что ты сказала?

– Я сказала, что верну тебе деньги. Получу диплом и найду работу, настоящую работу, и понемногу буду возвращать тебе деньги. Увидишь, уже через месяц…

– Нет, что еще ты сказала?

– Что?

– Ты случайно не говорила «спасибо»? Я слышал, как ты это произнесла.

Когда мамушка Роза лежала в больнице, Пеппино Инкаммиза подарил Маринелле на Рождество коробку разноцветных восковых мелков. Прошло несколько дней, прежде чем Маринелла осмелилась прикоснуться к одному из них, и еще больше – прежде чем она отважилась порисовать. Но даже тогда она рисовала ими раз пять или шесть. И дрожала от страха, что мелки закончатся, – кто знает, когда