Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - Гавриил Александрович Хрущов-Сокольников

местах, но смело рассматривали общество и не потупляли глаза в землю, как большинство их подруг и сверстниц.

Недалеко от главного входа, стараясь скрыться за массивной колонной, поддерживающей своды, стоял молодой Туган-мирза. Костюм на нём был ослепителен. Вся куртка была вышита золотом, выложена жемчугом и дорогими камнями. Эфес сабли и рукоятка кинжала горели изумрудами и яхонтами. Он стоял как вкопанный, не сводя глаз с одной точки; надо ли говорить, что этой точкой была красавица Розалия Барановская.

— Здорово, Туган! — проговорил, положив ему руку на плечо, султан Саладин, только что заметивший приятеля. — Ну, показывай розу, в которую влюбился соловей.

— Неужели ты её не видишь, она одна, и только одна, сияет, как утренняя звезда на небе! — с пафосом отвечал Туган.

— Ты ошибаешься, я вижу не одну, а три звезды! Которая же из них? — и Саладин головой показал по направлению к великой княжне и двум кузинам.

— Угадай! — задорно проговорил Туган, — клянусь костями дедов и прадедов, сам великий пророк Магомет не сделал бы иного выбора.

— Биссим Аллах! Конечно та, что рядом с этой толстой московкой в красном сарафане! — сказал Саладин.

Туган вместо ответа крепко пожал ему руку.

— Погубишь ты свою душу, Туган! — продолжал султан, — это не женщина, а Пери! Смотри, Дэвы унесут твою душу далеко и закуют на веки в цепи[83]. Остерегись. Не для нас с тобой она. Вот если бы в полон взять лихим налетом!

— Нет, нет. Ты не поймешь меня! — чуть не крикнул Туган-Мирза, — не насилием, не обманом я хочу овладеть ею. Она сама назначила калым за себя.

— Как калым? Какой калым? Сколько фунтов серебра? Сколько коней? — с удивлением переспросил Саладин.

— Ни коней, ни серебра.

— Так что же? Золота, камней самоцветных? Жемчугов?

— Нет, султан Саладин, калым невелик, да добыть его трудно.

— Говори, говори, Валлах Биллях! Клянусь бородой самого пророка! В таком деле вот тебе моя рука, а с ней — и моя помощь! Говори, что надо, и сколько надо? Если мало, не хватит, скажу королю Витовту, он не откажет помочь! Он любит меня! Я ему нужен! — пылко проговорил Саладин. — Что же ты молчишь?.. Уж не попросила ли она золотого яблока из индейского царства, или летучего коня из-под могучего Зораба?

— Хуже! Она потребовала, чтобы я привёл ей на аркане, или самого немецкого магистра, или великого маршала!

— Валлах Биллях! Неглупая девчонка! Да за таких пленных сам король Витовт отдал бы на выбор любой из своих городов. И что же ты сказал?

— Что добуду одного из них, живого или мёртвого. Я поклялся и сдержу свою клятву или погибну.

— На всё судьба, на всё предопределение! — задумчиво проговорил Саладин. — Игра войны! Ведь судьба человека вперёд написана в толстой книге!

— Только будет ли война? — быстро спросил Туган.

— Когда собираются тучи, — отвечал Саладин, — все говорят, что будет дождь. Тучи собрались. Верь мне, первый удар грома — и польётся такой ливень, какого не вспомнят ни отцы, ни деды.

— Ты сказал! Да благословит Аллах мудрую речь Шах-Зада! Да прогремит имя твоё на всю Вселенную! — с восторгом чуть не крикнул Туган.

В это время общее внимание привлекли трое рыцарей-крестоносцев, явившиеся на вечерний пир по приглашению великого князя.

Их тёмный, мрачный наряд, делавший их скорее похожими на монастырских затворников, их мрачные, угрюмые лица, плащи с нашитыми чёрными крестами, громадные мечи на железных цепях, перетянутых на поясе, делали их похожими на страшные привидения волшебной сказки, и скорее внушали ужас и отвращение, чем почтение. Словно для контраста, трое молодых оруженосцев их свиты, не принадлежащих к капитулу и не носящих звание орденских братьев, а тем более их пажи, были одеты пёстро и богато.

Введённые церемонийстером с жезлом в руках и двумя герольдами, рыцари и их свита были со всеми правилами утончённего этикета представлены великой княгине и великой княжне, а затем медленно направились вдоль зала.

В числе литовских и русских князей и витязей, присутствовавших на вечернем пире, было несколько таких, которые сражались рядом с Марквардом Зальцбахом в страшный день боя на Ворскле, но гордый немец, облечённый теперь важным полномочием, не узнавал своих прежних соратников и гордо шёл, чуть отвечая на поклоны.

— Зазнался немец! — шепнул Здислав Бельский рядом стоявшему наместнику Монтвиду. — А небось, когда удирал из-под Ворсклы, Христа ради у моего костра греться просился.

— Немцы всегда таковы! — со вздохом отвечал Монтвид, — ни накормить досыта немца нельзя, ни помочь до благодарности. Читал я притчу одну у Эзопа, про волка там говорится и про аиста, так всегда немцы поступают с теми, кто им поможет!

— Дружба немца хуже злобы разбойника! — пылко воскликнул воевода Бельский, — меня страх берёт, чтобы наш великий властелин не поддался на их льстивые речи. Ты видел, как принимал он их нынче!

Монтвид покачал головою.

— Мало ты знаешь, пан Здислав, нашего пресветлого князя, — сказал он уверенно, — для него одна цель — слава и благоденствие родины. Для этой цели он пожертвует всем. И личной дружбой, и ненавистью, и женой, и детьми, и спасением души. Я знаю его с пеленок, вместе мы росли, вместе отстаивали Литву, нашу родину. Знаю я его так хорошо, как родного брата. Помяни моё слово, играет он игру, игра опасная, говорить нечего, да не такому прозорливцу не знать когда начинать — подожди, всего будет. Уж кому, как не ему, ненавидеть немцев. Помни одно, пан Здислав: мы с тобой только наши вотчины потеряли от проклятых супостатов, по своей великой милости князь великий их нам вернул вдвое, да мы и то живьём готовы проглотить треклятых, а ты подумай, двух сынов его, единственную надежду старости, отравили крыжаки-злодеи. Кровь младенцев вопиет о мести. Великому ли князю забыть об этом? Верь мне, отольётся эта кровь немцам во сто раз!

— Амен! — проговорил Бельский, — если он ждёт, значит надо ждать!

Почти перед окончанием вечера на несколько минут в