Эоловы арфы - Владимир Бушин

— Пойдем вместе, — сказал Виллих.

Посыльный привел их в один из лучших особняков города.

Дежурный офицер тотчас пошел доложить о явившихся главнокомандующему и через три минуты пригласил их пройти в кабинет.

Шнайде лежал на широком кожаном диване, укрытый пледом, с подушкой в головах.

— Извините, господа, я занемог, — слабым голосом проговорил он. — Садитесь.

«Вот они, шестидесятилетние воители, — подумал Энгельс. — Три-четыре перехода — и уже просят подушку. А ведь он еще не принял ни одного сражения».

— Господин Виллих, вся надежда на вас, на ваш отряд. Завтра утром, когда мы предпримем марш к Книлингенскому мосту, а затем начнем переправляться через Рейн, вы должны будете прикрывать нас.

«Он еще хорохорится, — усмехнулся Энгельс, услышав слово „марш“. — Уж сказал бы прямо: когда мы завтра рванем к мосту…»

— Нам это дело знакомо, — сдержанно сказал Виллих. — Надеюсь, вам известно, кто сегодня сдерживал пруссаков у деревни Ринталь?

— Да, да, конечно, мне доложили. Я приношу вам благодарность. Кажется, отряд понес тяжелые потери? — В голосе Шнайде послышалась тревога.

— Полтора десятка раненых.

— Значит, отряд вполне боеспособен? А как у вас с оружием, с боеприпасами?

— Хорошо бы получить хоть полсотни ружей.

Шнайде заерзал на диване:

— Но где же их теперь взять? Каждое ружье на счету. Все понимают, что там, на правом берегу Рейна, когда мы соединимся с баденцами, нас ждут великие бои. Где ваш отряд находится сейчас?

— Мы расквартировались в деревне Вёрт, за Канделем.

— Это хорошо. Пусть ваши солдаты как следует отдохнут. Здесь, в этой толчее и тесноте, не отдохнешь, не выспишься.

— А вам известно, что Мерославский прислал нам подкрепление?

— Вот как! — Шнайде оживился. — Нет, мне не докладывали. И большое?

— Всего две роты.

— И за это спасибо. Правда?

— Правда, — сухо сказал Виллих. — Какие будут еще распоряжения? Где, по-вашему, нам лучше занять оборону?

— О, здесь я целиком полагаюсь на вас, на ваш опыт и знания! Даю вам полную свободу. Приказываю только одно: прикрыть наше отступление и переправу.

«С таким же успехом ты, старая обезьяна, мог бы предоставить нам полную свободу разбить пруссаков и взять Берлин», — хотелось сказать Энгельсу, но вместо этого он обернулся к Виллиху и показал на дверь:

— Пошли!

Шнайде, шокированный этим жестом, кажется, дернулся было выпалить что-то решительное, но, вовремя вспомнив всю безотрадность своего положения, сделал вид, будто не заметил дерзости молодого офицера, и проговорил торжественно и вместе с тем просительно:

— Господа! Помните, в ваших руках судьба всей армии и всей пфальцской революции. Пока мы действуем в точности как Кошут, но, если вы завтра не сдержите неприятеля, нас могут смять и сбросить в Рейн.

Офицеры встали. Виллих попрощался легким кивком головы, Энгельс не сделал даже этого, и они вышли.

С рассветом — это было уже 19 июня — отступающая армия двинулась к Рейну. Она шла через деревню Вёрт, где солдаты отряда Виллиха чуть свет принялись оборудовать оборонительные позиции. В одних рубахах, а то и голые по пояс, они делали флеши, прокладывали рвы, возводили насыпи. Виллих и Энгельс гнули спины вместе со всеми. Работенка была не из легких. Работали напряженно, почти молча. А мимо катилось пестрое, бесформенное войско — сотня за сотней, тысяча за тысячей. И работающие, и отступающие старались не смотреть друг на друга.

Когда проезжал сам главнокомандующий, он подозвал Виллиха и отдал устное распоряжение: если противник появится тотчас вслед за отступающими, то сражаться до последнего солдата, стараясь задержать его; если же он не появится сразу, то ждать час после того, как отступающие пройдут, тогда можно сняться с позиции; мост после себя следует развести.

…Позиции были уже готовы, отступающие прошли, миновал час, а противник и не думал показываться. Выждав еще полчаса, Виллих дал команду к отходу.

От Вёрта до Книлингенского моста каких-нибудь три километра. Виллих и Энгельс, ехавшие верхом, раньше других увидели мост. Армия уже прошла. Мост был свободен. Но на том берегу у самого моста суетились человек десять — двенадцать.

— Что они делают? — с тревожным недоумением спросил Виллих.

— Черт их знает! Может быть, готовятся взорвать?

И вдруг они поняли: разводят мост!

— Канальи! — прохрипел Виллих и хлестнул лошадь. Она рванулась, отбрасывая за собой комья земли.

Энгельс хлопнул по шее своего коня и дал поводья. Конь сразу пошел ходко и легко, настигая Виллиха. Шагов за восемьдесят до моста всадники поравнялись. Виллих был бледен и, казалось, ничего не видел вокруг, кроме кучки людей на том берегу. Бешенство прерывало дыхание и у Энгельса. «Сволочи! — крутилось у него в голове. — Перебрались за нашими спинами на тот берег, а нас оставляют на съедение пруссакам!»

Копыта обеих лошадей одновременно грохнули о доски моста, и в этот момент мост стал расходиться. Лошадь Виллиха испугалась дрогнувшей под ногами опоры и остановилась, затанцевала на месте. Виллих хлестал ее что есть мочи плетью, но она не шла вперед. Лошадь же Энгельса, допустив лишь мгновенный сбой в галопе, продолжала лететь вперед. Энгельс увидел, что между створами моста уже образовался зазор, но он не остановился, а, наоборот, лишь подбодрил лошадь шенкелями. Люди на том берегу видели и всадников на мосту, и, очевидно, уже весь отряд, приближающийся к реке. Там, должно быть, произошло замешательство, развод замедлился. Но все же крылья моста расходились.

Энгельс еще не изучил свою лошадь, не знал, умеет ли она брать препятствия, но выхода не было: пруссаки могут появиться в любой момент, прижмут отряд к берегу и уничтожат. И он пошел на риск!.. Грохот копыт… Мелькание досок… Все растущая полынья развода… Только бы не упустить момент прыжка… «Вперед! Вперед!» Скорее сердцем, чем мускулами, ощутив, что лошадь оторвалась от опоры, Энгельс в тот же миг перенес всю тяжесть тела на стремена. Внизу мелькнула вода. А-а-а-ап!.. Снова грохот, снова мелькание досок. «Ах ты какая молодец!» Но тут же Энгельс забыл о лошади, всем существом устремясь к бешено приближавшимся людям. Он вырвал из-за пояса правой рукой пистолет. В группе людей, разводивших мост, два-три человека метнулись прочь, выкрикивая неразборчивые слова. Остальные замерли, насторожились. Энгельс вихрем подлетел к ним, резко осадил коня.

— Вы что делаете? Кто разрешил? Не видите разве, что на том берегу свои? Кто старший?

Люди молчали, ошеломленные внезапным наскоком. Почти все, кроме троих с ружьями, были вооружены косами.