Там, где престол сатаны. Том 1 - Александр Нежный

Сегодня, за столом у Людмилы Донатовны, Вова повествовал о своих попытках установить связь с другим императором, злодейски убитым разноплеменной чернью, – Николаем II Александровичем. Сергей Павлович с отвращением слушал тонкий, с повизгиванием голос могучего старика и с таким же отвращением смотрел на его худое лицо с легким румянцем несокрушимого здоровья. Бег трусцой, теннис, ледяная вода по утрам. Молоденькие провинциалки за умеренное вознаграждение.

– Ты мрачный, – шепнула Людмила Донатовна, нежно целуя его в щеку.

– Терпеть не могу… императоров, – отозвался Сергей Павлович.

Услышав его признание, Ангелина хлебнула портвейна, облизнула губы и обличила бывшего друга этого дома (именно так она выразилась, особенно подчеркнув слово «бывший») в чудовищном жестокосердии, профанации сакрального и отсутствии патриотизма. Вслед за тем она без передышки выпалила:

– Я даже думаю: русский ли вы?

– Сережинька не бывший, а вечный мой дружок, – вступилась Людмила Донатовна и снова поцеловала Сергея Павловича – на сей раз в уголок рта. – И я тебя уверяю, ангел Ангелиночка, что он именно русский. Склонность к усложнению простых вещей – разве не русская это черта? Другой бы кто-нибудь сказал – да Бог с ними, с императорами! Поцарствовали. А ему непременно надо брякнуть, что он их не любит. Дурачок мой. – И она ласково и властно взъерошила волосы на покорной голове Сергея Павловича. – Ему не помешало бы некоторое количество другой крови, я думаю, – еврейской.

При этом слове и «козлик» встрепенулся и, щурясь, помаргивая и время от времени бережно притрагиваясь рукой к левому уху, сурово молвил, что Миле следовало бы хорошенько подумать, прежде чем желать Сергею Павловичу кровных родственников в каком-нибудь Иудином или Дановом колене. Ежели, конечно, таковые уже не присутствуют.

Ухо «Козлика» пылало.

– Известно немало случаев, – сообщил присутствующим Сергей Павлович, – когда прокол уха, сделанный человеку не первой молодости, приводил к сепсису с весьма тяжелыми последствиями.

– Ах-ах, – скорбно вздохнула Алиска. – Неужто придется ему отрезать? Тогда пусть он сам себе – как Ван Гог. Ангелиночка, какая прелесть, он преподнесет тебе свое ушко! Всю жизнь мечтала о таком подарке.

– Для милого дружка, – нехотя процедил Актер Актерыч, – сережку вместе с ушком.

– На подносе, – басила Алиска, хватая пустую тарелку и временно помещая в нее вместо багрового уха «козлика» круглый ломтик сырокопченой колбасы. – Вот так! – И, склонив голову, она заранее восхищалась маленьким, но кровавым жертвоприношением.

– Дай сюда! – выхватила из ее рук тарелку Ангелина. – Обидел Бог умишком, так помалкивай – за умную, авось, сойдешь!

Ибо недаром человечество с незапамятных времен ощущает в евреях угрозу своему существованию. А евреи с тех же самых незапамятных времен стремятся к финансовой и политической власти над миром, в чем мало-помалу достигают все более ощутимых успехов. Их многовековая, последовательная, тайная деятельность, словно кольца гигантской змеи, все тесней охватывает разные страны и народы, среди которых первой по несчастному праву должна быть названа Россия. «Козлик» говорил негромко, но веско. Замечанием Сергея Павловича о сепсисе он пренебрег, в виду опасности куда более страшной, чем утрата одним человеком всего лишь одного уха. Здесь было произнесено святое имя государя Николая Александровича, с чувством молвил он и перекрестился. Будучи православным христианином и не одобряя спиритизм вообще и опыты в этом роде многоуважаемого Владимира…

– Не знаю вашего отчества.

– Мой отец был Исааком, – не без волнения отозвался могучий старик.

– Вот как! – задумчиво молвил «козлик». – Впрочем, это имя есть в святцах.

Опыты Владимира… э-э… Исааковича по проникновению в загробный мир, давно и бесповоротно осужденные Святой Церковью…

– Он Вовино отчество произносит, будто жабу глотает, – шепнул Сергей Павлович Людмиле Донатовне, получив в ответ испепеляющий взгляд Ангелины.

…являются пусть искаженным, но все-таки искренним отображением народного почитания царственных мучеников и непоколебимого народного убеждения в ритуальном характере их убийства. Мистические глубины этого злодеяния в полной мере нам пока недоступны. Однако при благодатном содействии духоносных старцев – в частности, угодника Божия Серафима Саровского, великих старцев Оптиной Пустыни, святого праведного Иоанна Кронштадтского, епископов Нафанаила, Венского и Австрийского, Нектария Сеаттлийского, Аверкия, Сиракузского и Троицкого…

– Всех-то не поминай, а то к утру не кончишь, – привычно осадила мужа Ангелина.

Не переменившись в застывшем лице с татарскими скулами, «козлик» продолжил: архиепископа Иоанна, Западно-Европейского и Брюссельского, архиепископа, позже митрополита Антония (Храповицкого), блаженной Паши Саровской, блаженной старицы Матроны…

– Это какая Матрона? – перебила Алиска. – Я про одну Матрону слышала, она все какую-то чушь несла и товарища Сталина любила.

От Ангелины ей тотчас влетело:

– Тебе только мужик в постели не чушь!

– Смотря какой, – ничуть не обидевшись, промурлыкала Алиска.

…все более и более становится несомненно, что убийство Помазанника Божия есть исполнение главных основ талмудического учения. Татарские скулы покраснели. Взгляд приобрел блеск и остроту кинжала, которым боец ВДВ сноровисто перерезает глотку вражескому часовому. Ибо что такое царь с точки зрения иудея, взлелеянного Талмудом и вскормленного Каббалой? Не является ли он по своим наследственным и сакральным качествам лучшим из гоев? Не представляет ли он собой, с одной стороны, реальную силу имперской государственности, а с другой – живую икону, объединяющую в молитве, любви и вере миллионы подданных? И не был ли обречен он в силу этих и других причин стать жертвой, принесенной иудеями на алтарь Люцифера? Актер Актерыч с третьей попытки наколол на вилку ускользающую шляпку масленка, опрокинул рюмку, закусил грибком и буркнул, что эти разговоры ему давно обрыдли. А Павел I, с которым Вова вступил в нехристианскую связь? А Петр III, которого Алешка Орлов то ли задавил своими ручищами, то ли саданул табакеркой в висок? А Каховский, который должен был прищучить Николая I, но до него не добрался?

– Все декабристы – масоны, – притронувшись к пылающему уху, вставил «козлик». – А Россия в когтях у евреев. Ни один честный человек не будет это отрицать.

– Я человек честный, – швырнул вилку Актер Актерыч, – и я на это плюю! И Алиска плюет. Алиска, ты плюешь на эту херовину?!

– Богом клянусь, – утробно возвестила Алиска, – плевала, плюю и буду плевать!

– Доплюетесь, – грозно посулила Ангелина, выливая в стакан остатки портвейна.

Вышло почти до краев. Незамедлительно к ее стакану «козлик» придвинул свой, где винишко едва покрывало дно, и взглядом указал супруге, что не худо бы поделиться. Взгляд, который он получил в ответ, не оставлял ему никаких надежд. И точно: отхлебнув раз, затем другой, Ангелина медленными глотками осушила стакан, перевела дыхание и быстрым язычком скользнула по губам.

– Было иго татарское, будет иго жидовское, – предрекла она.

– Близ при дверях, – откликнулся «козлик», простивший ей несправедливость при распределении портвейна и утешившийся водкой.

– Христос им сказал – вы дети дьявола! Не о римлянах, не о греках или каких-нибудь персах или мидянах – именно о евреях! Это печать, навечно оттиснутая! Клеймо несмываемое! И приговор окончательный. – И, как судейским молотком, она стукнула пустым стаканом о стол.

Сергей Павлович вздрогнул. Квашня и жаба Ангелина пухла, расплывалась, взлетала под потолок, к старинной бронзовой люстре, некогда доставленной с берегов Невы отцом Людмилы Донатовны, и, наподобие цеппелина нависая над головой доктора Боголюбова, осыпала его обвинениями, одно страшней другого. Есть евреи по плоти и крови, которых добросовестный исследователь без труда опознает хотя бы по форме носа, имеющего либо заметную горбинку посередине, либо утолщение на конце, обыкновенно усеянное угрями. В определении национальной принадлежности могут помочь также уши особой еврейской конфигурации и, разумеется, гнусное выражение в глазах, якобы свидетельствующее о скорби, постоянно терзающей рассеянных по лицу земли сынов и дочерей Израиля. Но есть евреи по духу. Снаружи – доброкачественный русский, внутри – тайнодействующий Иуда. Гнилой плод. Всякий честный человек вынужден будет признать таковым бывшего друга этого дома. Он несомненно обрезан. Жертва его сладострастия, наша дорогая Милочка, не могла обнаружить отсутствие крайней плоти у своего соблазнителя, ибо его иудейская инициация была совершена не ножом, а словом. То бишь – обрезан духовно. Что, впрочем, лишь усиливает стремление неукоснительно следовать иудейским традициям. Открыто, без ложного стеснения, прямо, мужественно и честно, отметая прочь недомолвки дряблого гуманизма, назовем, милостивые дамы и господа, первую и главную среди них, доказанную, в частности, составителем непревзойденного до сей поры Словаря живого великорусского языка, состоявшего в специальной комиссии и обосновавшего свои выводы огромным фактическим материалом. Это кровь, братья и сестры! Христианская кровь, ее же и поныне пьют проклятые не только в переносном, но и в самом прямом смысле.