Зарубежный детектив (Человек со шрамом, Специальный парижский выпуск, Травой ничто не скрыто) с иллюстрациями - Ежи Эдигей

— Я помню прабабушку Лунде… — сказала Виктория.

— Прабабушка Лунде… — повторил я. — Это ее призрак бродит по чердаку?

— …и я помню, что она мне рассказывала.

Я начал терять терпение.

— Что тебе рассказала прабабушка Лунде? Почему она тебе это рассказала? Кто такая она была?

— Прабабушка Лунде, Мартин, была просто прабабушка. Я смутно помню ее. Мой отец и тетя Марта — ее внуки. Но я помню, что она мне говорила…

Я молчал. Доведись мне даже сидеть вот так до самого судного дня, я все равно бы молчал. Вздумай я задать Виктории какой-нибудь вопрос, это лишь побудило бы ее актерскую натуру сделать очередную театральную паузу. Я не знаю, сколько мы так просидели

— …прабабушка Лунде была совсем дряхлая… похожая на цыганку… помню ее очень смутно, но она была похожа на цыганку. Смуглая, маленькая, с черными глазами.

Наверно, она уже впадала в детство… она говорила такие странные вещи… я все позабыла. Только одно я помню. Она сказала: «В нашем доме никто не будет знать нужды, я хорошо все спрятала… я спрятала все на чердаке…»

Больше я не мог сдерживаться:

— Что прабабушка Лунде спрятала на чердаке?

— Не знаю. Никто не знает. Может быть, она просто выдумывала. Отец рассказывал, что у нее были актерские замашки, он говорил, что это свойственно всем женщинам в роду Лунде… Но, по-моему, отец верит тому, что говорила прабабушка. Все этому верят…

Вот, стало быть, почему они живут в этом огромном нелепом доме. И не хотят с ним расстаться. Все они верят тому, что сказала прабабушка Лунде. Что когда-нибудь они забудут про нужду. Что в один прекрасный день они разбогатеют. «Какое ребячество!» — подумал я.

— Неужели ты никогда ничего не слышал, Мартин? Ведь твоя комната рядом с лестницей на чердак. Как-нибудь ночью ты услышишь. По чердаку кто-то ходит.

Но я прожил здесь уже два месяца, и по ночам никогда ничего не слышал: просто спал как убитый.

Виктория положила этому конец. Я потерял сон. Но Виктория лишила меня не только сна, я вообще потерял покой. Я начал догадываться, что «расслабляющий покой» должен лишь усыпить мою бдительность. Если сторожевого пса кормят слишком сытно, он жиреет и, обленившись, круглые сутки валяется во дворе под дубом.

Но Виктория всему этому положила конец.

Я стал просыпаться от малейших звуков. Чаще всего от стука косматой еловой ветки о стену под моим окном. «Надо спросить у полковника Лунде, нельзя ли спилить эту ветку», — подумал я.

Меня начали мучить кошмары.

В доме были тишь и благодать, дни спокойно текли один за другим, все мирно занимались своим делом, и ничего не случалось. Обстановка начинала действовать мне на нервы: идеальная гармония и покой в доме, где живет убийца. Что там говорил Кристиан про душу убийцы?

И среди этой гармонии и покоя меня все сильнее охватывала тревога. Я стал подумывать, не принимать ли мне на ночь снотворное. Но мне это не положено. Ведь я сторожевой пес. А сторожевой пес не должен спать спокойно. Я и не спал спокойно. Я то и дело просыпался, и меня терзали кошмары.

Как-то раз ночью мне приснилось, будто по чердаку кто-то ходит. Но тут я услышал слабый стук еловой ветви о стену дома под моим раскрытым окном и понял, что не сплю.

Я взглянул на светящийся циферблат часов. Было около трех. Я не стал зажигать свет: лежал совсем тихо и слушал.

Кто-то бродил по чердаку мрачного дома полковника Лунде.

И снова Карл-Юрген сидел на старинном стуле в моей комнате. Он сел на него верхом и оперся подбородком о руки, лежавшие на спинке стула. Судя по всему, он обдумывал что-то очень важное.

Кристиан погрузился в однажды облюбованное кресло с плюшевыми помпонами.

Я сидел на краю кровати. Сидел, ухватившись за медную шишку на спинке.

— Значит, ты проснулся оттого, что услышал шаги, — повторил Карл-Юрген. — Но ты ничего не предпринял, не поднялся на чердак узнать, кто там ходит. И даже не вышел в коридор посмотреть, кто спустится с чердака?

— Нет, — сказал я.

— Значит, у тебя были какие-то причины оставаться в постели, притворяясь, будто ты ничего не слышал?

— Да, — сказал я.

— Какие?

Пришлось изложить Карлу-Юргену соображения, которые я сам еще не успел до конца продумать.

— Я же говорил тебе, что рассказала мне Виктория. Про сокровище, спрятанное на чердаке. И еще про «призраки», как она выразилась.

— Не думаю, что Виктория верит в призраки, — сказал Кристиан.

Это были первые слова, которые он произнес с той минуты, как сюда пришел, если не считать двух-трех вступительных замечаний о погоде. Я обернулся к нему:

— Что ты хочешь сказать?

— Я думаю, Виктория знает, что по чердаку бродит вполне реальное, полнокровное существо. Только оно какое-то время не подавало признаков жизни, пока Мартин не стал здесь своим человеком.

Карл-Юрген тоже взглянул на моего брата. Потом снова обернулся ко мне:

— Ты не ответил на мой вопрос, Мартин. Я спросил, почему ты остался в постели. Тебя же взяли сюда как сторожевого пса, не так ли? Разве не естественно было бы встать и выйти в коридор? Что это за стук?

Мы молча прислушались.

— Это стучит о стену дома ветка лохматой ели, которая растет под моим окном, — сказал я. — Я привык к этому стуку, хоть он и неприятен. Но со вчерашней ночи мне как-то не по себе.

— Из-за этих шагов на чердаке?

— Да. Вот ты спрашиваешь, почему, услышав шаги, я ничего не предпринял. Почему продолжал лежать не шевелясь, будто ничего не заметил, и после никому не сказал ни слова. Я сделал это нарочно. Если только Виктория меня не обманывает, значит, кто-то постоянно бродит по чердаку, и я очень хотел бы выяснить, с какой целью. Я бы все испортил, если бы, поддавшись первому побуждению, выскочил в коридор в одной пижаме и с карманным фонарем в руках.

— Ты рассудил правильно, — сказал Кристиан.

Я был удивлен: не так уж часто мой элегантный и непоколебимо самоуверенный брат одобряет мои поступки. Но и Карл-Юрген тоже был удивлен — я это заметил.

— Если ты позволишь, я дам тебе совет: держись как ни в чем не бывало, — сказал Кристиан. — У тебя чуткий сон?

— Раньше он чутким не был, — сказал я. — Раньше я спал как сурок. А теперь вот просыпаюсь от малейшего звука…

— Прекрасно. Заметил ты, что у каждого человека своя походка?

— Конечно. Это нетрудно увидеть.

— На слух это тоже можно определить, Мартин. Ты должен выучиться различать их походку. Вряд ли ночью по чердаку бродит один и тот же человек. Если только Виктория сказала правду — а я думаю, что она не солгала, — тогда по чердаку наверняка бродят все члены семьи. Только всегда в одиночку. Наверно, каждый из них больше всего на свете боится, как бы другие не узнали, что он или она ходит на чердак. Но, наверно, все прекрасно это знают, И с редкой деликатностью притворяются, будто не знают ничего. И каждый ждет своей очереди отправиться на чердак. Я думаю, они днем и ночью следят друг за другом, днем и ночью ищут удобного случая побывать на чердаке без свидетелей. И когда один из них находится на чердаке, другие, как я полагаю, молчат, словно воды в рот набрали, и делают вид, будто ничего не замечают. Хороша семейка!

Прежде распутывал нити дела и делился с нами своими выводами Карл-Юрген. Было очевидно, что сейчас эту роль взял на себя мой брат. Было также очевидно, что Карл-Юрген ничего против этого не имеет.

— Я приглядывался к ночным сестрам в больнице… нет, совсем не в том смысле, Мартин. Во всяком случае, на этот раз. У них очень разная походка. В большой мере это зависит от веса человека. Люси — крупная женщина; даже если она станет красться на цыпочках, шаги ее будут тяжелее, чем у фрёкен Лунде или Виктории. А полковник Лунде, напротив, хоть он и мужчина, может передвигаться почти бесшумно, поскольку у него хорошая военная выучка.

— Но ведь Виктория рассказала мне это сама, — возразил я. — Она… ведь она сама… не думаешь же ты, будто она тоже…

— Я ничего не думаю, — сказал Кристиан. Он к тому же перенял у Карла-Юргена манеру говорить. — Держись как ни в чем не бывало, но прислушивайся к шагам. И тогда, я полагаю, ты обнаружишь, что все Лунде ходят на чердак.

Мы молча продолжали курить. Еловая ветка перестала биться о стену. Снова повалил снег.

— Проклятый снег, — сказал Карл-Юрген. — Он скрыл все следы.

— «Травой ничто не скрыто», — проговорил Кристиан.

Я содрогнулся от мысли, которая вдруг мелькнула в моем сознании.

— Карл-Юрген, — спросил я, — а что, если могила Виктории Лунде пуста?

Скрестив руки на спинке стула, Карл-Юрген снова оперся о них подбородком.

— Этого вопроса я жду уже несколько месяцев. Просто удивительно, что никто не задал его раньше. Нет, Мартин. У меня самого мелькнула эта кощунственная мысль — я ведь обязан думать обо всем, даже о таких нелепых вещах. Я обязан был проверить все, даже это, из-за надписи на могильном камне. Я получил разрешение полковника Лунде. И установил: в могиле госпожи Виктории Лунде покоится урна с ее прахом…