Когда молчит совесть - Видади Бабанлы

На перепутье дорог, возле самой окраины села, Вугара догнал газик и, резко затормозив, остановился, окутав его облаком пыли. Кашляя, отгоняя дым ладонью, Вугар быстро отступил на обочину.

— Добрый вечер, братец лесовик! Куда торопишься? — раздался веселый голос Джовдата. — Даже современной технике не угнаться за тобой.

Но Вугару было не до шуток.

— Добрый вечер, — мрачно ответил он.

Джовдат распахнул дверцу и хотел было пригласить друга в машину, но, заметив, что тот не в духе, быстро выпрыгнул на дорогу.

— Что-нибудь случилось? Ты чем-то расстроен?

— Да нет, ничего!

— А все же?

Вугар помолчал, размышляя, сказать ли другу о своем намерении.

— Хочу ехать! — коротко бросил он.

— Куда?

— В Баку.

— Когда?

— Да хоть сейчас, если успею к вечернему поезду.

Джовдат удивленным взглядом окинул его с ног до головы.

Хотел что-то сказать, но улыбнулся и перевел взгляд на свои запыленные ручные часы:

— Опоздал… — Он указал рукой в сторону горной гряды: — Видишь, поезд подходит к станции. Беги, может, успеешь!

Вугар поначалу решил, что Джовдат, как обычно, шутит, но все же невольно вытянул голову в ту сторону, куда указывал Джовдат. Поезд и вправду приближался, грохот и перестук колес доносились все отчетливее.

Во взгляде Вугара словно что-то погасло.

— Ты же не собирался ехать… Ни вчера, ни сегодня об отъезде и речи не заходило. Что могло произойти в лесу? Откуда это стремительное решение?

— Мне необходимо ехать!

— Что-нибудь серьезное?

— Очень даже серьезное!

— А нельзя ли хоть краешком уха услышать?

Вугар молчал.

— Может, сердечное дело, а? В твоих глазах так и светятся любовь и тоска…

Вугар не стал отпираться:

— Угадал, друг. Есть такое дело…

— Вот это другой разговор! — обрадовался Джовдат. — Сейчас поеду к Шахсанем-хале и потребую магарыч за добрые вести. Теперь-то уж она нам не только хингал приготовит, но и выставит бутылку лучшего вина… — Джовдат сиял от радости. — Я рад за тебя! Знаешь, с меня даже вся усталость сошла. Я ведь с утра мотаюсь по полям. Кажется, сегодня не было в колхозе угла, куда бы я не заглянул. Возвращаюсь домой измочаленный, словно меня сквозь жернова пропустили, а сейчас, после твоего признания, я снова здоров и бодр…

Расправив плечи, Джовдат отряхнул пыль с пальто и обратился к молоденькому шоферу, который надвинул на глаза свою громадную кепку и, опершись на руль, с безразличным видом слушал их разговор.

— Поезжай-ка, друг, вперед и скажи Гонче, пусть разогревает обед, а мы потихоньку пешком двинемся…

Газик рывком взял с места, и друзья, переждав, пока уляжется пыль, медленно пошли следом. Джовдат взял Вугара под руку.

— Ну, а теперь толком расскажи, с кем хочешь породнить нас? Кто ее родители, откуда она родом…

— Отец — нефтяник, мать — учительница, преподает немецкий язык. Живут в Баку.

— А невеста наша чем занимается?

— Она еще учится.

— Где?

— В университете, на историческом факультете…

— Прекрасно! — воскликнул Джовдат и продолжал расспросы: — Родители знают о том, что вы встречаетесь?

— Знали… — уклончиво ответил Вугар.

— Что значит знали? — покосился на друга Джовдат. — Говори честно!

— Если честно… Я сам все испортил.

— Уж не хочешь ли ты сказать, — укоризненно взглянув на друга, спросил Джовдат, — что свадьба, так сказать, уже произошла, тайком от всех?..

— Нет, нет! — поспешил успокоить его Вугар. — Просто мы поссорились…

— С кем? С ее родителями?

— Да нет же, с ней…

— Навсегда?

— Откуда я могу знать? — грустно пожал плечами Вугар.

— Судя по твоему тону, во всем виноват ты! Из-за чего поссорились?

— В сущности не из-за чего, так, глупость.

— Не темни, говори все как есть!

И Вугар рассказал все, ничего не утаивая. Джовдат слушал молча, только изредка сокрушенно покачивал головой.

— Да… — сказал он задумчиво, когда Вугар окончил свой рассказ. — И правда, глупость! Такое может совершить или пьяный, или человек, потерявший рассудок!

— Ты прав, Джовдат, я и сам не понимаю, как это могло произойти. Усталость, бессонная ночь. Накануне из проектного отдела вернули мою работу с резолюцией, что она не имеет никакого промышленного значения. Швырнули в помойку многолетний труд… Правда, удалось мне добиться еще одного обсуждения на ученом совете. Но я заранее знал, что мои недоброжелатели сделают все, чтобы использовать это обсуждение в свою пользу и доказать ненужность изобретения, скомпрометировать меня, создать вокруг моей работы атмосферу недоверия и сомнения. Я еще понимал, что, если серьезно не подготовлюсь к защите и не сумею отстоять свою правоту, все мои старания пойдут прахом. Я просидел до утра и за одну ночь сделал то, на что в нормальных условиях потребовался бы самое меньшее месяц. Когда я утром поднялся из-за стола, комната кружилась вокруг меня…

— Все понимаю. Но почему, когда ты понял, что натворил глупостей, не кинулся к девушке и не просил у нее прощенья? Почему не рассказал ей все вот так, как мне? Уверен, она бы поняла…

— Да, я бы обязательно это сделал, Джовдат, но…

— Что но? Гордость помешала, да? Дескать, не к лицу такое мужчине?

— Да нет, Джовдат! — устало возразил Вугар, облизывая пересохшие губы. Стараясь казаться, спокойным, он продолжал: — Самолюбие тут ни при чем! Ты знаешь меня, я никогда не был упрямцем и, если бывал неправ, всегда признавал это. Но на следующий день я не мог пойти к ней, было заседание ученого совета, где меня, как говорится, изничтожили. Встал вопрос о моем исключении из аспирантуры.

Джовдат от неожиданности остановился.

— Что?! Исключить из аспирантуры? — отступив на два шага назад, он непонимающе глядел на Вугара. — За что?

— Клевета, обман, злые измышления…

— Не понимаю, говори яснее.

— Будто я запятнал себя и мне нет места в науке.

— В каком плане запятнал?

— В личном!

— Опять не понимаю!

— Ну, будто я разложился… Торговал любовью… Соблазнял девушек, обещав жениться, а потом бросал их…

Изумление Джовдата все возрастало, наконец он громко и возбужденно расхохотался.

— Вот это да! Где ж ты такому научился? Что-то мы о подобных твоих способностях и слыхом не слыхали!

— Значит, отстали от жизни… — громко усмехнулся Вугар.

— Ну, и чем же все кончилось?

— Победили зло и клевета.

— И все?

— Все!

— И ты не пытался восстановить истину?

Вугар отрицательно покачал головой.

— Не писал заявлений, объяснений? Не искал поддержки?

Вместо ответа Вугар покачал головой и цокнул языком. Джовдат взбесился:

— Тебя оклеветали, опозорили, облили грязью, а ты, вместо того, чтобы ринуться в бой, побежал на вокзал и приехал сюда?! Молодец, храбрый же ты парень!

Вугар, засунув руки в карманы брюк, шел, глядя себе под ноги, упреки причиняли боль. От негодования Джовдат то и дело разводил руками, словно не находя слов.

— Почему ты столько дней молчал и скрывал все от меня?

— Трижды пытался я тебе рассказать, и каждый раз ты уводил разговор в сторону. Теперь понимаешь, почему я не хотел идти в школу? А потом согласился, чтобы там все рассказать. И снова ничего не получилось. Ваше уважение ко мне, гордость за меня связали язык. Ну, мог ли я огорчить всех вас?

Поверь, я мучился, но заставил себя молчать, скрывать истину.

— Напрасно! — решительно сказал Джовдат. — Рано или поздно мы бы все равно обо всем узнали… Да, кстати, неужели никто из ученых не выступил в твою защиту, не замолвил за тебя хоть слово?

— Выступали, но так, для проформы.

— А что ж твой научный руководитель? Я не раз читал о профессоре Гюнашли в газетах и журналах. Крупный ученый, принципиальный человек. Пишут, что он чуток и заботлив к молодежи.

— Все верно! — быстро перебил его Вугар. — Но его вынудили молчать…

— Кто?

— Жена. Написала в ученый совет письмо без стыда и совести.

— О чем же?

— О том, что я безнравственный, распущенный человек. Будто я из соображений карьеры бросил любимую девушку и обещал жениться на дочери своего научного руководителя, а потом ее обесчестил…

— А что же было потом?

— Наши противники ухватились за эту грязную клевету. Научная ценность моей работы уже никого не интересовала. Все свелось к обсуждению омерзительных сплетен. Я и не подозревал, какая страшная вещь клевета! Я молчал, не находя слов в свою защиту…

Джовдат, опустив голову, внимательно слушал друга.

— Вот тебе и ученые!.. — казалось, откуда-то издалека донесся его сдавленный голос. — Передовые люди нашего общества… Чего ж тогда ждать от простых смертных? Ну, скажи на милость, что я после всего услышанного могу требовать хотя бы от такого мерзавца, как наш заведующий межхлопковым пунктом? — Такая горечь слышалась в словах Джовдата, что казалось, еще мгновенье — и он сорвется на крик. Но раз другой глотнув воздух, он овладел собой, и голос его зазвучал не громко и грустно: — Вот уже пять лет прошло с того дня, как скончался мой отец, а я до сих пор не могу забыть его предсмертные часы. За два дня до кончины он потерял речь. А глаза были по-прежнему ясные, живые, умные. По его взгляду я чувствовал — он хочет сказать мне что-то очень важное. Особенно в последний день он не сводил с меня напряженных глаз. Я склонился над ним и спросил: «Что ты хочешь сказать мне, отец? Чем встревожен?» Уголки сжатых губ дрогнули, в глазах появилось выражение страдания — он сердился, что его не поимают. Я спрашивал снова и снова, умолял хоть одним движением руки объяснить то, что он хочет сказать. Но у него на это не было сил. И он только смотрел на меня требовательно и мудро. До сих пор не знаю покоя: что он хотел мне сказать? Может, произнеси он это слово — и вся жизнь моя пошла бы иначе, я стал бы лучше, чище. Немой, беспомощный взгляд неотступно стоит передо мной, и не могу я понять его тайны.