Когда молчит совесть - Видади Бабанлы

Он быстро поднялся, — надо скорее повидаться с мамой Джаннат, чтобы потом не опоздать в институт, не то может не застать профессора, он человек занятый сверх головы: каждый день собрания, совещания, защиты, симпозиумы, да мало ли еще что!

Глава вторая

Вугар был прав в своих предположениях — родители Арзу хорошо знали о причине их ссоры…

Когда Арзу с громким плачем вбежала на застекленную галерею, Ширинбаджи уже закончила генеральную уборку, которую затеяла в то утро, и принялась за мытье посуды. С удивлением и испугом глядела она на дочь.

— Что случилось? Почему ты плачешь? — бросилась она к Арзу.

Но Арзу не отвечала. Она пробежала в комнату, тяжело опустилась на диван и, закрыв лицо руками, разрыдалась.

«Наверно, у Вугара какие-нибудь неприятности с его работой», подумала Ширинбаджи, идя следом за дочерью. Она села рядом с ней на диван, обняла за плечи.

— Ну, рассказывай, что опять случилось? — ласково и настойчиво спросила она. — Что сказал тебе Вугар? Почему он не пришел вместе с тобой?

Арзу молчала, только всхлипы стали реже и тише.

— Ну поплачь, поплачь, — скрестив руки на груди, грустно сказала Ширинбаджи, — со слезами уйдет обида…

Арзу вдруг резко выпрямилась, вопросительно и строго глядела на мать.

— Я сирота, да? — четко спросила она. — Кто мои родители?

Вопросы дочери словно крупные градины били по голове бедную Ширинбаджи.

— О чем ты, доченька? — с трудом выговорила она.

В голосе матери Арзу уловила растерянность и испуг. И продолжала настойчиво и строго:

— Я должна знать истину, скажи мне всю правду, мама!

Ширинбаджи долго смотрела на нее круглыми и неподвижными глазами. Казалось, они сделаны из того же стекла, что и ее выпуклые очки. Посеревшие губы тряслись.

— Ты, ты не веришь мне, своей матери? — еле выдавила она из себя.

Волнение Ширинбаджи, ее тревога усугубили подозрения Арзу. Если бы все, что сказал Вугар, было вымыслом, не стала бы Ширинбаджи так волноваться.

— Все ясно! — с горечью сказала Арзу. — Я все поняла. Вы удочерили меня, я сирота!

Закрыв лицо руками, она ничком повалилась на диван и громко, на весь дом зарыдала.

Ширинбаджи словно окаменела, крупные слезы катились по ее бледному лицу, — горе так неожиданно свалилось на нее…

В тот вечер Агариза приехал домой с Нефтяных Камней. Не торопясь поднимался он по шаткой деревянной лестнице, поглядывая на двери стеклянной галереи. Сейчас Арзу услышит его шаги и, как всегда, выбежит к нему навстречу, обнимет, поцелует. Ведь так повелось с самого детства. Лишь раз в десять дней приезжал Агариза домой с далекого промысла Нефтяные Камни, и Арзу ждала его, чтобы первой встретить, самой открыть отцу дверь. Они входили в комнату обнявшись, и Ширинбаджи не могла нарадоваться, глядя на них. Он нарочно замедлял шаги, ожидая появления Арзу. Но Арзу не показывалась, и Агариза не на шутку расстроился. «Наверное, дома нет, подумал он, — видно, гуляет где-нибудь с Вугаром…» Настроение испортилось, он стал мысленно ворчать на Вугара: «Отнимает у нас девочку! Скоро она совсем нас позабудет. Некому больше будет меня ждать, никто не выбежит навстречу. Хорошо еще, если изредка забежит навестить…»

Почему-то Агариза никогда раньше не задумывался над тем, что годы идут, дочка растет, рано или поздно она выйдет замуж и уйдет из дома. Сейчас его словно разбудили от спокойного сна. Недоброе чувству ревности шевельнулось в душе.

«Нет, это несправедливо! — сердито думал он. — Растили, воспитывали, волновались. И вдруг приходит какой-то чужой человек и отнимает у тебя дочь. Навсегда отнимает. А мы, старики, должны коротать свой век в одиночестве. Незнакомый человек, который для нее и пальцем не пошевелил, станет ей ближе и роднее нас? Нет, несправедлива природа!»

Агариза тяжело вздохнул, лицо его помрачнело, казалось, ступенькам не будет конца. Он толкнул дверь — она была незапертой. Что это? Арзу сидела насупившись в одном углу комнаты, Ширинбаджи в другом, сгорбленная, придавленная горем, похожая на подстреленную птицу. В комнате царило тяжелое молчание — так молчат люди после непоправимой ссоры.

Переводя взгляд с жены на дочь, Агариза старался понять, что произошло. Его никто не замечал. Он сделал несколько шагов, никто не поздоровался с ним. Глаза у обеих женщин были красные, словно опаленные утренним морозом, лица серые, осунувшиеся. Агариза подошел к жене, осторожно тронул ее за плечо.

— Что случилось? — спросил он.

Ширинбаджи ничего не ответила, только еще ниже опустила голову. Он повернулся к дочери — и она не глядела на него. Агариза подсел к ней, обнял за плечи и ласково заговорил:

— Доченька, родная моя, что произошло между вами? — Он осторожно взял Арзу за подбородок и повернул к себе ее заплаканное лицо. Потом достал из кармана носовой платок и бережно отер ее слезы. — Ну, ненаглядная моя, ну что ты? Кто обидел тебя? Должен же я наконец узнать!

В ответ на ласку отца Арзу громко разрыдалась, вырвалась из его рук и убежала в соседнюю комнату.

Агариза растерялся. Руки его беспомощно повисли.

— Знаешь, Ширин, совесть не такая уж плохая вещь! — укоризненно сказал он. — Я вернулся домой после работы, усталый, пришел, чтобы отдохнуть немного. Меня тоже пожалеть надо! За что мучаете старика? Чем я заслужил такое?

Сделав над собой усилие, Ширинбаджи проговорила дрожащим голосом:

— Наша тайна раскрыта… Девочке все рассказали…

— Какая тайна? О чем ты?!

— О том, что она чужая нам…

Поначалу Агариза ничего не понял. «Почему же чужая?» — хотел спросить он и вдруг запнулся. Старая, давно забытая история мгновенно всплыла в памяти. Его словно кнутом стегнули, он присмирел и сгорбился, виновато поглядывая на жену.

… В каждой семье есть самая заветная мечта. В семье Гюльбалаевых мечтали о ребенке. Десять лет счастливо прожили Ширинбаджи и Агариза, а детей у них все не было. Бездетность омрачала их безоблачное, супружество.

Агариза никогда и ни с кем не говорил о своем горе, таил боль в сердце. Все силы отдавал он работе на промыслах, и казалось, ничто больше не интересовало его. Дома или в компании друзей он всегда старался казаться веселым и бодрым. Посмотришь на него и подумаешь: не может быть у этого человека никаких огорчений! А Ширинбаджи нет-нет да и сетовала на свою судьбу. И тогда Агариза утешал ее, успокаивал:

— Зачем горевать, Ширин? Что поделаешь, видно, такова наша судьба. Разве мы одни такие на свете? Не суждено нам растить сынов и дочерей. Но не кончать же из-за этого самоубийством? Проживем и так.

Слова мужа не утешали Ширинбаджи, а заставляли еще острее чувствовать свое несчастье. Годы шли, она начала хиреть и чахнуть. Становилась все раздражительней, все чаще между любящими супругами возникали споры и ссоры. Даже самая безобидная шутка порой доводила Ширинбаджи до слез. Родственники Агаризы сочувствовали их беде и с горечью наблюдали, как эта счастливая поначалу семья неудержимо, точно корабль, получивший пробоину, идет ко дну. А что они могли сделать, чем помочь? Пожалуй, больше всех был озабочен закадычный друг Агаризы, его побратим Шахмалы Клыджев.

Однажды ночью, когда в доме все уже давно спали, Шахмалы разбудил жену:

— Встань, Ниса, выйди на кухню, есть у меня к тебе серьезный разговор.

Ниса с трудом открыла глаза. Она так устала за день! С утра на ногах стирка, готовка, мытье посуды. Шутка ли — обстирать да накормить такую большую семью? К вечеру она всегда еле держалась на ногах от усталости и, едва ложилась в постель, засыпала крепко и спокойно. И сейчас она с неудовольствием спросила мужа:

— Уже далеко за полночь, какой может быть разговор в такой час? Разве нельзя подождать до утра?

— Нет, Ниса, этот разговор нельзя на утро откладывать! Самое время, все спят, нас никто не услышит.

Ниса не стала спорить, послушно оделась и сонная вышла за мужем на кухню. В их двухкомнатной квартире кухня была самым спокойным местом — в обеих комнатах спали дети.

Шахмалы услужливо пододвинул жене стул.

— Садись, — сказал он, сам уселся возле нее, плечом привалился к стене и задумался. Как начать разговор?

Так просидели они некоторое время молча. Наконец Шахмалы заговорил:

— Был я сегодня у Агаризы и Ширинбаджи. Не могу смотреть на их жизнь! Тоска по ребенку извела бедных людей…

— Знаю, знаю, — грустно ответила Ниса, искренне сочувствуя. Но почему разговор об этом нужно вести в такое позднее время?

Она с удивлением взглянула на мужа.

А Шахмалы все не решался подойти к сути разговора и кружил окольными путями:

— Ты знаешь, Ниса, нет у них друзей ближе нас, и кто, как не мы, должны помочь им. Это наша святая обязанность. Не то в один далеко не прекрасный день они, глядишь, и разойдутся…