Братья Ждер - Михаил Садовяну

— Славный государь, покуда они дышать будут, не сомневайся в них.

Князь опять кивнул, довольный словами старика.

Внутри у Симиона все напряглось, как струна. Ему тоже хотелось заявить о своей непоколебимой верности, но от волнения он не мог произнести ни звука. Зато Маленький Ждер снова обрел дар речи: вытаращив глаза, он собрался с духом, чтобы заговорить.

— Ионуц Черный желает что-то сказать, — заметил с улыбкой князь.

— Преславный государь, — смело заговорил Маленький Ждер, решивший напомнить о своих друзьях, — ты изволил призвать двух охотников, сыновей старшины Кэлимана. Они здесь и дожидаются твоего милостивого зова. Это усердные и достойные мужи. Оба они крепки духом, как никто из слуг твоей светлости.

— И то верно: кажется, мы их тоже позвали. Ведь мы звали их, отец Амфилохие?

— Звали, государь. За ними-то я и собирался сейчас сходить. Небось заждались, подпирая стену дворца.

Ионуц рассмеялся.

— Преславный государь, если один покрепче упрется, так она рухнет.

— Кто же именно, друг Ионуц?

— Онофрей Круши-Камень, государь. А второго зовут Самойлэ Ломай-Дерево.

Князь рассмеялся. Архимандрит вышел за сынами Кэлимана и вскоре привел их к дверям часовни. Остановившись, он сказал им:

— Слушайте меня, чада мои. Как только войдете в комнату, не забудьте преклонить колени перед государем и поцеловать ему руку.

Братья одновременно кивнули, пробормотав что-то невнятное. Затем нагнули головы, точно собирались вышибить дверь. В это время рында открыл ее. Сыны Кэлимана остановились в нерешительности.

— Входите! — приказал им Амфилохие Шендря.

Войдя в часовню и увидев иконостас, братья торопливо перекрестились. Затем, подняв глаза, обнаружили слева от себя приятеля своего Ионуца и воспрянули духом.

— Ионуц, а сам-то государь где? — осведомился Онофрей.

— Тут он.

Они повернули головы направо и увидели сидевшего в кресле князя Штефана. С минуту они колебались, не зная, как лучше поступить, затем бухнулись на колени. Плиты задрожали. Самойлэ рассудил, что князь слишком далеко, и протянул руку, чтобы пододвинуть кресло поближе к себе. Но догадливый Онофрей Круши-Камень нашел более подходящий выход. Он пополз к креслу на коленях, и Самойлэ последовал за ним.

— Слушайте, достойные служители, — обратился к ним князь, — вы — лучший дар, который мог мне сделать старшина Некифор.

— Старшина Некифор — наш, стало быть, родитель, — начал было Онофрей.

Ждеры сделали ему знак молчать.

— Молчу, молчу, — пробормотал он.

Князь велел им подняться и подождал, пока они успокоятся.

— Честной конюший, — обратился он затем к старому Ждеру, — выслушай мое желание и проследи, чтоб оно было выполнено. Ровно через неделю, то есть в пятницу одиннадцатого сентября, мы выйдем охотиться на зубров под горой Чахлэу. Старшине Кэлиману велено быть в Хангу в четверг вечером с гончими и десятью старшими охотниками. Мы тоже будем там вечером в четверг с немногими боярами. Вот эти верные мои слуги будут нас сопровождать. На утренней заре в пятницу старшина Некифор поищет следы зверя, после чего мы выйдем с охотниками и псами. А где сделать полуденный привал, — там видно будет.

— Неужто зубры показались под горой Чахлэу? — удивился конюший Маноле.

— Вот так же удивился и старшина Кэлиман, — улыбнулся князь.

Онофрей поднял голову.

— Один там водится. Да на памяти людской еще никому не удавалось настигнуть его.

— А мы его настигнем, — решил князь.

Онофрей опустил голову. Он держался иного мнения. Но раз князь так сказал, кто ж посмеет перечить ему?

— Но это еще не все, — продолжал князь, глядя с улыбкой на братьев Ждер. — Выслушай меня, конюший Симион, и рассей мое недоумение.

— Слушаю, государь, — встрепенулся Симион.

— Вчера я отправил новую грамоту нашему боярину Миху, укрывающемуся во Львове. Дважды я просил короля выдать его. Дважды посылал грамоты о прощении. Но король не выдал его, и Миху не повинился. Теперь вот прощаем его в третий раз и опять зовем. Много горестей выпало нам на долю из-за козней князей и бояр-беглецов. Пора положить конец раздору. Пусть беглецы воротятся в свою отчину. Не сегодня-завтра господь подаст знак христианам начать войну. Что ты на это скажешь, конюший Симион?

— Скажу, надежа-государь, что все на свете должно покориться твоему велению.

— Так ты думаешь, что боярин Миху воротится?

Симион промолчал.

— А ты как полагаешь, отец Амфилохие?

— Полагаю, коли дозволено мне будет сказать правду, что логофэт Миху и на этот раз не даст доброго ответа.

— А ты как мнишь, конюший Маноле?

— Я знаю логофэта Миху, государь. Упрямый и спесивый боярин. Не думаю, чтобы он воротился.

Маленький Ждер в волнении зашевелился, и по напряженному его взгляду видно было, что он тоже хочет вы разить свое мнение. Симион Ждер положил ему руку на плечо, затем повернулся к князю…

— Дозволь, государь, сказать, что мы оба думаем — я и брат мой Ионуц.

— Говори, конюший Симион.

— Мы думаем, преславный господин, что логофэт Миху придет и припадет к твоим стопам.

Князь поднял брови, глядя куда-то в сторону. Вряд ли он в эту минуту думал о старом боярине Миху.

— И придет он туда, куда ты соизволишь указать ему, государь, — подтвердил Симион Ждер.

— Когда же это может случиться, честной конюший? После нашей свадьбы?

Симион потупился. Скрывая улыбку, Ионуц устремил взгляд в угол комнаты.

ГЛАВА IX

Княжья охота и могучий зубр у Белого источника

Князь неожиданно покинул Сучаву со своими охотниками и служителями, оставив портаром в Сучаве нового боярина Хэрмана. В дружине лучников, сопровождавшей князя, было двести человек под началом нового второго постельничего Симиона Ждера. Часть охотников старшины поспешила вперед. Рэзеши трех краев сели на коней, чтобы встретить господаря в Пинириге. Проводив его до долины Ларгу, откуда видна уходящая в облака гора Петру-водэ, отряды рэзешей разделились на две части: одни поднялись вверх по течению Бистрицы и остановились в Борке, другие спустились по той же долине вниз и разбили стан в Кэлугэрень, около Пьятра-Дьяволулуй.

Отроки разостлали скатерть на поляне у подножия горы Петру. На опушке елового бора близ русла ступенчатых горных потоков лежали осыпи камней: самые большие глыбы давно занесло землей. Вокруг них тут и там на каменистой почве рос зимовник. Это было последнее, осеннее убранство земли. В чашечки цветов бледно-голубого, небесного цвета уже не забиралась ни одна букашка. Кругом было тихо, только высоко над головой свистел ветер. Кроны берез и черешен в долине казались слитками старого золота и меди.

Горные пастухи получили позволение предстать перед князем и поднести ему подарки: кадки брынзы и откормленных барашков. Штефан принял чабанов среди осыпей и редких кустиков зимовника.

За каждым из восьми гуртовщиков следовал молодой овчар, ведя в поводу осла, нагруженного подношениями. На краю поляны в сорока шагах от господаря они пали на колени и обнажили головы, положив рядом с собой барашковые шапки. Овчары тоже преклонили колонн. Ослы стояли беспокойно и то и дело принимались громко реветь, напуганные шумным сборищем княжьих служителей и охотников. Так много людей еще не бывало никогда в этих местах.

Князь велел передать чабанам, чтобы они приблизились. Оставив шапки на траве, они подошли к князю и снова преклонили колени.

— Спасибо за подарки, добрые люди, — сказал им князь.

Старший ответил, подняв голову:

— Здравствуй на многие годы, государь. Отведай наших гостинцев, брынза у нас отменная, ее зовут княжеской. Только мы не знаем, доходит ли она до стольной крепости. Сдается нам, государь, что в пути с гор и до стольной крепости немало воронов поклевывает ее.

Князь улыбнулся смелым речам гуртовщика и велел открыть тут же на плоском камне одну из кадок. Отроки сломя голову кинулись к осликам, нюхавшим барашковые шапки, брошенные на траву. Ослики испугались, рванули поводья и поскакали по каменистому склону, стуча копытами. Гуртовщики, стоя на коленях, закричали чабанам, чтоб те поймали беглецов.

Наконец кадку принесли и открыли. Князь отщипнул кусочек и отведал.

— Возьми побольше, государь, — упрашивал один из горцев.

Штефан отведал во второй раз.

— Хороша брынза! — согласился он. — И впрямь лучше всякой другой.

— Кушай на здоровье, светлый князь, — обрадовались гуртовщики.

Штефан велел стольнику отпустить горцам бочонок вина. Пусть выпьют с товарищами и славят князя.

Горцы опять обрадовались.

— Не нужно ли вам чего-нибудь, добрые люди и братья? — осведомился князь.