Иноземец - Кэролайн Черри

Ага, вот что-то о людях с телевидения. Только телевидения мне не хватало, Господи Боже…

«…я намерен с помощью этого интервью дать населению всего мира представление о земных людях, об их мышлении и внешности, представление, весьма отличное от того, какое создают пьесы матчими. Я чувствую, эту полезную возможность нельзя упустить, и испытываю большую веру в ваше, Брен, дипломатическое искусство. Пожалуйста, будьте столь же искренни с этими профессионалами, как бывали со мной в частных беседах».

— Нади Чжейго! Вы знаете, о чем тут идет речь?

— Нет, Брен-чжи. Новые сложности?

— Табини посылает сюда бригаду с телевидения!

— Вот откуда эти люди в самолете! Я удивлена, что нас не предупредили. Хотя, уверена, у них должны быть документы, подтверждающие полномочия.

«В обстоятельствах, которые сделали целесообразной вашу изоляцию от Города и здешних связей, я не мог придумать более эффективного контрудара по вашим врагам, чем культивирование повышенного благожелательного отношения публики. Я поговорил лично с главой отдела новостей и общественной информации национальной сети и одобрил встречу с вами в Мальгури бригады уважаемых и пользующихся авторитетом репортеров для интервью, которое может, как надеемся мы с высокочтимым Министром просвещения, дать начало регулярным ежемесячным пресс-конференциям…»

— Он хочет, чтобы я каждый месяц выступал в программе новостей! Вы об этом знаете?

— Нет, заверяю вас, нади-чжи. Однако я уверена, что если Табини-айчжи позволил этим репортерам поговорить с вами, то это самые авторитетные люди.

— Авторитетные люди…

Брен быстро просмотрел письмо в поисках еще более неприятных новостей, но нашел только следующее:

«Я знаю, погода в это время года не самая лучшая, но надеюсь, что вы находите для себя радости в библиотеке и в общении с высокочтимой вдовствующей айчжи, которой, надеюсь, вы передадите мои личные добрые пожелания».

— Это просто невозможно. Я должен поговорить с Табини… Чжейго, мне нужен телефон. Немедленно.

— Я не имею права, Брен-чжи. Здесь нет телефона, а вывозить вас отсюда мне не разрешено.

— К черту, Чжейго!

— Я не имею права, Брен-чжи.

— А Банитчи имеет?

— Сомневаюсь, нади-чжи.

— Так вот, я тоже не имею права. Я не могу говорить с этими людьми.

Чжейго нахмурилась сильнее.

— Пайдхи сообщил мне, что Табини-айчжи уполномочил этих людей. А пайдхи понимает, конечно, что если Табини-айчжи одобрил интервью, то отказ пайдхи в высшей степени смутит этих людей и их руководство, вплоть до двора айчжи. Если пайдхи получил в этом письме разрешение отказать в интервью, я вынуждена просить показать мне письмо.

— Дело не в Табини. Я не имею разрешения с Мосфейры давать какие-либо интервью. Я категорически не могу этого сделать, не связавшись предварительно с моим управлением. И в любом случае не могу подготовиться за полчаса. Мне необходимо связаться с управлением — и немедленно.

— Но разве ваш ман'тчи не принадлежит Табини? Разве вы не говорили этого сами?

Господи, угодил прямо в очевидную ловушку, тут не поспоришь.

— Мой ман'тчи по отношению к Табини не исключает возможности спорить с ним или защищать мое высокое положение среди моего народа. Я обязан делать это, нади-чжи. Я не могу пустить в ход никакую силу — вся сила на вашей стороне. Но мой ман'тчи дает мне моральное право обращаться к вам за помощью, чтобы делать свою работу.

Трюки и увертки судебного адвоката — необходимая составная часть работы пайдхи. Но убеждать Чжейго, что ей надо изменить свое понимание ман'тчи, — все равно что просить инструкций против всемирного тяготения.

— На это потребуется разрешение Банитчи, — отвечала Чжейго с полным самообладанием, — если у него есть на то полномочия, а я не думаю, что они у него есть, Брен-чжи. Если хотите, я поеду в аэропорт и передам ему ваши возражения, хотя боюсь, что телевизионная бригада все равно приедет, раз в их допуске сказано, что они должны приехать, и это может случиться раньше, чем мы успеем устроить что-либо, и я не могу себе представить, как сможет Табини взять назад дозволение, которое, судя по всему, он дал без…

— Я чувствую слабость. Должно быть, из-за чая.

— Пожалуйста, нади, не надо шутить.

— Да не могу я иметь дела с ними!

— Это очень тяжело скажется на многих людях. Вы, конечно, понимаете…

— Я не могу сам принимать политические решения, несущие так много изменений, Чжейго! Это не входит в данные мне полномочия…

— Отказ этим людям неизбежно вызовет далеко идущие последствия. Я не с состоянии сейчас предвидеть всего, Брен-чжи, но разве можете вы не подчиниться хотя бы формально? Передача наверняка не пойдет в прямой эфир, и если возникнут какие-то политические соображения, то вполне можно будет внести коррективы. Табини рекомендовал этих людей. Значит, на кон поставлены многие репутации.

Чжейго и сама не последний крючкотвор — по крайней мере, весьма искушена в ман'тчи и накладываемых им обязательствах, и в щепетильности, с какой ее профессия принимает или не принимает обиды. Жизнь и смерть. Оправдано или нет. И в чем-то она права. В чем-то серьезном.

— Нельзя ли мне прочесть письмо, Брен-чжи? Я, разумеется, ни в коем случае не настаиваю, но это прояснило бы дело.

Он передал ей письмо. Чжейго подошла с ним к окну — отнюдь не потому, подумал Брен, что ей мало света.

— Насколько я понимаю, — сказала она, — вас просят быть очень откровенным с этими людьми, нади. Думаю, я понимаю ход мыслей Табини-айчжи, да простится мне такая дерзость. Если что-то вдруг произойдет с вами, это интервью будет очень полезно для завоевания симпатий народа.

— Если что-то произойдет со мной.

— Не фатальное. Но мы ведь отняли жизнь атеви.

Брен стоял, как громом пораженный, и пытался понять, действительно ли она сказала то, что он услышал. Ох уж эта ее несокрушимая прямота. Не может сообразить, что в ее словах содержится предубеждение. Она думает об атевийской политике. Это ее работа — работа для Табини и для меня.

— Жизнь атеви.

— Мы отняли ее, защищая вашу жизнь, нанд' пайдхи. Сделать это — наш ман'тчи. Но не каждый согласится с таким решением.

Он не смог удержаться:

— А вы, нади?

Чжейго на миг помедлила с ответом. Пока старательно складывала письмо.

— Ради Табини я безусловно согласна. Могу я оставить это письмо в документации, нади?

— Да, — сказал он и выбросил оскорбление из головы. «А чего ты ждал?» — спросил он у себя. И еще он спросил у себя, что же делать без консультации, о чем они могут спросить и что он отважится ответить.