Иноземец - Кэролайн Черри

Брен скучал по Чжейго. У них с Банитчи чуть не дошло до драки — такого бы не случилось, будь Чжейго здесь. Он не понимал, почему Банитчи решил пригласить себя к нему на ужин, если собирался просидеть весь вечер в таком паршивом настроении.

Видимо, что-то пошло неладно.

Такой уж день — Сенеди застрелил человека, а человек этот оказался знакомым Банитчи — явно чертовски неладно оборачиваются дела сегодня, и у Банитчи есть все основания пребывать в паршивом настроении. А то, что атеви никогда не показывают такого состояния духа и по привычке преуменьшают дело, вовсе не означает, что Банитчи не расстроен — и не означает, что Банитчи самому не хочется, чтобы Чжейго оказалась рядом. Брен допускал, что Банитчи и без того нелегко иметь дело с обиженным на жизнь землянином, который не стесняется демонстрировать свои эмоциональные тяготы, — такого не позволяют себе даже двенадцатилетние атеви.

Брен даже допускал, что надо бы извиниться перед Банитчи.

Не то чтобы ему так уж хотелось извиняться. Понимать-то он их понимал, но это вовсе не означало, что он с такими обычаями согласен, а потому вдвое сильнее жалел, что именно сегодня Чжейго понадобилось отправиться в Шечидан. Чжейго была чуть-чуть моложе Банитчи, чуть-чуть сдержаннее, даже, как Брен сейчас ее понимал, немного робкая, но все-таки чуть-чуть более открытая и общительная, раз уж решилась вести разговоры, — то ли она такая от природы, то ли ман'тчи перед Табини, который на любые плечи ложится нелегким грузом, для Банитчи особенно тяжел.

Глаза у Брена разболелись от чтения при мерцающем свете; он все время поддерживал огонь, иначе было темно читать, но от этого возле камина стало слишком жарко, а от керосиновых ламп — еще и душно. Он почувствовал, что голова отяжелела, встал и прошелся — потихоньку, чтобы не тревожить слуг, в более прохладной части комнаты; спать он пока не мог — был еще слишком обеспокоен.

Ему не хватало вечерних теленовостей. Ему не хватало возможности позвонить Барб или даже, Господи помоги, Диане Хэнкс, и сказать все, что он решался произнести открытым текстом — с учетом прослушивания телефонных линий. Он чуть было не начал говорить сам с собой, лишь бы услышать в этой проклятой тишине звук человеческой речи, лишь бы вынырнуть, хоть на минуту, из моря атевийских мыслей и атевийской логики…

Где-то заработал мотор. Он застыл на месте, прислушиваясь, и решил, что кто-то выезжает из двора, направляясь в город или в какое-то место между замком и городом, но кто это может быть, он не имел представления.

Черт побери, подумал он и подошел к окну, но отсюда двора не увидеть из-за выступающей в стороны передней стены. Боковую створку окна удерживал замок с задвижкой, Брен вытащил ее — может, удастся рассмотреть, поедет автомобиль вниз по главной дороге или же куда-нибудь в горы — а заодно проверить, не включит ли он отнюдь не историческую систему сигнализации, открыв этот замок.

Черт, это всего лишь аэропортовский фургончик. В Мальгури имелся свой собственный такой. Пищу и пассажиров доставляли снизу по главной дороге. Может, я сам сюда приехал на этом фургончике.

Но Банитчи, возможно, думает иначе. Возможно, он хочет сам прозондировать обстоятельства, прежде чем полагаться на Сенеди.

Возможно, у него еще остались какие-то сомнения.

Звук мотора начал смещаться вверх и вокруг стен. Точнее Брен не мог определить. После духоты в комнате идущий снаружи воздух казался особенно свежим и прохладным. Брен сделал глубокий вдох, потом еще один.

За все время пребывания здесь — первая ночь без дождя, первый час полного мрака, и небо над озером и над восточными горами такое чистое, черное и холодное, что можно разглядеть Модетту, тускло-красную, и почти невидимый спутник Габриэля — на Мосфейре это настоящее испытание остроты зрения.

Великолепно пахнул ночной воздух, насыщенный ароматом диких цветов наверное, диких, подумал Брен; до этой минуты он не понимал, как не хватает ему сада за окном. И как сильно он чувствует себя заключенным.

Ясными ночами на горе Аллана Томаса он мог рассмотреть Станцию, сразу после заката или перед восходом. Он уже не придерживался привычек юных лет, когда они с Тоби на попутных машинах отправлялись в горы, когда любили рассказывать друг другу истории о Высадке и воображать — сейчас думать об этом немножко стыдно, — что вокруг в высоких горах прячутся атевийские партизаны. Они вели тут воображаемые войны, подстреливали атеви сотнями, их самих подстреливали выдуманные атевийские злодеи — и войны это были ничуть не хуже, чем в атевийских матчими о тайных человеческих десантниках, которых высылают самовлюбленные безумцы, устроившие секретную базу на борту Станции… Чужой Звезды, как называли ее атеви в давно прошедшие дни войны.

Ну что ж, теперь по крайней мере у нас есть общая мифология, общее прошлое, общий набор героев и злодеев — а кто из них герои, кто злодеи, зависит только от точки зрения.

Брен никогда не говорил Табини, что его отец является дальним потомком (по внебрачной линии) самого Полянски, того самого Полянски, который командовал обороной Берега Полумесяца и не пропустил атевийские подкрепления на Мосфейру.

Отдаленный потомок Полянски не хотел иметь ничего общего с теми делами — и уж тем более, при его теперешней работе, ничем таким не собирался хвастаться.

Человек совершенствуется так, как ему удается. Он хотел, чтобы дети атеви не видели в людях тайных заговорщиков и безумцев; он хотел, чтобы человеческие дети не играли в охоту на атеви в лесу. Ему пришла в голову мысль сделать это главной темой зимнего выступления перед Собранием… Но он не представлял, как можно всего этого добиться, если фильмы и телевидение обеих сторон будут по-прежнему подогревать героические настроения.

Все это прекрасно, но при сложившихся обстоятельствах не самое разумное дело торчать перед окном, когда в комнате горит огонь. Прошлой ночью Чжейго утащила меня от этого самого окна… хотя глупо думать об угрозе из окон или с крыши другого крыла замка.

Но, судя по всему, кто угодно может подплыть по озеру в лодке — хотя, конечно, недостаточно близко для прицельного выстрела. Кто угодно может высадиться на берегу у Мальгури, хоть там, конечно, стена и скалы ниже стены — довольно грозные скалы.

Он отступил на шаг и начал закрывать окно.

И тут все вокруг залило светом. Зазвенел сигнал тревоги, Брен, жмурясь от ослепительных электрических огней, захлопнул окно и запер, сердце бешено колотилось от испуга, а в соседней комнате торопливо шлепали по полу босые ноги.

Первым влетел Тано, абсолютно голый, но с пистолетом в руке, по пятам за ним Джинана, а дальше — Майги, мокрый, завернутый в полотенце; из коридоров доносился топот бегущих людей, звон сигнала тревоги разносился по всему Мальгури.