Иноземец - Кэролайн Черри

— Славный денек, — сказала Илисиди.

— Незабываемый вид, — отозвался Брен и подумал, что действительно никогда не забудет этой картины, этой опасной высоты, мощи животного под собой, ошеломляющей панорамы озера, которое расстилалось вокруг сколько видит глаз. Катаясь на лыжах с Тоби, он видел похожие пейзажи, но ни один из них не был преисполнен такой атевийской значимости, никогда не встречал он такой картины — прежде чужой и незнакомой, а теперь насыщенной именами, личностями и историей. В Бу-чжавиде — с его кипящей, расписанной по минутам жизнью, с толпами политических искателей счастья — не встречалось ни таких видов, ни таких всепоглощающих, захватывающих дыхание мгновений, какие предлагал Мальгури… между долгими, как вчера, часами чисто монастырской, удушающей тишины с головной болью от керосиновых ламп, с холодными темными пятнами в углах зала-пещеры, с раскаленными от близкого огня коленями.

Не говоря уже о канализации.

Но Мальгури имел свое очарование. Имел свои моменты, свою неимоверную, сложно переплетенную ткань жизни, и жизнь эту не измерить прямыми линиями и стандартизованными мерами: она не идет по улицам и прямым углам, где люди живут штабелями друг над другом, а за ночными огнями не видно звезд. Здесь ты слышишь ветер и волны, здесь находишь бесконечное разнообразие в выветренных камнях и гальке, здесь ничего не расписано заранее — кроме неумолимой необходимости проехать на обратном пути точно такое же расстояние, как на пути сюда…

Илисиди говорила о торговых кораблях и о рыбаках, а в небе высоко-высоко над Мальгури вытягивался тонкий след реактивного лайнера, который летел на восток через континентальный раздел, через ту преграду, которая тысячи лет не давала двум цивилизациям атеви встретиться друг с другом, — а сейчас это дело четырех-пяти часов, такие пустяки. Но Илисиди говорила о плавании через Майдинги, которое занимало несколько дней и охватывало территории разных айчжиин.

— В те дни, — говорила Илисиди, — человек был очень осторожен, проникая на территорию чужих айчжиин.

Не без цели. Снова.

— Но с тех пор мы многому научились, нанд' вдова.

— Чему, например?

— Что когда огораживаешь стеной кого-то снаружи, одновременно обносишь себя стеной внутри, нанд' вдова.

— Ха! — заявила Илисиди и движением, которого Брен еще не видел, развернула Бабса и стрелой понеслась по склону, расшвыривая камни.

Нохада помчалась следом. И всем остальным пришлось. А больно же, Господи, до чего же больно! Они неслись с горы к озеру, впереди всех Илисиди с вытянувшейся по ветру седеющей косой — ни положенных по рангу лент, ни украшений, просто черно-красное пальто, и лоснящийся черный круп Бабса, и хлещущий без всякой причины, просто от избытка энергии, хвост — и в мыслях у Илисиди, наверное, ничего, кроме открытого простора впереди.

Догнать — это была идея Нохады; но когда сзади несся тем же темпом весь эскорт, а рядом — Сенеди, Брену ничего другого не оставалось — только последовать ее начинанию.

Еще раз они остановились — на узком песчаном пляже-полумесяце, где озеро плавной дугой врезалось в сушу, а человек, думающий об убийцах, мог лишь повторять себе, что на этом берегу хватает мест, где нетрудно высадиться с лодки и добраться до Мальгури.

Но пока метчейти переводили дыхание, Илисиди говорила об озере, его глубине, его обитателях — его призраках.

— Когда я была ребенком, — рассказывала она, — на южный берег выбросило разбитый корабль, вернее, только носовую часть, но все подумали, что она, может быть, от корабля с сокровищами, который затонул четыреста лет назад. Ныряльщики отправились искать его, со всего берега собрались. Они утверждали, что так ничего и не нашли. Но в скором времени в Мальгури объявилось множество древних вещиц, и слуги отмывали их в бочках на заднем дворе. Мой отец отослал самые лучшие предметы в музей, в Шечидан. Наверное, они стоили целого состояния. Но большинство людей в провинции Майдинги просто переплавили их на золото.

— Это хорошо, что он спас их.

— Почему?

— Ради прошлого, — сказал Брен и задумался, уж не впадает ли он в очередное заблуждение относительно хода мыслей атеви. — Чтобы сохранить его. Разве это не важно?

— А разве важно? — ответила Илисиди вопросом на вопрос, ничуть не просветив собеседника.

Она снова поскакала в гору, и он тут же забыл все философские сложности, пытаясь защитить потертости, из которых, как он подозревал, могут образоваться водянки. Будь проклята эта баба! — думал он, а еще думал, что если натянуть поводья, отстать и ехать потихоньку сзади, пока хватит сил держать в узде инстинкты Нохады, вдова может воспринять это как сдачу, но будь я проклят, если отстану, будь я проклят, если позову на помощь или остановлюсь! Вот тогда Илисиди точно выкинет меня из своей компании, наверняка потеряет ко мне всякий интерес, и останется мне валяться в теплой ванне и читать байки о призраках, пока не погибнут мои потенциальные убийцы, нарываясь по очереди на все барьеры и ловушки, подготовленные хитроумным Банитчи, и можно будет вернуться домой — к кондиционированному воздуху, утренним известиям и чаю, который можно пить без оглядки… Время от времени Брену представлялось, что это единственное спасение.

Но он скакал, не отставая от Илисиди. Атеви называют это на'итада. Барб называет это дуростью… Они вернулись домой через час, и никогда еще в жизни час не тянулся так долго, бесконечный час, когда он раз за разом повторял себе, что лучше свалиться с горы и помереть.

В конце концов ворота заднего двора оказались перед ними, потом за ними — и вот уже метчейти нетерпеливо рвутся к своим стойлам и кормушкам. Он ухитрился заставить Нохаду опустить плечо, ухитрился слезть с этой поднебесной высоты на землю и стать на ноги, хоть и не был уверен, что колени выдержат его вес.

— В горячую ванну! — крикнула ему Илисиди. — Я пришлю вам кое-какие травы, нанд' пайдхи. Увидимся утром!

У него хватило сил поклониться и вместе со всей свитой Илисиди подняться по лестнице, почти не прихрамывая.

— Потертости проходят через четыре-пять дней, — сказал ему Сенеди негромко.

Только о горячей ванне он и думал весь долгий путь до переднего холла. Горячая ванна, на добрый час. Мягкое и неподвижное кресло. Помокнуть в воде, а потом читать — лучшего способа провести остаток дня не придумаешь: сидеть на солнышке, думать только о своих делах, избегать айчжиин и атлетических упражнений. Он прохромал по длинному холлу и начал подниматься по лестнице на свой этаж, в своем темпе.