Избранное - Тауфик аль-Хаким

— У тебя туалетное мыло высшего сорта! Да и запах этого одеколона мне нравится!

Судья уходил, и ему доставляли на дом все перечисленные им товары. Иногда он сажал рядом с собой, у дверей аптеки, своих детей или же приводил их играть около нее. Если они капризничали и плакали, судья кричал аптекарю:

— Господин Джабур! Дай детям мятную лепешку из твоего ящика.

В конце концов аптекарь не выдержал и резко сказал судье:

— Ящик! Из ящика! А что осталось в ящике?!

Между контролером и аптекарем вспыхнула ссора. Джабур поклялся оторвать судье ноги, если тот хоть еще раз приблизится к аптеке. Потом он призвал на помощь мамура и доложил ему о положении дел. Аптека была накануне банкротства, медикаменты исчезли, средства иссякли. Не было никакой надежды на то, что она сможет продолжать свое существование. Ведь сам аптекарь не отставал от почтенного контролера и транжирил деньги, товары и медикаменты. Разгневанный мамур заявил знатным лицам, вложившим свои средства в это предприятие:

— Мы сами виноваты, что поверили бороде и четкам!

С этого дня мамур где только мог чернил шариатского судью, а шариатский судья поносил мамура.

Но политика дала теперь страшную власть людям, занимающим административные посты. Шариатский судья испугался и пришел к мудрому выводу, что безопаснее будет подружиться с мамуром. Он так и сделал, не поскупившись на лесть.

Все это пронеслось теперь в моей памяти. Не сдержавшись, я сказал:

— То, что они помирились, — хорошо, но даже в настоящих условиях есть нечто, что называется человеческим достоинством…

Сделав многозначительный жест, судья воскликнул:

— Смотря чье достоинство, мон шер![110]

Собираясь уже уходить, он вдруг наклонился ко мне и сказал, понизив голос:

— Расскажу вам по секрету: однажды ко мне домой пришел феллах. Он принес барана и сказал, что это подарок. Я спросил его: «За что подарок?» Тогда он ответил: «По договоренности… За то, что мне вернули мою жену». Тут я все понял и сказал ему: «Ты ошибся домом. Тебе нужен шариатский судья…»

Я не особенно удивился. Мой собеседник попрощался и ушел, а я, оставшись один, задумался над всем, что услышал. Потом я решил пойти к мамуру и порасспросить его о деле, про которое говорил судья. В сопровождении своей охраны я отправился в путь. Войдя в кабинет мамура, я опять застал его с одним из старост. Он говорил с ним почти грубо. Вид омды не свидетельствовал ни о достатке, ни о солидности — по-видимому, это был один из самых забитых и невежественных старост. Ведь старосты, как саранча, принимают цвет земли, на которой родятся. На зеленой земле родится зеленая саранча, на бесплодной земле — серая. Этот серый староста был, несомненно, из далекой нищей деревни, расположенной на границе района, у самой пустыни. Поздоровавшись с мамуром, я сказал улыбаясь:

— Вечно вы возитесь со старостами!

Он устало ответил:

— Что же поделаешь, господин мой!

Усадив меня, он велел подать кофе. Несмотря на то что я не был близок с ним и его клубом, он уважал меня и никогда не злился на меня, как на других. Я всегда бываю осторожен с лицами, занимающими административные посты. Давая служебные распоряжения, я стараюсь не задевать достоинство человека.

Извинившись, мамур попросил у меня разрешения закончить беседу со старостой, чтобы отпустить его. Я дал свое согласие, и, обернувшись к старосте, он сказал угрожающим тоном:

— Смотри! Видно, ты меня еще не знаешь! Клянусь Аллахом, мне нужно…

Прервав его, староста умоляюще сказал:

— Я человек бедный…

Но мамур продолжал угрожать…

— Подожди! Не будь я мамур, если не засуну тебя в парламент!

— За что? Что я такого сделал, чтобы вы засовывали меня в парламент?

Староста произнес это испуганно, с мольбой. Я удивился и засмеялся, а мамур, обернувшись ко мне, сказал:

— Списки избирателей у него в кармане, а он не знает, что такое парламент? Как вам это нравится? И это старосты, а мы должны с ними работать!!!

Он снова обернулся к этому человеку и гаркнул:

— Убирайся вон, пока я тебя не вышиб отсюда!

Староста покорно вышел, словно слуга или преступник.

Я подумал: унижение, которому его подвергают господа администраторы, даст свои плоды. Он, в свою очередь, будет унижать население деревни, которой управляет. Чаша унижения переходит обычно из рук начальника к его подчиненным, пока в конце концов не доходит до бедного народа, и тот выпивает сию чашу до дна.

Мамур подсел ко мне, спросив, по какому случаю я оказал ему честь своим визитом. Я ответил, что просто соскучился. Он улыбнулся, не веря такой платонической причине. Я не особенно настаивал и серьезно сказал:

— Вы слышали, господин мамур, что одного пристава избили и подвергли заключению во время исполнения служебных обязанностей?

Он поспешно заявил:

— Мне об этом ничего не известно.

— Разве маркез не получил уведомления об этом деле?

— Если бы получил, мы произвели бы расследование.

— Конечно.

Я замолчал. Мамур на мгновенье задумался и спросил:

— Вам кто-нибудь об этом сообщил, господин?

— Если бы мне сообщили, я сразу начал бы расследование.

— Верно?

— По-видимому, это просто сплетни.

И тут мамур дал себе волю.

— Клянусь жизнью, — сказал он, — сплетни идут из самого суда, чтобы дискредитировать наше управление, и вам прекрасно известно, что их распространяет господин судья, чтобы нас опорочить…

Мамур собирался посвятить меня в подробности, но я дал ему понять, что не хочу разговаривать на эту тему, чтобы между нами не разгорелся спор. Он ведь уже понял, что я отношусь к этому делу серьезно и в случае необходимости приму предусмотренные законом меры. Я поднялся, мамур тоже встал. Я сказал шутя:

— А как идут выборы, господин мамур?..

— Прекрасно.

— По всем правилам?

Он пристально посмотрел на меня и ответил так же шутливо:

— Что же нам смеяться друг над другом! Ведь во всей вселенной выборы идут по всем правилам!

Я засмеялся:

— Я хотел спросить, имеется ли видимость, что они идут по всем правилам?

— Если так, будьте покойны.

После небольшой паузы он самодовольно добавил:

— Верьте в Аллаха, — я мамур по чести. Я не таков, как те мамуры, которых вы знаете. Клянусь жизнью, я не вмешиваюсь в выборы, не оказываю давления на свободу населения, не говорю: «Изберите этого, а того провалите». Нет, нет и нет! В моих правилах — предоставить людям полную свободу, пусть выбирают, кого хотят.

Я удивленно воскликнул:

— Замечательно, господин мамур! Только не опасны ли такие слова для человека на вашем посту?.. Вы великий человек!..

Он продолжал:

— Таков мой постоянный метод во время выборов: полная свобода! Я предоставляю полную свободу на выборах, чтобы они проходили нормально. Но потом я просто беру урну с бюллетенями и бросаю ее в канал, а на ее место ставлю другую, подготовленную заранее.

— Отлично! О, чудесно!

Мое удивление сменилось разочарованием. Не желая комментировать то, что услышал, я протянул ему руку и, простившись, ушел. Мамур вышел вслед за мной, чтобы проводить меня до ворот. Проходя по двору управления маркеза, я вдруг увидел группу гафиров, собиравшихся сесть в грузовики. Среди них был и шейх Усфур в своих лохмотьях, с зеленой палкой. Обратившись к мамуру, я спросил его, что это значит. Указывая рукой на собравшихся мужчин, он ответил:

— Эти люди будут охранять порядок во время подачи голосов.

— А какое отношение к выборам имеет шейх Усфур?

— Его песни влияют на умы крестьян!

— Значит, он занимается пропагандой!

Мамур улыбкой подтвердил мое замечание. Я улыбнулся ему в ответ и добавил:

— Даже шейха Усфура втянули в политику!

Мамур многозначительно взглянул на меня и тяжело вздохнул.

— Что поделаешь!

Этой фразы и вздоха было вполне достаточно, чтобы я ему посочувствовал и понял, насколько щекотливо его положение и как велика его ответственность: ведь начальники требуют от него определенных результатов независимо от того, какие средства будут применены для этой цели. Если бы он отступил или растерялся перед обстоятельствами, его подвергли бы наказанию без всякой жалости.

Я подошел к шейху Усфуру и спросил:

— Где девушка Рим?

Он искоса взглянул на меня и ничего не ответил. Тогда я сказал дружески и приветливо:

— Господин шейх, давай в этом деле действовать вместе.

Он покачал головой, помахал своей палкой и нараспев произнес:

Что пользы в жалобе твоей,Зачем в душе твоей тоска?Ведь сам ты птицу упустил, —Она была в твоих руках!

Я улыбнулся и, показывая на мамура, сказал шейху Усфуру: