Избранное - Тауфик аль-Хаким

— Результат… Я… Я…

И он опустился на стоявший поблизости стул; пристально вглядевшись в его лицо, я все понял. С этим молодым человеком произошло то же, что и со мной в тот день, когда я впервые присутствовал при вскрытии человеческого трупа.

Это был впечатлительный юноша, только вчера оторвавшийся от книг, внушавших ему, что человек — нечто возвышенное, центр бытия, избранный и отмеченный из всех живых существ заботою великого творца, что он — создание светлое, духовное, с бессмертной душой.

Не многие люди имеют возможность узнать внутреннее строение человека, и тот из нас, кто знакомился с ним, всегда испытывал потрясение. Причины такого потрясения различны, они зависят от характера человека, его природы и культуры. Я никогда не забуду того дня, когда впервые очутился около трупа мужчины, череп которого был раздроблен пулей, посланной с близкого расстояния. Пуля разорвала правое ухо и пробила череп, обнажив мозг. Пришел врач, чтобы произвести вскрытие. Я должен был стоять рядом с ним и смотреть, что он делает. Мы пришли в дом убитого с поля, на котором было совершено преступление. Это был обычный крестьянский дом. Родственники внесли убитого, завернув его в новое одеяло. Женщины плакали, издавая вопли и стоны, размазывая землю по лицу. Со мной был очень энергичный мамур. Он приказал удалить всех, разрешив остаться только охране, врачу, цирюльнику и своим помощникам. Принесли два больших таза и поставили их под широкой деревянной скамьей во дворе дома. Цирюльник и его помощник положили труп на скамейку и сняли с убитого одежду. Он был одет во все новое по случаю праздника. Преступление было совершено в праздник розговенья, в последний день месяца рамадана[111], словно убийца поторопился из опасения, что праздник пройдет, а его враг останется в живых. Видимо, ему хотелось, чтобы пуля, посланная в голову жертвы, оборвала праздничные песни в этом доме.

Врач пустил в ход скальпель. Делая разрез на голове убитого, он одновременно диктовал секретарю:

— Мы удалили волосяной покров (имея в виду, конечно, волосы на голове).

Женщины закричали еще громче. Они потихоньку забрались на крышу дома и на соседние с ним крыши. Среди нестройного хора их голосов я услышал высокий, звонкий, раздирающий душу голос, ранивший меня в самое сердце:

— О дерево, ты покрыло нас своей тенью, отец мой!

Потом раздался другой, такой же высокий и пламенный голос, прерываемый рыданиями:

— О, ты еще не переварил свой сухур[112] отец мой!

Закончив снимать «волосяной покров», врач всунул палец в рану, зондируя ее глубину и границы. Он продиктовал секретарю:

— Рана огнестрельная, глубиной в четыре сантиметра.

Он попытался нащупать пальцем пулю, но это ему не удалось.

Достав из своей сумки металлическую пилку, он стал пилить череп со стороны лба, но и это ему не удалось — кости черепа очень крепки. Тогда врач достал маленький молоточек и начал бить им по пилке, приставленной к черепной коробке, словно по коробке сардин. Одна из старух услышала этот стук и увидела из своего убежища на крыше, как долбят голову главы семьи и хозяина дома. Схватившись за щеки, она простонала:

— Да будет с ним Аллах!

Эти слова произвели на меня странное впечатление. По-видимому, старуха была уверена, что глава их семьи и сейчас продолжает быть главою семьи, личностью, человеком. У меня же не было полной уверенности в этом.

Удаление костей черепа закончилось, и показалась тонкая оболочка, непосредственно прикрывающая мозг. Врач разрезал ее скальпелем и стал осматривать места около раны, диктуя секретарю:

— Сильное кровоизлияние в мозг…

Он снова попытался нащупать пальцем пулю и снова безуспешно.

Тогда он принялся искать ее в мозгу, вокруг раны, но не находил. Куда же она девалась? Ведь выходного отверстия не было. Но врач не отчаивался. Улыбнувшись, он сказал мне:

— Пуля иногда проходит странный путь в теле. Бывает, что она входит в живот, а ее находишь в бедре.

Может быть, это и было разумно, но как может пуля, войдя в голову, выйти из ноги? Это какой-то фокус, и я не поверил, что пуля на него способна. Наконец врач возмущенно воскликнул:

— Что это значит? Пуля вошла прямо в мозг…

И он вынул весь мозг из черепа, который стал похож на чистую чашу. Разделив его на четыре части, врач роздал каждому из своих помощников, поручив им хорошенько поискать пулю. Они копались в этой массе, от которой зависят все человеческие способности, пока не превратили ее в полужидкое месиво, похожее на мухалябийю[113].

— И это мозг человека! — сказал я вполголоса, обращаясь к самому себе.

Ужас, охвативший меня поначалу, стал постепенно рассеиваться. Мои нервы окрепли, я успокоился, в моей душе родилось желание все познать, проникнуть в это распростертое тело, заглянуть в него. Я пока увидел только мозг. Так посмотрим же сердце, печень, кишки. Этот человек уже не был в моих глазах человеком. Мне хотелось разобрать и рассмотреть его, как это делают с большими стенными часами, разбирая и рассматривая механизм: все стрелки, колесики и звонки.

После длительных поисков помощники ничего не нашли и в мозгу. Но ведь от нас ждут результатов. Перед нами лежал убитый, и в нем, конечно, должна быть пуля. Врач засучил рукава и начал скальпелем вскрывать грудь. Я стоял позади него, смотрел и приговаривал:

— Режь! Разрезай вот здесь!..

Меня била какая-то странная лихорадка. Во мне больше не было никаких человеческих чувств. Я требовал от врача:

— Покажи мне его легкие, покажи кишки, селезенку, покажи все.

Врач, не колеблясь, сделал разрез от груди до самого низа живота и, вынув сердце, а затем кишки, продиктовал:

— Сердце в норме, в кишечнике — переваренная пища…

Но и в теле убитого мы ничего не нашли. По всей вероятности, пуля попросту выпала из раны. Рана была широкая, а пуля тяжелая. Видно, она упала на землю, когда несли труп.

Закончив работу, мы разошлись. Я был удивлен происшедшей во мне переменой. Я, такой впечатлительный, вижу, как режут и кромсают человека, — даже сам приказываю это делать без малейшего содрогания. Но какое разочарование! Я полагал, что человек — существо высшее! А оказывается… Нет, не следует нам смотреть на внутренности себе подобных. Это зрелище долго не давало мне покоя…

По-видимому, то же самое происходит теперь и с моим помощником. Я хотел спросить его об этом, но внезапно открылась дверь и появился привратник, держа в руках телефонограмму.

— О, если бы это было хорошее известие! — вырвалось у меня.

Но, едва заглянув в нее, я воскликнул:

— Девушка Рим?!

Мой помощник тяжело вздохнул и поспешно спросил:

— Что с ней?

— Ее труп нашли в главном канале, южнее поселка.

— Умерла?

— Я сказал тебе: нашли ее труп. Прочти!

Помощник взял листок и быстро прочел его. Его взгляд мгновение задержался на последней фразе: «Вероятно, причиной смерти была асфиксия[114] от погружения в воду». Видно, и он был потрясен. Я молчал, глубоко опечаленный тем, что жизнь этого прекрасного создания так быстро оборвалась.

Как несчастливо все у нас сложилось! Не только в том, что касалось работы, и не только потому, что Рим была ключом к раскрытию преступления. Ее чудесный образ волновал всех нас, и умных и безумных. Она была созданием нежным и прекрасным, излучающим красоту, дарящим каждому светлые мгновения. Она была как свежий ветерок в пустыне нашей бездушной, пустой и скучной жизни.

Очнувшись от своих мыслей, я поднял голову и, взяв у помощника телефонограмму, машинально написал на ней обычную фразу: «Приказываю произвести вскрытие трупа». И вдруг я понял весь ее ужас. Да, впервые я нашел эту фразу ужасной. Раз уж мы обязаны производить вскрытие трупов, то пусть… Я готов вскрыть трупы половины населения нашего города. Но эту девушку… Эту красоту… Резать ее, чтобы увидеть, что находится у нее внутри? Невозможно! Бросив быстрый взгляд на телефонограмму, мой помощник воскликнул:

— Надеюсь, вы не хотите сказать, чтобы я присутствовал на вскрытии?!

— А кто же, если не ты?

— Это невозможно. Хватит с меня сегодня одного вскрытия! Нельзя сидеть целый день и смотреть, как вскрывают трупы! Я — помощник следователя, а не гробовщик! А кроме того, эта девушка — особое дело…

Подумав над его словами, я простил юношу и после небольшой паузы сказал:

— Ты прав. Рим — особое дело! У кого выдержит сердце присутствовать… Даже если бы мне заплатили двадцать фунтов… Давай телефонограмму, зачеркнем «вскрытие», прикажем похоронить и покончим с этим!

И в самом деле, в нашей власти было распорядиться и так, не подвергаясь порицанию или ответственности. Ведь врач, который осматривал тело сразу после того, как его вытащили из воды, констатировал смерть от асфиксии. Он не обнаружил никаких признаков насильственной смерти. Вскрытие в этом случае ничем не оправдано. Ах, у юристов, как и у закона, всегда есть запасный выход! Они могут вполне логично обосновывать любое действие и бездействие. Не успел я взять перо, чтобы зачеркнуть прежнее распоряжение, как услышал крик на улице.