Хроника времён «царя Бориса» - Олег Попцов

Наступает качественный перелом. Необходимые, профессиональные, но несговорчивые уступают место преданным либо играющим в преданность. Преданность — категория эгоистическая, она почти всегда вне понятий «свобода» и «гордость». Преданность ещё — это самоподавление разума. Ибо разум — всегда материя бунтующая. С этого момента, как правило, начинается личная трагедия лидера, открывается первая страница его политического краха.

При последнем разговоре с Президентом, случившемся 13 мая 93-го года (уже отгремел референдум, и Президент неделю назад в телевизионном выступлении подвел для себя его итоги)… Ничего особенного: спокойная речь, слова благодарности тем, кто поддержал Президента, его экономическую политику. Ответ на второй вопрос, об экономической политике, — вопрос лукавый или, как говорят экзаменаторы, — «вопрос на засыпку», по замыслу депутатов должен был «похоронить» экономическую политику Президента. Он не мог собрать необходимого большинства. Объективно все складывалось в пользу этого предположения: инфляция, грозящая перешагнуть роковые рубежи и превратиться в гиперинфляцию, безудержный рост цен, жесточайшие прорехи в семейном бюджете и спад производства, пусть несколько замедлившимися темпами, но спад. Расчет оппозиции был очевиден — если на первый вопрос о своем доверии Президенту избиратели, скорее всего, пусть с небольшим перевесом, но ответят положительно (может сказаться, как считала оппозиция, остаточная симпатия к Ельцину), то уж на второй вопрос, в обществе прошлом и настоящем, обществе нищающем, раздражение множится на зависть к нарождающемуся классу бизнесменов или, проще говоря, предпринимателей, работающих на откровенной спекуляции, ответ будет сокрушающим. Должны были сказаться все эти «марши пустых кастрюль», вопли об обнищании масс, наступлении мафии и незащищенности граждан перед экспансией преступного мира… Тем более что два последних разрушительных порока не просто обретали силу, а стали доминирующими. Во имя победы над Президентом на этом фронте оппозиционный к Президенту съезд готов был пожертвовать своим «я» и пойти на досрочные выборы депутатского корпуса, разумеется, одновременно с выборами и Президента.

Накануне референдума практически никто не сомневался, что уставший от изнурительной межвластной борьбы народ подтвердит свое желание скорее переизбрать депутатов и Президента. Идея досрочных выборов противников, по существу, не имела. И коммунисты, и демократы, и национал-патриоты, и Фронт национального спасения, и «Гражданский союз» — все поддерживали идею досрочных выборов. Так что накануне референдума настроение оппозиции было оптимистичным. С судорожной поспешностью подбирались кандидатуры в будущий кабинет министров. «На волоске» висели Программа приватизации и сам Чубайс, вообще круг людей, над которыми предполагалось учинить политическую расправу в случае…

Оппозиция потирала руки. Воронин как-то незаметно стал ключевой фигурой среди них. Употребим художественный образ — очень заметным силуэтом. «Президент референдум проиграет, это же однозначно!» — так не уставал повторять вице-спикер.

— А если Президент победит? — возражал я.

— Да ты что! Это невозможно. Николай Ильич, — Воронин призвал в союзники Травкина, — сказал точно, свой ресурс возможностей Президент исчерпал. После референдума он будет конченым человеком. Я знаю, — вдруг сказал Воронин, — у тебя с Травкиным добрые отношения.

Я не смог ничего ему возразить. С Травкиным у меня действительно добрые отношения.

— Ты считаешь, что он не прав?

Я почему-то засмеялся:

— Кто знает, когда Николай Ильич настроится начать свою президентскую кампанию?

Его политическая страсть непредсказуема. Он может вспыхнуть неожиданно: кто-то не ответил на его депутатский запрос, вице-президент отказался посадить его в свой самолет или что-нибудь еще. Потом, много позже он вырулит на истину, но до того с непримиримой, мгновенно созревающей злостью он расправится и с Бурбулисом, кстати, поддержавшим его затею с поездкой в Шаховской район. Я случайно оказался свидетелем того разговора: мечущийся Травкин, не знающий, где приложить свои силы, разрывающийся между депутатством и партией, которую создал, именем своим вдохновил, но сладить с которой не смог (партия-то раскалывалась, поначалу в самом зачатье), решил вернуться в родные пенаты (он родом из Шаховского) и там построить новый мир в отдельно взятом районе. В 1990 году Травкин стоял в единой когорте с «Дем. Россией», но срочно рассорился, откололся. А может быть, лидеры «Дем. России»: Пономарев, Салье — откололись и увели с собой часть партии? Так или иначе, демократическую партию стали называть «Партией Травкина». Потом он снова с кем-то объединялся. В одиночку создать политическую силу, партию продуцирующую, имеющую структуру, многочисленность — не получалось. По натуре он был чужд этой кропотливой и очень непростой, в атмосфере развала и отрицания коммунистических стереотипов, работе. Он мог бросить идею, зажечь, мотаться по стране, выступать, обвинять, срывать аплодисменты или уходить с трибуны под свист зала, но не тщательно и продуманно заниматься текущей работой, без которой нет партии. Все говорили о создании партии парламентского типа, но за отсутствием отечественного опыта создавалось нечто отдаленно (или не отдаленно) напоминающее партию коммунистическую. И по построению, а если говорить о Травкине, то и по дисциплинарным основам. Партия тотчас стала терять прелесть новаторства, и её численность стала уменьшаться. Травкин по натуре человек тоталитарный, не терпящий конкуренции. И, чтобы скрыть свой тщеславный порыв, а нацелен он был всегда на лидерство значительное, и одновременно сознавая, что одной Высшей партийной школы, которую он некогда окончил как выдвиженец КПСС, из категории «такие самородки нам нужны, им верит народ, пусть знают, что партия ценит талант», — так вот, к чести своей, Травкин всегда понимал и ощущал в себе недостаток знаний и культуры. Не «знания жизни» — здесь было все в порядке, здесь он троих за пояс заткнет, — он первым заговорил об идее экономической самостоятельности, по сути рыночных отношений, в строительстве, а вот культуры, которая и делает интеллигенцию интеллигенцией, ему недоставало. Именно в силу этого Травкин всю жизнь мечтал встать вровень с лидерами, излучающими интеллигентность, но в равной степени их и недолюбливал, если сказать жестче, по-своему скрыто ненавидел. Оценивая его самого, эти люди отмечали его нестандартность, колорит, но всерьез, как фигуру главенствующую, политического масштаба, не принимали. Однако людям ярким, типа А. Яковлева, Гавриила Попова, Святослава Федорова, Травкин эти их качества готов был простить, но людям в его понимании сверхсредним, которые пытались вытеснить его с политического Олимпа и которые, как он сам говорил, «буквально облепили Президента, как тля», он прощать ничего не собирался.

Момент растерянности наступил в 1991 году, когда Травкин, благополучно провалив свое председательство в комитете Верховного Совета по местным советам, поверив в серьезность закона, запрещающего совмещение партийного лидерства с должностью в парламенте, решает оторваться от того и другого и выбирает Шаховской район Московской области, с тем чтобы там, в глухом районе, начать реформировать жизнь. И Бурбулис, может быть, лучше других знавший неуемную натуру Травкина и уже достаточно натерпевшийся от его непоследовательности, поддерживает замысел Травкина и из своего кремлевского кабинета (а Бурбулис занимал кабинет Лукьянова) обеспечивает на первых порах содействие и прикрытие Травкина. Они так и расстались со словами:

— Давай, Коля, начинай. Будем помогать. Нам надо знать свои возможности в масштабах района.

И в ответ слова Травкина:

— Позвони Тяжлову, Гена (Тяжлов был главой администрации Московской области), чтоб не «ставил палки в колеса». А в остальном я с ним договорюсь.

Такие вот были отношения зимой 1991 года: «Привет, Коля! Здравствуй, Гена!»

Прогноз Травкина о сокрушительном поражении Ельцина на референдуме не оправдался. Более того, хотя и в целом по России четвертый вопрос о доверии к депутатам не собрал необходимых 50 процентов плюс 1 голос, дающий право на досрочные выборы депутатов, но в Московской области, Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге и ещё ряде регионов этот процент был выше 50 процентов. Он был выше и в округе, где избирался Травкин. Импульсивный Николай Ильич немедленно делает вызывающий политический ход: он слагает с себя депутатские полномочия, предлагая то же самое сделать всем демократическим депутатам. Сам поступок Травкина — бесспорно поступок не случайный. Он в духе Травкина, в его стиле. Но вот призыв к тем, кто должен поддержать этот поступок, заставляет задуматься об истинных побуждениях этого человека.