Хроника времён «царя Бориса» - Олег Попцов

Так вот, накануне референдума Руцкой, как оторвавшийся от звезды метеорит, уже совершал полет по своей орбите. Сразу после нашумевшего часового заявления на заседании парламента, полностью посвященного коррупции в высших эшелонах исполнительной власти, я имел с ним откровенный разговор.

Я не выговаривал ему, может быть, потому, что лучше, чем кто-либо, понимал непростоту его отношений с Президентом. Отчаяние Руцкого — это отчаяние отступника, человека эмоционально невыверенного, который по настроению рванул из мира, ему опостылевшего, однако ничего, кроме этого мира, не знал. Некая сила его возвращает назад. Он куражится, упирается, но идет, прельщенный бальными одеждами и золотыми галунами. Он и здесь на пределе и, мучимый своей ненужностью, готов на союз с кем угодно. Он знамя коммунистов, которых ещё недавно предавал проклятию. Он знамя ура-патриотов. Он выкрикивает их лозунги. Он гонит от себя мысль, что его используют, что он карта в игре. «Пусть так, — думает он, — лишь бы уцелеть, лишь бы зацепиться за трон, овладеть державной властью! И тогда он всем покажет!» Наивный человек, полагающий, что, ухватившись за стремя несущегося коня, он непременно окажется в седле.

Я думаю, афганский плен, пережитый Руцким (его самолет был сбит, а сам он захвачен моджахедами), да и вся война изуродовали его психику. Комплекс насилия, а рядом с ним комплекс мстительности. Потребуется длительная адаптация участников афганской войны в гражданском обществе, чтобы изжить этот недуг. И не рассматривать любое дело как очередную боевую операцию — выявить, окружить, уничтожить.

Неоднозначно отнеслись общественные силы к его обвинительной, порывающей с Президентом раз и навсегда речи. Подзуживающие потирали руки: «Молодец, сумел заложить фугас в самое надежное место — под мост!» Демократы не стали заниматься анализом, определили поведение Руцкого как предательство, перестали его замечать. Добродушная аттестация Руцкого, гулявшая по миру ранее, соединявшая в щедринском варианте и гусарство, и армейскую прямолинейность, и нешибкую просвещенность, утратила свою смешливую безобидность. Но это все началось не сразу, а после обширных статей Руцкого, которые тот сочинял, лежа в госпитале, начитавшись Бердяева, Ильина и Столыпина. Руцкой громил экономическую модель Гайдара, в которой ему, вице-президенту места не оказалось. Руцкой, не пожелавший мириться с конституционной нормой, по которой вице-президент выполняет поручения президента, чем и исчерпывается поле его деятельности, стал сам придумывать себе роль. Поручения имели разовый характер и «второго человека в государстве», а именно этот образ окружение вице-президента ему внушало, удовлетворить не могли. Поток статей, многословных, злых, удивительно похожих друг на друга, был расплатой Руцкого за невовлеченность его в процесс. Усилиями Бурбулиса, да и самого Гайдара, его сотоварищей (среди них наиболее активны: Чубайс Козырев, Нечаев, Шохин, Салтыков, Хлыстун, руководитель аппарата Головков) вице-президент был нейтрализован, изъят из повседневного общения с Президентом. Однако не следует забывать: неучтенная либо неиспользованная энергия не пропадает, она находит иной путь для своего проявления. Российская непредсказуемость подтвердилась ещё раз. Вице-президент против Президента. Две несвойственные для российской политической истории должности вместо согласия породили столкновения. Вокруг Руцкого стала оседать гремучая смесь из числа «обиженных властью» и не оставивших своих претензий на эту власть. Сторонники изоляции вице-президента оказались плохими психологами. Они не учли, что порядочность — понятие из мира принципов, а не психоанализа. Они полагали, что крылатое, отливающее бронзой изречение Руцкого о чести русского офицера и есть мерило всех его поступков. Уязвленное самолюбие проснется, и Руцкой немедленно подаст в отставку. Но честь русского офицера избрала нестандартное продолжение политической игры. Руцкой в отставку не подал. Хотя, с точки зрения государственной перспективы, для человека одаренного подобный шаг естествен. Он немедленно становится знаменем оппозиции, кандидатом № 1 на политический престол. Руцкой в политике человек случайный (о чем он сам говорил не раз), легко внушаемый, обязанный по должности говорить много и на разные темы, что особенно бросается в глаза на фоне немногословного Президента. Милый колорит, матерщина в узком кругу очень скоро наскучили, и стало ясно, что без посторонней придуманности Руцкой колеса не изобретет и своего лидерства, опираясь на личные качества, не докажет. Политический расклад к моменту вице-президентского бунта получился иным. Мы уже говорили, что центристы на съезде оказались малоэффективной силой, их переиграли не демократы, на которых они зловеще оглядывались, а коммунисты, вместе с которыми они подспудно подпирали оппозиционное крыло. Этот итог не столько для съездовских центристов, сколько для партии Руцкого можно считать удручающим. Монстр, каковым считалась РКП, восстал из пепла. И тотчас партия Руцкого, а также сам Руцкой уменьшились в своей значимости прямо пропорционально успеху коммунистов на съезде. В те дни у меня случился разговор с первым заместителем Председателя Верховного Совета Юрием Ворониным. Дело как бы считалось решенным, и Воронин не очень скрывал главную идею замысла. То, что референдум окончится либо значительным, либо полным поражением Ельцина, Юрий Михайлович не сомневался или делал вид, что не сомневается. Справедливости ради следует признать — он, как и Хасбулатов, был противником самой идеи референдума скорее из меркантильных соображений — отставка Филатова, освободившего пост первого заместителя спикера, открывала путь Воронину. Референдум, в случае активного голосования по 4-му вопросу о доверии депутатскому корпусу (а голосование не могло быть положительным), делал Воронина «калифом на час». Выборы в этом случае намечались на осень 1993 года. Далее схема действий выстраивалась сама собой. Потерпев поражение на референдуме, Ельцин уходит (он же обещал в случае, если народ скажет «нет», заявить о своей отставке). Объявляется дата выборов. Обязанности президента возлагаются на Руцкого. Я собирался было возразить — уж больно модель микропереворота показалась благостной. Один уходит, сдержав свое слово, другой приходит с клятвенной верностью кодексу офицерской чести. Но Воронин, употребив свое любимое выражение: «Минуточку!» — останавливает меня. Собирается съезд и принимает немедленные поправки к Конституции, лишающие президента прав на власть исполнительную. И, чуть подхихикивая, скрывая улыбку на своем лисьем лице, Воронин в чисто доверительном тоне, надеясь на мое понимание, уточняет:

— Руцкой во главе исполнительной власти?! Вы представляете, что он натворит? Упаси Бог, мы же трезвые люди. Пусть вручает верительные грамоты, если очень хочет, подписывает наши законы и открывает станции метро. Пусть произносит речи по этому поводу. И будет все очень даже хорошо. На выборах он выставит свою кандидатуру, и мы поддержим его. Симпатичный, веселый, герой Афганистана, что нам ещё нужно?!

— А правительство?..

— Минуточку, — вновь урезонивает меня Воронин. — Там должны быть люди умеющие. Есть народ, есть. Черномырдина мы, конечно, попросим — не устоял, дал слабину. Правительство мы во всех случаях заменим. Поддержат Президента, не поддержат… По первому вопросу это уже не играет никакой роли. Да и по предложенной съездом формуле у Ельцина нет шансов.

— Вы же понимаете, — пробую я возразить Воронину, — что формула голосования по первому и второму вопросу — антизаконна.

— Это как посмотреть. Но если даже Конституционный суд признает, что подсчет голосов надо вести от количества участвующих в голосовании, все равно второй вопрос (об экономической политике) для Президента мертвый. Он большинства не соберет. А это значит, что съезд имеет все основания отправить правительство в отставку в полном составе. Мы получаем чистый результат: с этой минуты правительство и парламент — едины.

— Но вы же сказали о выборах. Значит, единство сохраняется до осени?

— А зачем тогда выборы депутатов? — искренне удивился Воронин. Когда Никсон подал в отставку, разве Конгресс переизбирался? Зачем?!! Съезд принимает решение, что вице-президент исполняет обязанности президента до очередных выборов. Кстати, через полтора года он себя в президенты выдвигать не будет. Все же поймут, что такое герой Афганистана.

Юрий Михайлович Воронин — бывший зав. отделом пропаганды обкома КПСС, бывший секретарь обкома КПСС, бывший зам. премьера Татарии, председатель Госплана республики, бывший член фракции «Коммунисты России», председатель комиссии Верховного Совета по бюджету, затем зам. Председателя Верховного Совета — как результат политических торгов после IV съезда. Тогда демократы согласились поддержать Хасбулатова, а коммунисты — отказаться от Бабурина. Так появились среди заместителей председателя, с одной стороны, Филатов он представлял демократов, с другой — Воронин и Яров, сдержанный центрист, умеющий оставаться в тени. Но Ленинград есть Ленинград, сказалась петербургская интеллигентность, Яров долго колебался — к кому пристать? К высокому начальству, которым и был Хасбулатов, но уж больно непредсказуем, груб и жесток. Служил верно, но душа страдала. Интеллигентный Филатов выглядел отзывчивее. Хасбулатов, почувствовав раздвоенность Ярова, утратил к нему интерес. До сих пор непонятно, как Яров оказался в правительстве. Существуют две легенды. Одну подтверждает сам Яров. Дескать, он стал неугоден Хасбулатову. Хасбулатов желал рабского верноподданничества, а он, Яров, к этому не способен. Да и предать Филатова, а от него Хасбулатов требовал их публичного разрыва, он не смог. А тут все сложилось как нельзя лучше. Вмешался Президент и предложил ему пост в правительстве. Для приличия Яров поломался, дескать, он ни на что не претендует и готов оставаться заместителем Председателя Верховного Совета, если он нужен Верховному Совету. Хасбулатов с готовностью поддержал вторую версию. Действительно, Президент к нему обратился и попросил откомандировать Ярова в правительство, а ответ на что Хасбулатов ответил уклончиво — надо подумать, Шумейко забрали — лучшие кадры отдаем. Однако разговор этим не окончился. Хасбулатов выдвинул условие — заберите Филатова. Президент разыграл недоумение. Это ещё был период, когда, как исключение, случались и нормальные телефонные разговоры между Президентом и главой представительной власти. Как рассказывал сам Хасбулатов, Ельцин даже участливо спросил: «Неужто так разладились отношения, чтобы спешить?»