Хроника времён «царя Бориса» - Олег Попцов

Нынче много говорится о несовершенном окружении Президента. С этим утверждением трудно спорить. Однако, замечу, в истории любой страны не было Президента, окружение которого считалось бы удачным, тем более когда эту оценку делают либо противники, либо сторонники, не оказавшиеся в числе президентского окружения. С противниками все ясно, им противопоказано думать иначе.

Накал политических страстей достигает максимальной отметки. Все ждали обращения Президента к народу, понимали, что в этой ситуации у него нет другого выхода. Каждый президентский Консультативный совет, на заседаниях которого мне приходилось присутствовать, заканчивался одним и тем же призывом: «Борис Николаевич, вам надо выступить по телевидению…» Советовали разное: «успокоить народ», «познакомить с программой экономических реформ», «проявить твердость». Этот Консультативный совет призвал Ельцина к шагам решительным: Президент должен проявить характер, показать всем, что он Президент. Консультативный совет, обновленный в сторону ещё большей радикальности взглядов, рекомендовал решительность. Характерно заявление Костикова (пресс-секретаря Ельцина), сделанное 16 марта, в день заседания Консультативного совета:

— Я увидел разбуженного Президента, отрешившегося наконец от благостной созерцательности, отца нации, вновь нацеленного на действия решительные, как и в августе 1991 года.

На том памятном совете все убеждали Президента, что на VIII съезде он не проиграл, а выиграл. Кстати, такое суждение отчасти спорно, но вполне правомерно. Рейтинг Президента после съезда возрос. Хотя немаловажно учесть — с определенного момента его рейтинг имел иное наполнение. Поначалу это был образ бунтаря, неуемного, несогласного, способного подняться в одиночку против Политбюро, Горбачева; затем — лидера, олицетворяющего решительные действия (август 1991 г.)… Все телеэкраны мира, газетные полосы и обложки книг обошел снимок — Ельцин читает свой очередной указ, поднявшись на танк. В тот момент в толпе кто-то зло пошутил:

— Один уже выступал, стоя на броневике. 80 лет расхлебать не можем… — Помолчал и с сожалением добавил: — Плохая примета.

Но вернемся к съездовским баталиям. Будем честны, начиная с VI съезда для Ельцина депутатский корпус фактически был потерян. Наблюдая публичные поругания Президента на всех последующих съездах, зритель — а депутаты маниакально требовали многочасовых трансляций — начинал жалеть Президента и сочувствовать ему. И, что немаловажно, наливаться антидепутатской яростью. IX съезд превзошел все предыдущие по своей политической распущенности. Народу не понравились ожесточенность депутатов, злорадное ликование по поводу возможной расправы над Президентом, объявления ему импичмента. Все верно, наш народ непредсказуем: возрастающий рейтинг президентской популярности на фоне безумствующего съезда есть грань этой загадочной непредсказуемости. И все-таки реакция общества на съезд есть состояние более чувственное, нежели момент веры в возможности и способности главы государства. А чувства — субстанция переменчивая. Наблюдая лихорадочную деятельность мозгового штаба в преддверии референдума, я понимал, что команда Президента этих изменений в настроении сторонников Ельцина не уловила.

Но съезды открываются, проходят и заканчиваются, оставляя позади предчувствия, предположения, накал страстей. Каждая из противостоящих сторон случившееся на двух съездах, VIII и IX, записала в свой актив. Коммунисты на VIII и тем более на IX съезде усилили свои позиции. Этому в немалой степени способствовали два правовых акта, заявленные примерно в это время. Утверждение Министерством юстиции Устава запрещенного недавним президентским указом Фронта национального спасения. Действо, по сути, рядовое, но в условиях политической вакханалии вдохновившее реакционные силы в России. Интересно, что регистрация Устава Фронта случилась сразу же после отставки министра юстиции Федорова. В свое время Федоров был активным членом Межрегиональной депутатской группы, автором, по сути, единственного и самого прогрессивного закона, принятого союзным парламентом, — Закона о печати. На VIII съезде Федоров выступает с обескураживающим заявлением о неконституционности законодательных актов, принятых съездом и парламентом. Он единственный из министров, воздержался при голосовании, когда правительственный кабинет практически единогласно поддержал Президента.

Цепь нестандартных поступков министра юстиции имеет свою историю. Когда правительство Гайдара в качестве демарша на съезде приняло решение полностью уйти в отставку, тем самым поставив съезд перед фактом зияющей пустоты, Николай Федоров в отставку подать отказался. Но не будем завышать демократичность взглядов бывшего министра, тем более что его поступок мне не представляется бунтом принципов. Федоров, по сути, провалил судебную реформу, в которой общество нуждалось крайне. Человек, страстно желающий остаться на виду, был уязвлен той дистанцией, которую по отношению к нему, историческому единомышленнику, выбрал Президент. Возможно, профессиональная значимость министра юстиции Президенту представлялась меньшей, нежели неотступная помощь Шахрая, Федотова, Макарова. Поговаривают и о другой причине отставки. Федоров не без умысла при голосовании дистанцировался от Президента. На предстоящих выборах президента Чувашии он намерен выставить свою кандидатуру. В этом смысле продемонстрировать свою неангажированность крайне важно. Но факт остается фактом. Сразу после отставки Федорова Устав Фронта национального спасения — организации крайне радикального толка, не исключающей из арсенала средств борьбы и вооруженного сопротивления конституционной власти (естественно, ничего подобного в Уставе организации, конечно же, нет — другое дело на устах), был утвержден.

Вопрос, что происходит с вице-президентом, задают всюду. И на VIII, и на IX съездах Руцкой заявил о своей особой позиции. Было похоже, что съезд нащупал в окружении Президента уязвимое место и с редкой настойчивостью начиная с VII съезда заставлял подниматься на трибуну вице-президента и секретаря Совета безопасности Юрия Скокова, требуя от них фактического отречения от президентской команды, разрыва с ней. Обвинения в том, что Руцкой и Скоков предали Президента, тиражировались демократической прессой с чувством зловещего восторга.

Еще одним невероятным зигзагом политической жизни, оставшимся незамеченным, оказался факт публикации в газете «День» — органе «духовной оппозиции» — статьи вице-премьера Хижи, приглашенного в свое время в состав правительства Ельциным. Это была первая операция на теле гайдаровского кабинета. Тогда его состав был дополнен Черномырдиным, Хижой, а чуть ранее Шумейко — людьми других взглядов со значимым практическим опытом работы.

В мировой истории нет случая, когда бы вице-президент публично выступил против линии президента. Свое несогласие вице-президент материализует в немедленной собственной отставке, освобождаясь тем самым от моральных обязательств перед президентом. Он избирался в паре с ним, он шел под его парусом, разумеется, кое-что добавлял президенту на выборах, но выигрывал, конечно же, за счет авторитета будущего президента. Наши выводы, возможно, не будут безошибочны. Им положено соответствовать тому моменту, который как бы итожил некий временной пласт, недолгий в своей продолжительности, но крайне насыщенный политическими страстями и переживаниями.

Ельцин выбрал Руцкого сам, в какой-то момент отрешившись от советов (кандидатуры были совсем другие) и предостережений. В случае с Руцким Ельцин ещё раз подтвердил свою непредсказуемость, как человек, принимающий целый ряд сверхзначимых решений наедине с собой, доверяя лишь собственной интуиции. Самое непостижимое и опасное для Ельцина (а в истории с вице-президентом это проявилось крайне отчетливо) — человека выбирал Ельцин, а отношения между Президентом и вице-президентом стали выстраивать другие. Избрав вице-президента, Ельцин давал понять — это все, что он мог сделать для полковника авиации Александра Руцкого. Остальное дело самого Руцкого и его, Ельцина, помощников. И с правительством Гайдара случилось нечто подобное. Ельцин назвал себя главой правительства, опять же приняв это решение в последний момент, наедине с собой. А руководить правительством, выстраивать отношения внутри правительства и вокруг него было доверено другим лицам. Это не случайность, это стиль. Президент принимает решения, он как бы освещает их своим именем, а дальше в процесс включаются люди, порой неизвестные даже самому Президенту, но вершащие действо от его имени. Это чисто обкомовская психология человека, осуществляющего общее руководство. И там, в обкоме, в ЦК, это было оправдано. Существовал могучий, отлаженный аппарат, который держал в своих руках всю полноту власти, когда непослушание каралось жестоко, свита всегда патронировала идею короля. Сейчас, в отсутствие ярких и толковых людей на скамейке запасных, в атмосфере полной разлаженности механизма народного хозяйства, отношений Центра и субъектов федерации, момент личного участия в воплощении идеи громаден. В хаосе цементирующей силой является не суммарная власть, её, как оказалось, нет, а масштаб персональной ответственности, помноженной на личностный авторитет. Много партий, много фракций, все что-то решают, с кем-то борются. Общество перегружено словесными низвержениями, заверениями, угрозами, программами. Трудное время. Слова политических лидеров обесценились. Это уже было: словесная жизнь переходит в словесную смерть, так и не коснувшись жизни материальной, а жизнь дел — в другом мире. Они, эти дела, вне досягаемости власти. И слова, которые произносит власть, — это озвученная жизнь самой власти, и никакого другого значения эти слова не имеют.