Стелла - Чарльз Гэвис

– Молчать! – воскликнула она, ее грудь вздымалась, глаза метали молнии. – Ты … ты трус! Ты смеешь так говорить со мной, слабой, беззащитной девушкой, которую ты заманил в ловушку, заставив слушать тебя! Я хочу, чтобы ты сказал все ему, ему, человеку, на которого ты клевещешь. Ты говоришь о любви; ты не знаешь, что это такое! Ты говоришь о стыде … – она замолчала, это слово, казалось, одолело ее. – Стыд, – повторила она, стараясь отдышаться и успокоиться, – ты не знаешь, что это такое. Сказать тебе об этом? Я никогда не чувствовала этого до сих пор; Я чувствую это сейчас, потому что я была достаточно слаба, чтобы остаться и слушать тебя! Это позор, что твоя рука коснулась меня! Стыдно, что я должна была выслушивать твои уверения в любви! Ты говоришь о позоре, который он навлек бы на меня! Что ж, тогда послушайте раз и навсегда! Если бы такой позор постиг меня от его руки, я бы пошла ему навстречу, да, и приветствовала бы его, а не отнимала у тебя честь, которую ты мог бы оказать мне! Ты говоришь, что я иду к разорению и несчастью! Да будет так; я принимаю твои слова, чтобы заставить тебя замолчать, узнай из моих собственных уст, что я скорее перенесу такой позор и несчастье с ним, чем счастье и честь с тобой. Разве я … разве я, – она задыхалась, – не сказала достаточно ясно? – и она посмотрела на него сверху вниз со страстным презрением. Он был бледен, бледен как смерть, его руки свисали по бокам, сжатые и горящие; его язык, казалось, прилип к небу и делал невозможной речь.

Ее презрение хлестало его; каждое слово падало, как удар кнута, и резало ему сердце; и все это время его глаза с мольбой и болью смотрели на нее.

– Пощади меня, – хрипло крикнул он, наконец. – Пощади меня! Я пытался пощадить тебя!

– Ты … пощадить меня! – парировала она с коротким презрительным смешком.

– Да, – сказал он, облизнув губы, – я пытался пощадить тебя! Я пытался спорить, умолять, но все безрезультатно! Теперь … теперь вы вынуждаете меня применить силу!

Она взглянула на дверь, хотя, казалось, инстинктивно понимала, что он не имел в виду физическую силу.

– Я бы спас вас и без этого последнего шага, – сказал он медленно, почти неслышно. – Я призываю вас помнить об этом в будущем. Что только после того, как вы отразили все мои попытки отвратить вас от вашей цели, только после того, как вы ударили меня своим презрением, я взял в руки это последнее оружие. Если при его использовании, хотя я использую его так милосердно, как только могу, имейте в виду, что до последнего я не направлял его против вас!

Стелла поднесла руку к губам; они дрожали от волнения.

– Я больше не услышу ни слова, – сказала она. – Меня так же мало волнует твоя угроза – это угроза…

– Это угроза, – сказал он с убийственным спокойствием.

– Ты не можешь причинить мне вреда.

– Нет, – сказал он, – но я могу причинить вред тем, кого ты любишь.

Она улыбнулась и направилась к двери.

– Останься, – сказал он. – Ради них, останьтесь и выслушай меня до конца.

Она сделала паузу.

– Ты говоришь о стыде, – сказал он, – и боишься его как ничего. Ты не знаешь, что это значит, и … и … я забыл страшные слова, которые запятнали твои губы. Но есть и другие, те, кого ты любишь, для кого стыд означает смерть – хуже чем смерть.

Она посмотрела на него с презрительной улыбкой недоверия. Она не поверила ни единому слову этой смутной угрозы, ни единому слову.

– Поверь мне, – сказал он, – над головами тех, кого ты любишь, висит позор, столь же смертоносный и ужасный, как тот меч, который висел над головой Дамокла. Он висит на единственной ниточке, которую я, и только я один, могу разорвать. Скажи только слово, и я смогу отбросить этот стыд. Повернись от меня к нему, к нему, и я перережу нить, и меч упадет!

Стелла презрительно рассмеялась.

– Вы ошиблись в своем призвании, – сказала она. – Вы были предназначены для сцены, мистер Адельстоун. Я сожалею, что у меня больше нет времени, чтобы тратить его на ваши усилия. Позвольте мне уйти.

– Тогда иди, – сказал он, – и горе тех, кто тебе дорог, будет на твоих руках! Иди! Но помяни меня, прежде чем ты доберешься до человека, который заманил тебя в ловушку, этот стыд появится; стыд настолько горький, что он разверзнется, как пропасть между тобой и ним; пропасть, которую никогда не сможет преодолеть никакое время.

– Это … это ложь! – выдохнула она, не сводя глаз с его бледного лица, но остановилась и не ушла.

Он наклонил голову.

– Нет, – сказал он, – это правда, ужасная, постыдная правда. Ты будешь ждать и слушать?

Она с минуту молча смотрела на него.

– Я подожду пять минут, всего пять минут, – сказала она и указала на часы. – И я предупреждаю вас, я предупреждаю вас сейчас, что ни одним словом я не попытаюсь оградить вас от наказания, которое последует за этой ложью.

– Я доволен, – сказал он, и в холодном тоне уверенного триумфа было что-то такое, что поразило ее в самое сердце.

Глава 29

– Пять минут! – предостерегающе сказала Стелла и отвернулась от него, не сводя глаз с часов.

– Этого будет достаточно, – сказал Джаспер. – Я должен попросить вас потерпеть меня, пока я расскажу вам короткую историю. Я не буду называть имен, вы сами сможете их назвать. Все, о чем я еще должен просить вас, – это чтобы вы выслушали меня до конца. История – это история отца и сына.

Стелла не пошевелилась; она подумала, что он имеет в виду графа и Лейчестера. Она решила спокойно слушать, пока не истекут пять минут, а затем уйти, уйти, не сказав ни слова.

– Отец был выдающимся художником, – Стелла слегка вздрогнула, но не сводила глаз с часов, – человеком, который был очень одарен, обладал редким и благородным умом и обладал неоспоримым гением. Даже в молодости его дары встречали признание. Он женился на женщине выше его по положению, красивой и модной, но совершенно недостойной его. Как и следовало ожидать, брак оказался неудачным. Жена, не имеющая ничего общего со своим высокодушным мужем, погрузилась в мир и была поглощена его водоворотом. Я не хочу больше говорить о ней; она опозорила его.

Стелла побледнела до самых губ.

– Стыд был