Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор

В этот момент у Бруно Пировалли слегка закружилась голова и, чтобы не утратить равновесия, профессор ухватился за расписание движения поезда, за объявление в дубовой раме, укрепленное на стене вагона. «Жепин — Тересполь — Минск» пронеслось у него перед глазами. Затем профессор укрепился на ногах, вернулся к беседе.

— Как можем помочь?

Представитель Европарламента в общих чертах разъяснил, как дислоцированы российские части на границе; по его словам, использована даже территория Белоруссии — с тем, чтобы взять Украину в кольцо.

— Некоторые подразделения выдвинуты к Минску, откуда возможен бросок в Молдавию и в Румынию. Польша, разумеется, под угрозой. Учтите турецкий интерес. Россия заигрывает с Турцией в отношении черноморского бассейна. Полагаете, Польша останется равнодушной? Новая Речь Посполитая через Украину выйдет к Черному морю.

— Звучит зловеще, — сказал Рихтер, — но моих знаний недостаточно, чтобы включиться в планирование масштабных военных действий.

— Ирония неуместна, — сказал брюссельский чиновник. — НАТО готовится дать отпор. И даст убедительный ответ. Мы рады сложившейся игре. Путин на этот раз просчитался.

— Сценарий второй Крымской войны, правильно? — сказал Рихтер. — Я давно понял. Сначала Россия была партнером Запада, потом интересами стали торговать, но уже пришла пора стрелять.

— Стрелять начнет Россия, — терпеливо пояснил брюссельский чиновник. — Уже начала. Мы ответим.

И брюссельский чиновник зачем-то взглянул на часы.

— Предлагаете стать шпионом? — гордо сказал Бруно Пировалли. — Вручите ампулы с ядом? На случай провала.

Мсье Рамбуйе поморщился.

— Осведомителей хватает. От коррумпированных военных до невежественных журналистов. Их в путинской России уже именуют «иноагентами». Моя просьба иная: попав в круг образованных людей, постарайтесь понять настроение. Возможно, сумеете формировать настроения. Идет борьба кремлевских башен.

— Борьба башен? — Бруно Пировалли был пьян, но такое и в состоянии алкогольного опьянения ему показалось нелепым. — Это как: борьба башен?

— Борьбой кремлевских башен называют столкновение прозападных и евразийских политиков в Кремле. Силовые ведомства борются с прагматичными экономистами. Либералы желают переворота.

— А, затеваете гражданскую войну! — уточнил пьяный Бруно. — Дворцовый переворот! Разумно! Вербуете?

— Не столь грубо, — осторожный Рамбуйе смягчил интонацию. — Влияем на мнения. Я бы назвал такую работу просветительством.

— Так вы просветитель! — сказал Рихтер. — Салон Рамбуйе! Но я в просветители не гожусь. Собственного мнения нет — как понять чужое? Вам Распутин нужен. А я уже старик, от меня женщины уходят.

А Бруно Пировалли неожиданно вспомнил о грязных посетителях вагона:

— Мнения! Настроения! Уже началось! Беженцы откуда?

— Не обращайте внимания, — сказал мсье Рамбуйе. — Это обыкновенные цыгане. В Европе их сегодня сравнительно мало. Принимают в Германии, но прав им не дают. Таборы ромов стоят во Франции и в Румынии. Те, что попали к нам в поезд, вероятно, пытались пройти через Польшу и Германию во Францию. Из Польши их гонят. Поляки нетерпимы к таким вещам.

— Какой ужас, — сказал Бруно.

— Блюдут чистоту нации.

— Но там же дети, — сказал Бруно скорбно.

— Судьба кочевого народа, — пожал плечами брюссельский законник. — Европа много делает для цыган, но изменить образ жизни мы не в силах; бродяги!

— Сегодня все бродяги, — сказал Марк Рихтер. — Все перепуталось. Мы все цыгане.

Глава 17

Сила и сало

В этот самый момент, опровергая брюссельские правила, дверь из тамбура распахнулась, и пестрая толпа беженцев хлынула в литерный вагон. Чумазые пришельцы заполняли вагон первого класса, бесцеремонно отодвигая в сторону вещи европейских пассажиров. Польская монашенка прижимала к груди свой рюкзак, а безумный седой цыган одной рукой рвал у полячки рюкзак, другой же обнимал рыдающую девочку. Девочка, как и все цыганские дети, была миловидна, но грязна и бесцеремонна. Вцепилась в подол монахини и тощих пальцев не разжимала.

— Помогите! — на призыв полячки явился проводник.

Проводник оттащил цыгана в сторону, спас рюкзак, а полячку вразумил.

— Сами виноваты, — объяснил проводник монахине, — вы своими вещами занимаете слишком много места. Здесь могут разместиться дети и старики.

— Но я купила билет!

— Вы монахиня! Подумайте о тех, кто в беде.

Проводник уговаривал цивилизованных граждан потерпеть: трудность временная, сразу после Минска гости покинут поезд. Сейчас европейским гражданам предложено собраться в двух купе, потесниться, оставив прочие места для вновь прибывших. Всего на пару часов, господа! Да, тесно, но что делать, ситуация непредвиденная.

— Но что случилось?

— В чем дело?

— Откуда эти люди?

Собрание европейцев повело себя так, как реагируют дети на страшную пьесу в театре: они прижались друг к другу. Конечно, все это понарошку, но вдруг ведьма схватит? Итальянец, немец, француз, англичанин, полячка, русский еврей, латышка — все вдруг ощутили себя единой семьей, окруженной варварами.

— Что тут вообще происходит?!

Вопросы, обращенные к проводнику, оставались без ответа, пока в вагоне не появились новые люди, разъяснившие европейцам обстановку.

Их было четверо, новых пришельцев. Оказалось, именно они и гонят перед собой толпу пестрых оборванцев.

Тот из группы, что был главным, невысокий, но опасный человек — маленькая рюмка крепкого напитка — уперся ладонью в спину последнего из беженцев и силой проталкивал его и всех тех, что шли перед ним, в вагон. Спотыкаясь, последние старухи и инвалиды ввалились в вагон. Следом за беженцами вошли и те четверо.

Вошедшие, очевидно, были людьми военными, вооружены были все. Низкорослый, плотно сбитый человек с чистыми глазами навыкате напомнил Рихтеру лысого акварелиста Клапана — твердый взгляд, исполненный убеждений, губы сжаты в горделивый изгиб, светлый лоб без единой морщины. Портупея стягивала компактный и крепкий торс, цепкие пальцы военного (Рихтер вспомнил руки Клапана, и ему стало неприятно) скользили по портупее, барабанили по кобуре.

Женщина с пронзительно синими глазами и огненными волосами, стоявшими вертикально, была одета в пятнистый комбинезон, напоминавший полевую армейскую форму. Подогнанный под параметры щедрой фигуры комбинезон являлся произведением известного кутюрье: на том месте, где положено быть шеврону, красовалась бирка «Ямомото». Взгляд амазонки был беспощаден.

Третьим в группе был полный человек в примечательном наряде: жупан с вышивкой и ярко-желтые рейтузы. В руке полный человек держал черный веер из страусиных перьев. Порой он обмахивался веером и отставлял желтую ногу, словно призывая полюбоваться желтизной рейтуз.

Среди прочих выделялся боец очень высокого роста, вероятно, человек не старый и даже, пожалуй, молодой, но серая усталось лица лишила его возраста. Рядом с почти водевильным персонажем, облаченным в желтые штаны, боец этот казался каменным изваянием, памятником, произведением малоизвестного провинциального скульптора: величия в его чертах не было. Есть в провинциальных парках такие бетонные статуи, изображающие солдат: топорные черты лица, серая шершавая поверхность бетона, плакатно-суровый взгляд. Когда прочие говорили, боец лишь тяжело морщился. Вертикальная, нетипичная для молодых лет морщина пересекала его лоб.

Командир отряда поглядывал на сурового подчиненного, словно опасаясь реакции непредсказуемой: командир не был властен над властной силой, исходившей от этого