Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского - Антология

Старый колодец

Я держусь подальше от колодца,Ибо он — дорога в глубь земную.Много знает он, как мне сдается,Про страну, которой не миную.

Ну, а если я обязан все жеЗачерпнуть воды из темной глуби —У меня идет мороз по коже,Чуть взгляну во тьму в замшелом срубе.

Что-то дремлет там внизу и манит,Вечный мрак выходит из-под спуда,И в себя, в себя пришельца тянет, —Мнится: он зовет меня оттуда.

Ну, еще одно мгновенье выстой,Легкий плеск — покой воды распорот,А затем ведерко влаги чистойВытащу, свернувши цепь на ворот.

Страх перебороть — всего дороже;Гляну в успокоенную бездну,Я себе оттуда строю рожи,Лишь уйду — так и внизу исчезну.

Стоит ли трудов колодец древний?В нем один обман да холод мрачный.Прочь пойдем: у луга за деревнейБьет родник, холодный и прозрачный.

Признание

Коль жизнь игрой оказалась —Была тяжела игра.Когда приходит усталость,Это значит, что спать пора.

Сон — попросту дань природе,Вечность — серьезный предмет.А я был рабом мелодий,До которых вам дела нет.

Я знал: строка ли, напев ли —Все спрячу в себе — в аду.Найти ли защиту дешевлеОт тех, чьих мнений не жду?

К вискам полночное чудоПрильнет луною и льном:Ничто не властно, покудаТы в жертвы назначен сном.

Но время скроет, утишитЗвучание слов и от;До тех, кто все-таки слышит,Едва ли шепот дойдет.

Значенья речь изменила,Бумага — в пятнах огня.Пусть пожелтели чернила,Но они спасали меня.

Хранитесь там, в эликсире —Крик, поцелуй, звезда:Что мог, то сберег я в миреОтныне и навсегда.

Игра навеки разбита,Но волною бегущих летЗолото будет отмыто.До прочего — дела нет.

Иммануэль Вайсглас

(1920–1979)

Он

Мы роем воздух, чтоб в него вселиться,В могилу, — взяв с собой детей и жен.Нам должно рыть, плясать и веселиться:Пиликай, скрипка! Труд не завершен!

Смычку повелевает дисциплинаСкоблить кишки, и песнь играть одну —О смерти, это — мастер из Берлина,Туман, ползущий из страны в страну.

И кровяной, вечернею порою,Когда уста разжать всего трудней,Я дом для всех в пластах воздушных рою:Просторней гроба, гибели тесней.

Он и поэт, и цезарь стай гадючьих.Как в косы Гретхен, солнце в Рейн зашло.Просторна яма, вырытая в тучах:Берлинский мастер знает ремесло.

Вознесение

Отъезжаем ли? Подъезжаем?Вправду ль ты нас везешь, вагон?Слишком многим мы угрожаем,Оттого так велик перегон.

Между миром нижним и вышнимНастает перемена судьбы.Но и в небе не будет лишнимВдоль дороги считать столбы.

Хлыст в руке — не больно-то тяжко.Так что в путь, вперед и смелей!Заночует моя упряжкаПосреди открытых полей.

Хорошо отдохнуть от дороги,От тяжелой дремы былой:Там, откуда уносим ноги,Нам всегда грозили метлой.

То ли смерти опять услужаем,То ли брюхо урчит вдогон?Отъезжаем ли, подъезжаем?Вправду ль ты везешь нас, вагон?

Воронь?

Кто знает, доживем ли до ночлега?Но все-таки узнать хотел бы я,Неужто это Небо в хлопьях снегаНа нас швыряет стаи воронья?

Их отчего-то нынче слишком много, —Посмотришь вверх и дрогнешь, ибо там,Как ни петляет по земле дорога,Они — всегда, упрямо, по пятам.

А кто из нас устанет, занедужитИ, легши навзничь, глянет в облака,Увидит лишь одно — как стая кружит,Хотя и не снижается пока.

Да, мы грозим, но не даем отпора —Вцепляясь в воздух, где густеет мгла;И Смерть, как ворон, нас настигнет скороПрикосновеньем черного крыла.

Харон на Южном Буге

Охранников окутывает дрема.Облит луною властелин парома.Роса и слезы — вот и все, увы:Мы сами для себя копаем рвы.Уже готов приют последний наш,Одежду отбирает мрачный страж.Луна-Харон раскидывает сети:Не пропадать же душам в мутной Лете;Качает лодку мертвая волна,И в Южном Буге нам не встать со дна.

Ватага смертников[19]

Дотянем до цели — едва ли.Ватага заране мертва.Беда в снеговом покрывалеВ обмерзшие входит хлева.

Дома деревеньки продажной,Как елки, одеты огнем.В харчевне, в раю ли — не важно,Подохнем, зато отдохнем.

Сжигаем амбары и хаты —Хозяин последний пришел.На мельницах смерти богатыйГотов урожай на размол.

Допетая песня — отрада,Покой, обретенный навек.Ватаге победы не надо:Пусть падает гибельный снег.

Трепак

Ветры в воздухе вздыбилиЛистолет, листопад.Кто из рыцарей гибелиВернется назад?

Есть ли время блаженнее —Листобой, листоверть:Эти пляски осенние —Трепак или смерть?

Краски радугой взвеялиЛистохруст, листопляс;Самогон не пьянее лиПрекрасных глаз?

Горький, неуспокоенныйЛистопад, листолет!Обреченные воины.Гиблый поход.

Прилив, отлив

Мы — пасынки пыли дорожной,Мы — гулкого ветра порыв,Прилив, неизменно тревожный,И следом грядущий отлив.

Нас гонит угроза слепая,Велят барабаны: бегом;На тысячи миль обступая,Одна только гибель кругом.

О, чьи не захлопнутся двериПред нами в полуночной мгле?Мы — самые робкие звери,Что мчатся по спящей земле.

Не станем просить о ночлеге,Осознана жизнь как запрет.Мы живы лишь в вечном побеге.Взгляните нам разве что вслед.

Отправление в путь

Кому в суровый путь пора —

Пусть верит в доблесть и ветра.

Бредем к невзгодам от невзгод,Сквозь мир, чужой и неуютный.Вперяя взоры в небосвод,Как масло тающее, мутный.

Мы падаем, опять встаем,Ни в чем уже не ждем поблажки, —Лишь, озаряя окоем,Меняем страны, как рубашки.

Вступаем в ночь, как в полынью,Вконец не ведая маршрута.Тот, кто забыл страну свою,В стране усопших ждет приюта.

Братская могила

Вонзаю лопату в песок и в гравий,Знаю — не вскрыть могилу — не вправе,Ибо что мне осталось, в конце концов,Кроме как видеть своих мертвецов?И мне ни шагу не сделать отсюда:Здесь виден отблеск былого чуда,Здесь — голос отца и ласковый взгляд,Здесь — материнских волос аромат, —Все это — в воздухе, а не в яме,И не должно умереть с сыновьями.Усопшие, дайте поверить мне,Что с вами встречусь там, в глубине, —Заранее жребий счастливый приемлю:Дорогу найти, и уйти под землю, —Последняя радость: в конце концовУспокоиться возле родных мертвецов.Покуда живу, останусь при деле:Чтобы даты стереться не смели,Чтоб хотя бы память была живаО тех, над кем разрослась трава.Радость единственной доброй вести:Вместе страдали, покоятся вместе, —Усопшие жмутся друг к другу, покаБросаю комья земли и песка:Знаю, мертвым глина и гравийСтанут отчизной, данной въяве, —Тем, кто вместе страдал, да будет данаОдна земля и смерть одна.

Люцерна