Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы - Эдвард Гамильтон Уолдо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ой! Какой ужас! – На глазах Зайки заблестели слезы. – Его убить мало!
– Сомневаюсь, что он смертен.
– Он тоже был создан кристаллами?
– А ты думаешь, у нормального человека могут быть такие способности?
– Что он сделает, если найдет посредника?
– Сначала обучит. Существа, созданные парой кристаллов, не задаются вопросом, кто они такие. Людоед внушит посреднику, что он его слуга и обязан исполнять приказы. Посредник поверит и будет считать себя слугой. С его помощью Людоед окончательно подчинит себе кристаллы. Возможно, даже заставит их совокупляться и парами плодить всякую мерзость по его желанию. Он сможет распространять по Земле болезни, порчу и мор до тех пор, пока на ней не останется ни одного живого человека! Самое страшное, что сами кристаллы этого вовсе не хотят! Они довольствуются возможностью сделать иногда цветок или кошку, думают свои думы и живут своей странной жизнью. Они не преследуют людей! Им попросту нет до них никакого дела.
– Ах, Зи! Ты столько лет носила это в себе! – Зайка обежала вокруг стола и поцеловала подругу. – Малышка моя, почему ты никому об этом не рассказала?
– Я побоялась, душенька. Люди приняли бы меня за сумасшедшую. Кроме того… из-за Горти.
– Почему из-за Горти?
– Горти был ребенком и находился в сиротском приюте, когда туда принесли игрушку с глазами-кристаллами. Кристаллы выбрали его. Все сходится. Горти говорил, что как только у него отняли куклу в коробочке – по имени Джанки, – он чуть не умер. Врачи подумали, что у ребенка развился психоз. Ничего подобного, конечно. Просто он находился в тесной связи с брачными кристаллами и не мог существовать вне их присутствия. Проще было не отбирать игрушку у мальчишки – Горти говорил, что она была уродливая, – чем пытаться вылечить психоз. Когда Горти усыновили, игрушка осталась у него. И усыновил его не кто иной, как Арманд Блюэтт, судья.
– Ужасный человек! Весь такой дряблый… мокрый…
– Людоед последние двадцать лет, если не больше, искал существо, созданное парой кристаллов, а оно жило у него под боком. Он все на свете отдаст, лишь бы заполучить Горти-человека. Но Горти не человек. Он перестал им быть в годовалом возрасте. Теперь ты понимаешь, о чем я говорю?
– И Горти должен стать его посредником?
– Именно. Когда я сообразила, что представляет из себя Горти, я постаралась спрятать его в таком месте, где Людоед и не подумает искать – прямо у него под носом.
– Ох, Зи! Какой жуткий риск! Ведь он рано или поздно узнал бы!
– Риска как раз не было никакого. Людоед не способен читать мои мысли. Он может тыкать в мой разум, вызывать меня особым образом, но не в состоянии увидеть, что происходит у меня в голове. Людоед загипнотизировал тебя, чтобы ты похитила кристаллы и принесла их ему. Горти проник в твой разум и очистил его.
– Я… п-помню. С ума сойти.
– Я держала Горти рядом с собой и постоянно над ним работала. Читала ему все, что подвернется под руку, кормила знаниями. Всеми подряд: сравнительной анатомией, историей, музыкой, математикой, химией… всем, что, на мой взгляд, помогло бы понять мир людей. Есть одна старая древнеримская пословица, Зайка: cogito ergo sum – я мыслю, следовательно, существую. Горти – воплощение этой пословицы. Когда он был лилипутом, он видел себя лилипутом, а потому не рос. Ему не приходило в голову изменить свой голос, применить полученные знания к самому себе. Все решения за него принимала я. Вся информация хранилась в нем, как вода в замкнутом водоеме без истока; она его не касалась до того момента, пока он сам не решит, что ей пора воспользоваться. У него эйдетическая память.
– Какая-какая?
– Фотографическая. Он безошибочно запоминает все, что увидел, прочитал или услышал. Когда у него начали отрастать пальцы – ты же помнишь, как была изуродована его рука, – я сохранила это в тайне. Иначе Людоед сразу бы догадался, кто такой Горти. У обычных людей отрубленные пальцы не отрастают. У существ, порожденных одиночными кристаллами, тоже. Людоед часами просиживал в темноте, в палатке-зверинце, пытаясь силой мысли заставить лысую белку отрастить шерсть или мальчика-рыбу сформировать жабры. Будь одно из этих существ плодом мечты двух кристаллов, оно бы вернулось в нормальное состояние.
– Кажется, я понимаю. И ты убедила Горти считать себя человеком?
– Правильно. В первую очередь он должен был считать себя частью человеческого мира. По этой же причине, когда у него отросли пальцы, я обучила его игре на гитаре – чтобы быстрее и тщательнее усваивал музыку. За год игры на гитаре можно выучить больше музыкальной теории, чем за три года пианино. Музыка – одна из тех вещей, что делает человека человеком. Он полностью доверял мне, потому что я не позволяла ему думать самостоятельно.
– Я… впервые слышу, чтобы ты так говорила, Зи. Как по писанному.
– Мне тоже пришлось играть роль, милочка, – ласково ответила Зена. – Во-первых, Горти надо было прятать, пока он не усвоит все, чему я могла его научить. Затем предстояло наметить способ, как остановить Людоеда, не рискуя превратить Горти в его слугу.
– Как бы он это сделал?
– Я подозреваю, что Людоед – порождение одиночного кристалла. Если бы Горти научился пользоваться ментальным хлыстом, как Людоед, он мог бы убить его. Если я убью Людоеда пулей, она не затронет его кристалл. Возможно, этот кристалл позже найдет себе пару и воспроизведет Людоеда заново… но со всеми способностями, присущими порождению двух кристаллов.
– Зи, почему ты уверена, что Людоед – плод одного кристалла, а не двух?
– Я не уверена, – понуро призналась Зена. – Если так, надеюсь, уважение Горти к себе как к человеку окажется достаточно сильным, чтобы устоять перед напором Людоеда. Ненависть к Арманду Блюэтту делает его человеком. Любовь к Кей Хэллоуэл делает его человеком. Я непрестанно подогревала эти чувства, вдалбливала их в сознание Горти.
Зайка замолчала, выслушав поток горьких слов. Она знала, что Зена влюблена в Горти, что ее женская натура восприняла появление Кей Хэллоуэл как серьезную угрозу, что Зена боролась против искушения отлучить Горти от Кей и смогла преодолеть его, но главное – что она теперь в одиночку противостояла ужасу и раскаянию, которые нес с собой финал ее длительной
