Предание Темных - Доуз Кейси

Лале не успевает даже толком осознать ответ, как мужчина добавляет:

– И еще. Давно ведутся разговоры о поступлении в школу других девушек. Учитывая успех в конкурсе, я полагаю, время для этого пришло. Есть ли кто-то, кого бы вы хотели порекомендовать?

Мгновение Лале стоит молча и в кабинете воцаряется гробовая тишина. Она не совсем понимает, чего хочет от нее Халиль-паша и как тема с ее прошения так быстро перешла на школу, и обучение..

А, ну да, она же просила отменить указ о пленных мальчиках, опираясь на опережающую идею обучения.. и он сказал, про конкурс.. и теперь спрашивает, есть ли у нее на примете кто-то, кто по ее разумению, выделяется особенно для первого набора обучения девушек в школе..

Наконец, до нее окончательно доходит вопрос визиря. К этому моменту мужчина уже чуть сводит брови в непонимании, как трактовать ее молчание.

– Да, конечно – поспешно отвечает она – я знаю одну прекрасную девушку, которая очень хочет учится и которая несомненно, по моему мнению, этого достойна. Но.. она из гарема, господин, пленница..

Великий визирь хмурится и, чуть подумав, встает. Начинает ходить по комнате и с каждой томительной секундой ожидания Лале кажется, что теперь-то она точно замахнулась уж слишком.

Сначала отменить указ, теперь заявить о желании обучения пленницы в школе..

Вот теперь, наверняка, Халиль-паша обернется и заявит холодным, сердитым тоном о том, что он передумал и считает разумения Мехмеда разумными, потому отменять указ не будет и никаких пленниц к школе допускать не будет. Что все это, как сказала бы Шахи-хатун,

(..ишь чего выдумал учитель ваш, моду новую привез невесть откуда! никогда такого не было, чтобы девицы и юноши да принцы с пленными в одном классе!…)

невесть откуда привезенная мода, совершенно ненужная для дальнейшего развития в Османской империи.

Наконец, когда Лале уже успевает накрутить себя до предела, визирь останавливается и оборачивается на нее:

– В вашей школе ведь учатся пленные юноши?

– Да, господин – робко отвечает она – если в силу не вступит указ..

– Ну раз учатся пленные юноши, то почему бы не учиться и пленной девушке? Мы позволим ей посещать школу.

– Халиль паша.. – Лале переводит дыхание – но.. нужно в таком случае сообщить об отмене указа. Иначе пленных юношей увезут сегодня на закате.

Визирь глядит на нее с удивлением, словно на несмышлёного и что-то напутавшегося ребенка:

– Без моей подписи этого не могут сделать.

– Но их уже сегодня заперли и весь день не выпускали. К отъезду все готово по распоряжению султана Мехмеда.

На мгновение глаза мужчины сверкают огнем, и, не сдержавшись, он едва слышно цедит сквозь зубы, однако в тотальной тишине помещения Лале прекрасно все слышит:

– Этот мальчишка.. – после чего говорит опять громче – не беспокойтесь, Лале-хатун. Прямо сейчас я отправлю помощника. Распоряжение отменят.

Лале, не в силах так скоро осознать свое счастье, благодарно склоняется в поклоне. Кажется, как не в силах человек в мгновение осознать и принять какую-то ужасную и трагичную новость, так же и не в силах в одночасье поверить в какое-то невероятно радостное событие.

Для этого нужно время.. или хотя бы объятие ее лучших друзей, подтверждающее, что они действительно остаются рядом с ней. Все вместе.

Ни когда-нибудь, ни однажды.. а прямо здесь и сейчас.

– А что до султана Мехмеда.. – посуровев, продолжает визирь – раз ему так не нравится школа в ее нынешнем виде, думаю, мы переведем его на отдельное обучение.

Он отворачивается к своему столу, делая пару шагов обратно к рабочему месту, и до Лале доносится его едва слышное бормотание, больше похожее на мысли вслух:

– Может, так будет больше толку..

-9-

Наше время, Румыния.

Замок Влада.

Как всегда, глаза я могу распахнуть только тогда, когда противное вязкое ощущение, как преодолении давления воды при стремлении к поднятию на поверхность, сходит на нет. Почему возвращение и погружение обуславливается именно этими ощущениями? Или быть может, их таковыми для себя обозначила я? Испытывал ли тоже самое смотритель (если я не ошибаюсь и он не просто так тогда брякнул свое заключение, а пытался намекнуть), когда погружался в прошлое?

Значит ли это что-то и следует ли мне остерегаться, что, в случае погружения в прошлое, как и в играх с погружением под воду, воздух однажды может закончиться раньше времени и в какой-то момент я просто не смогу вынырнуть на поверхность?

Отгоняю от себя эти ненужные мысли легким поднятием на кровати. Что ж, по крайней мере есть одна хорошая новость – я по-прежнему в своей кровати своей комнаты.

Никаких лоз, никаких столов, никаких подвалов.

Пока что Влад держит свое обещание касательно моей безопасности в замке, однако, если на то пошло, именно из-за него я в этой самой безопасности и стала нуждаться. Без собственнического права на картины, за мной и не охотились никакие придурки, использующие в качестве запугивания – связывания, а в качестве веревки – виноградную лозу.

Опускаю ноги на пол и, встав с кровати, лениво поднимаю голову кверху.

– Вот же черт..

Часы показывают шесть вечера, а это значит, что я провалилась в прошлое почти на целый день, учитывая, что занялась этим сразу же после завтрака.

Хотя, наверное, так оно и лучше. Все равно в такой холодный день, еще и с обиженной на меня сестрой, делать было бы нечего.

А если брать в расчет и то, что, судя по всему, меня никто особо не искал – то никому я за это время и не понадобилось. Сомнительный, конечно, повод для радости, но все-таки.

Сгребаю с кровати в кучи свои рабочие принадлежности и запихиваю на их место, после чего принимаюсь скручивать полотно, с которого на меня смотрит Сафие (и которая, учитывая, как часто я вижу ее в прошлом, уже кажется мне самой какой-то дальней знакомой), когда в мою дверь раздается стук.

В этой тишине, в которой каждая отбиваемая секунда часов разносится громким эхом – стук звучит так неожиданно громко, что я вздрагиваю:

– Да-да, я не сплю.

Дверь открывается и на пороге показывается Влад:

– Если честно, я и не ожидал найти тебя спящей в такое время. Скорее, боялся отвлечь от работы. Хотя, учитывая погоду и..

Его появления в моей комнате я не ожидаю больше всего остального, потому наша пикировка с самого начала получается корявой:

– Да, погода ужасная, такой холод, это не по мне. Но горы.. но нет, я и не спала. Действительно занималась картинами, вот только закончила.. – показываю на полотно в руках, что заканчиваю скручивать – а ты что-то хотел?

Я уже почти рефлекторно собираюсь ему, как боссу, предложить посмотреть на продвижение работы (теперь ведь уже видно лицо на втором портрете), но вовремя осекаюсь, вспомнив, что со вчерашнего вечера более не связана с ним никакими обязательствами.

Если опираться на его ненадежное слово, конечно. Официально картины все еще принадлежат мне только по окончанию их реставрационных работ в срок и постоянных отчетах.

– Да. Хотел предупредить, что мы уезжаем.

– Вы – это кто?

– Мы с тобой – невозмутимо сообщает Влад и добавляет, предубеждая логичный вопрос – придется поехать к Грэдишу. Человеку, что купил остальные картины. Я связался с ним и он согласился на встречу.

Я уже и забыла, зачем мы ездили в Брашов, где в итоге нашли лишь тело убитого смотрителя.

Грэдиш. Да, ведь Марианна говорила о нем.

Однако, учитывая последние события, я лишь несколько скептично хмурюсь:

– Знаешь, это здорово, если он согласился на встречу, но причем здесь я?

– Твое присутствие и подпись необходимы для оформления их на твое имя.

Я поспешно мотаю головой, будто он предлагает это сделать прямо в эту самую секунду:

– Нет, спасибо. Картин я больше на себя оформлять не буду, мне достаточно этих трех и виноградных лоз. Если тебе нужны картины – покупай и оформляй на себя. До отъезда могу над ними поработать.