Предание Темных - Доуз Кейси

Лале вновь переводит взгляд на Влада, который даже не смотрит на них, уставившись куда-то вдаль пристройки, будто часть интерьера. На его лице нет совершенно никаких эмоций, и Лале понимает, что полное безразличие, пожалуй, еще больнее чем нарочитая улыбка.

Она вскакивает с сена и, движимая вихрем эмоций, что бушуют в ее душе, бьет своими кулачками Влада в грудь:

– Зато он прекрасно может! – кричит она, а слезы продолжают литься по ее щекам, как и руки колотить грудь Влада – если тебе плевать, то зачем ты вообще тогда пришел?! Убирайся, убирайся, убирайся!

Лале колотит его и колотит, и каждый ее следующий удар явственнее предыдущего отображает не гнев, а всю боль. И она прекрасно знает, что если Влад вдруг и правда сейчас развернется и так же молча решит уйти, она схватит его и попытается остановить. Она не позволит уйти ни одному из них раньше, чем Али-бей не уведет их отсюда насильно по истечению отпущенного времени.

Не позволит эмоциям отнять те последние драгоценные мгновения, отпущенные им троим.

Но Влад не уходит. Лишь с таким же непроницаемым, закрытым и неживым лицом поворачивается к Аслану, игнорируя удары Лале:

– Мы и правда зря пришли, Аслан. Прощания не помогают, а делают только хуже. Лале это не нужно.

– Ну конечно, ты-то лучше знаешь, что мне нужно! – девушка перестает его бить и делает два шага назад – лучше знаешь, что помогает! Наверное, притвориться мертвым, как ты? Черствым камнем, неживым предметом, это помогает? Знаешь, если делать это хорошо и долго, то можно и впрямь превратиться в камень!

Влад лишь отходит к окну, увеличивая дистанцию между собой и друзьями еще больше, и поднимает голову, глядя через стекло:

– Все это не имеет значения. Скоро ты все забудешь, у тебя будет хорошая, счастливая жизнь. И мы все забудем, у нас тоже будет хватать забот. Как-нибудь, да и наши жизни тоже сложатся..

Лале с жаром утирает слезы:

– Как ты можешь?! Как ты можешь такое говорить?!

Аслан поднимается с сена и встает между друзьями, словно опасается, что они сейчас кинутся друг на друга. Чуть трогает друга за плечо:

– Влад, ну зачем ты. Никто ничего не забудет. Все проведенные вместе моменты – их невозможно отнять ни времени, ни расстоянию. Они останутся с нами навсегда.

Но Влад ничего не отвечает и никак не реагирует.

Лале смотрит на него и не может понять, что с ним сталось. Как он может так равнодушно относится к их разлуке, как может так спокойно говорить эти мерзкие вещи, которые говорит? Когда им остается каких-то последних пару минут вместе, он предпочитает отстраниться и закрыться, а не попрощаться?

Лале делает еще шаг назад, точно раненная, и вновь кидается в объятия к Аслану, чувствуя хотя бы от него ту же живую печаль, пусть и смешанную с неуместной улыбкой, нацеленной на поднятие ее духа.

– Ну-ну, Лале – шепчет он – у меня есть к тебе важное поручение. Обещаешь выполнить?

Она шмыгает, не отстраняясь от него:

– Да, конечно. Какое?

– Обещай беречь и радовать вот эту.. – он чуть стукает пальцем по кончику ее носа – девочку. Балуй ее, как только можешь, чтобы она много-много улыбалась и не вздумала раскисать. Ведь скоро все наладится. Ты мне веришь?

– А ты сам себе веришь? – цедит Влад, стиснув зубы, раньше, чем успевает ответить Лале.

Он, наконец, резко поворачивается к ним, отвернувшись от окна:

– Думаешь, от твоих баек ей станет легче? Или ты самого себя утешаешь?!

Аслан уже открывает рот, чтобы что-то ответить, хотя Лале даже не знает, что на такое можно ответить, как с внешней стороны сарая слышатся три тихих ритмичных стука – знак, что пора окончательно прощаться.

Решив не тратить время на пустое, Аслан прижимает Лале к себе еще крепче и шепчет на ухо:

– Все будет хорошо, и мы лишь расстаемся на время, а не прощаемся навсегда. Не верь словам Влада. Помни, что ему больнее, чем нам. Совсем недавно он потерял семью, а теперь, только обретя нас, ему приходится терять уже и тебя. Он говорит так, но это не значит, что он ничего не чувствует. Напротив, он чувствует слишком многое, чтобы это было возможным обличить в слова. Главное помни – однажды мы вновь все встретимся. Хорошо?

Однако, слова утешения, как то всегда и бывает, лишь сильнее ранят, чем ободряют, потому к концу этой речи, Лале уже захлебывается слезами, чем мочит рубашку Аслана:

– Да, хорошо. Тогда и ты обещай, что не будешь терять духа и веры в это, чтобы с вами там не случалось. Обещай помнить, что сколько бы не прошло времени, я точно никогда вас не забуду и всегда буду ожидать встречи, которую ты пообещал.

– Хорошо, это я обещаю – соглашается Аслан вполне серьезно – и если мы оба выполним свои обещания, то все будет хорошо.

Тройной стук повторяется – теперь уже более нетерпимее. Потому Аслан размыкает свои объятия и одаривает Лале своей последней печальной улыбкой, после чего направляется к выходу.

Влад уже оборачивается, чтобы пойти следом за ним, но Лале успевает подбежать к нему со спины раньше. Она обнимает его, прижавшись щекой к спине и соединив руки на груди друга:

– Что бы ты ни говорил, я знаю, что это неправда – шепчет она, поскольку Влад не предпринимает активных попыток тот час высвободиться, а лишь замирает, точно статуя – и я никогда тебя не забуду. Как и Аслана, я буду ждать твоего возвращения и помнить каждое мгновение, что мы провели вместе. Буду очень-очень ждать и верить, и хотя бы поэтому ты обязательно однажды вернешься.

Лале уже собирается разжать руки, потому что с каждой секундой у нее создается все больше ощущения, что она обнимает камень, как вдруг чувствует на своей кисти касание холодных пальцев Влада. Касание это легкое, едва ощутимое, но даже через него она ощущает легкую дрожь его руки, красноречивее любых слов говорящую о бурлящих внутри него чувствах.

Однако, уже через миг Влад высвобождается из ее объятий, выскользнув из рук так ловко, словно она и не обнимала его вовсе, и не глядя на нее, поспешно выходит из сарая вслед за Асланом, оставляя Лале в полном одиночестве и беспроглядном отчаянии.

* * *

Чтобы не говорил Аслан и как бы не хотела верить в лучшее сама Лале, она подозревает, что ближе всех к истине, все же – учитывая намерения Мехмеда – оказался Влад, который считает, что вера в лучшее лишь байки, и на деле ничего хорошего впереди их не ждет. Этот пессимистичный, даже мрачный взгляд на вещи, все-таки кажется наиболее правдивым, пусть и болезненным. Хотя, когда правда была сладкой? Сладкой обычно бывает только ложь. Про то, например, как однажды они вновь все встретятся и примутся рассматривать в саду падающие звезды, давая им несуществующие названия.

Потому, после прощания с друзьями, Лале становится еще хуже, чем было до

(..прощания не помогают, а делают только хуже..)

и единственное, на что, кажется, она сейчас способна – это плакать часами напролет. Потому, памятуя о словах Сафие,

(..да, дамет на службе, и мне так тоскливо без него.. а дома я даже грустить не могу..)

она уходит в летний домик, и усаживается на заднем дворике вместе с Момпен, которая прыгает вокруг нее и радостно машет хвостом, как бы в ожидании поглядывая на кусты, поскольку обычно друзья приходили сюда все вместе.

Первые десять минут Лале пытается ей объяснить, что Влад и Аслан больше не придут, но делает это так убедительно и с расстановкой, что в итоге огорчается своим же словам пуще прежнего, и просто роняет голову себе на колени, заливаясь молчаливыми слезами. Лишь ее дрожащие плечи говорят о том, что он не заснула.

Она не знает, сколько она сидит, и насколько долго не отнимает голову от колен. Лале даже кажется, что подними она глаза и увидь темноту – совсем не удивится, так как время потеряло для нее сейчас всякий счет.

Однако, вздрогнуть ее заставляет совсем не неожиданно-наступивший вечер, а чей-то неуместно веселый голос:

– Добрый вечер, Лале-хатун, как приятно вас здесь увидеть!