Шотландская сага - Джеймс Мунро

До того, как они ушли в полдень, женщина объяснила, что она уезжает из Гленелга на следующий день и возвращается на Юг к своим родителям. В Гленелге воспоминания причиняют ей боль.

Позднее, когда они возвращались из гостей, Абигейл выразила свое сочувствие молодой вдове, с которой они только что познакомились.

— Да, — согласился Генри Росс, — у войны есть привычка призывать именно тех, кому есть что терять. — Он пожал плечами. — Однако те, о ком некому жалеть, похоже, выживают. Наверное, это несправедливо, правда?

— Вы не должны так говорить, Генри. У вас еще вся жизнь впереди. Вам еще столько предстоит сделать.

— Возможно. Но сейчас я не хочу загадывать больше, чем на завтра. Вы все еще будете здесь, в Гленелге?

— Да. Я останусь на день или два. — Она не сказала, что приняла это решение только что. Абигейл собиралась уехать из Гленелга на следующий же день. Она не хотела анализировать причину, почему она вдруг передумала.

— Я смогу вас увидеть? Может быть, мы устроим пикник среди холмов?

— С удовольствием. — Неожиданно Абигейл поняла, что она сделала правильный выбор. Она обязательно будет довольна днем, проведенным в компании с Генри Россом.

— Великолепно! — Генри тоже неожиданно почувствовал, что жизнь предлагает ему что-то еще не вполне ясное, но увлекательное. — Теперь я провожу вас до гостиницы, а утром зайду где-нибудь между десятью и одиннадцатью часами.

Следующий день не обманул их ожиданий во всех отношениях. Погода была превосходной, а местность, по которой они гуляли, так красива, что перехватывало дыхание. Они оба много разговаривали, но не о войне или личных проблемах. Они говорили об Австралии и о канадском городке, где выросла Абигейл. О счастливых временах и о том, что было приятно вспоминать.

Когда они сошли вниз с гор, каждый чувствовал, что знал другого так хорошо, как не знал никого другого, и они оба медлили расстаться. Абигейл не удивилась, когда вместо того, чтобы сразу вернуться в Гленелг, Генри пошел по крутой извилистой тропинке, которая вела вверх, к Глен Мору, и как бы случайно проходила мимо дома, где они провели предыдущий вечер.

К ее удивлению, Генри повернул к домику и подвел ее к парадной двери.

— Зачем мы пришли сюда? Хозяйка собирается уехать сегодня, она сама так сказала…

Вместо ответа Генри отворил незапертую дверь и заставил ее войти вовнутрь.

— Думаешь, мы можем? Что скажет хозяйка?

— Хозяйка говорит, что ты — самая прекрасная женщина, которая когда-либо входила в этот дом, сейчас или в те далекие времена, когда это был дом Россов.

— Хозяйка говорит..?

— Рано утром я пришел сюда и сделал предложение купить дом. Оно было принято, и тогда я вручил чек. Конечно, еще следует заняться оформлением бумаг, но дом теперь принадлежит тому, кому следовало: Россу, и я очень-очень счастлив, что со мной ты, чтобы разделить первые моменты обладания им, Абигейл.

Она поняла, что он собирается поцеловать ее, и не сопротивлялась, не сделала даже попытки остановить его. Конечно, такой ответ не оставлял ему сомнений относительно ее чувств к нему. В этот момент все преграды, все приличия общества, к которому они принадлежали, были отброшены туда, где им было место: в мир войны, в мир, в котором любовь душили смерть и ненависть.

В темноте маленькой спальни голос Генри был хриплым от переполнявшего его желания, когда он спросил:

— Что же мы теперь будем делать, Абигейл? Куда мы пойдем отсюда?

— Ш-ш-ш! — Она подняла руку и провела пальцем по его губам. — Мы не должны думать об этом сейчас.

Он пододвинулся и прижал ее сильнее к себе.

— Что мы наделали. Завтра мне предстоит пройти медицинскую комиссию. Они снова признают меня годным к военной службе.

Абигейл отодвинулась от него. Приподнявшись на локте, она всматривалась в лицо Генри в слабом свете, который лился от занавешенного окна, но не могла прочесть на нем ничего.

— Что это значит?

— Это значит, что меня отправят назад во Францию. Туда, где теперь мой полк.

— О нет! Разве тебе мало досталось? Ты рисковал своей жизнью и показал себя с лучшей стороны. Разве ты не можешь остаться в этой стране? Может, мне попросить отца? Он знаком с большими людьми в военном ведомстве…

— А что ты ему скажешь? Что мы влюбились друг в друга и хотим быть вместе навсегда? К черту кайзера и войну — и сэра Луи тоже?

— Так нечестно, Генри. Я правда думаю, что тебе пришлось перенести достаточно, я на самом деле думаю «к черту войну». Я нашла тебя и хочу быть с тобой. Разве это так уж плохо?

— Нет, конечно нет, но давай не будем расстраиваться. Во всяком случае, не сегодняшней ночью. Даже если комиссия признает меня годным к службе, мое возвращение не будет делом часов. Я, возможно, пробуду тут по крайней мере еще одну неделю, а потом проведу в Лондоне неделю-другую. Ты сможешь туда приехать? Кто знает, что к тому времени может произойти? Говорят, что, если немцы выполнят свои угрозы развязать тотальную войну подводными лодками, американцы вступят в войну на нашей стороне. Если это случится, конец войны наступит через какие-нибудь месяцы. Тогда мы сможем приехать сюда и провести остаток нашей жизни вместе.

Абигейл прижалась теснее к его обнаженному телу и прошептала в темноту:

— Я бы очень хотела этого, Генри. Мне бы так хотелось этого.

Генри Росс уже три месяца был во Франции, когда доктор подтвердил Абигейл Кэмерон, что она почти на третьем месяце беременности. Следующий месяц она никак не могла решиться, как будет действовать дальше. Она не решалась сказать об этом Генри, у него и так было достаточно проблем. Немцы предприняли наступление, надеясь уничтожить силы Объединенных войск до того, как Америка вступит в войну и ее войска достигнут Европы. Австралийские формирования были вовлечены в жесточайшие сражения. Она не могла сказать и сэру Луи, хотя ее положение достигнет скоро такой стадии, что не сможет больше оставаться незамеченным.

Это был перст судьбы, и Абигейл показалось, что наконец-то Боги решили принять ее сторону.

Два немецких вандала-бомбардировщика сделали, ко всеобщему удивлению, ночной рейд на Лондон и скинули свой груз бомб на район Сент-Джонс-Вуд.

Потери были относительно легкие, убили не больше пятнадцати жителей города, когда одна из бомб взорвалась в известном борделе. Среди жертв оказалось семь проституток и — полковник сэр Луи Кэмерон.

Сэр Луи был похоронен с полными военными почестями на одном из Лондонских кладбищ, недалеко от места его последней встречи с «врагом».

Прошла еще одна неделя, пока Абигейл наконец собралась с храбростью написать длинное письмо, в котором она изливала свое сердце Генри Россу. Она рассказывала ему о своих чувствах к нему и радости, которую она испытала, нося в себе его ребенка. Она не требовала, чтобы он на ней женился, она только выражала надежду, что он будет так же счастлив, как и она, что их любовь породила чудо новой жизни. Он не должен чувствовать, что он обязан чем-то из-за ребенка — из-за их ребенка, — она просто хотела, чтобы он об этом знал, и надеялась, что по крайней мере он разделит с ней ту радость, которую она чувствовала.

В течение пяти недель Абигейл ждала почтальона, наблюдая за ним через окно дома своих родителей в Лондоне, и каждый раз, подбегая к двери, когда он опускал почту в блестящий медный почтовый ящик, молилась, чтобы среди конвертов, лежащих на полу, было бы одно из Франции.

Однажды утром оно пришло, но это был не тот ответ, который она надеялась получить. Вместо письма от Генри, короткая приписка на конверте, которая отправила ее на месяц в постель и заставила ее родителей и друзей сомневаться в том, что она вообще поправится.

Потом однажды она встала с постели и, бледная и притихшая, возобновила подготовку к рождению ребенка. Ее семья так и не узнала, что такое произошло, что почти отняло у Абигейл стремление жить. Однако если бы они смогли заглянуть в ее комнату поздно ночью, то увидели бы, как она в горе сжимает в руке письмо, отправленное майору Генри Россу, кавалеру орденов «За безупречную службу» и Военного креста.

Оно вернулось к ней с пятью словами, нацарапанными безразличной рукой. Пять слов, которые положили конец мечте: «Убит в бою. Вернуть отправителю».

Глава четырнадцатая

Пока адмиралы, генералы и политики воюющих стран не пожертвовали тринадцатью миллионами жизнями, война, «которая должна была положить конец всем войнам», не подошла к своему изнурительному концу в одиннадцать часов пополудни, в среду одиннадцатого ноября тысяча девятьсот восемнадцатого года.

Мир, купленный такой дорогой ценой, продлился всего без двух месяцев двадцать один год. Третьего сентября тысяча девятьсот тридцать девятого года почти неподготовленная к войне Великобритания снова почувствовала на себе военную мощь Германии.