По невидимым следам - Матвей Наумович Медведев

над парком солнце, и все зазолотилось, засверкало, заиграло яркими красками. Утро перешло в удивительно тихий теплый день. Но никто из двадцати пяти уже не увидел его, ни Сережа Степанов, ни Шура Дрынкина, ни Надя Федорова, ни Коля Александров…

Была еще одна участница гатчинского подполья, двадцать шестая, Катя Румянцева. Она была, пожалуй, единственной, избежавшей 30 июня расстрела. Но это было чистой случайностью.

Лучше всех знает, что произошло с Катей, ее бывшая подруга Сергеева. Ныне она — фельдшер медпункта Ленинградского метрополитена, ее называют Натальей Ивановной, а тогда, в сорок втором, она была просто Наташей, Натой, девушкой с пышной косой.

Наташа попала в оккупацию в Пушкине, где училась в медицинском училище. Из Пушкина, занятого немцами, ушла в деревню Пижму, что под Гатчиной. Это было осенью сорок первого.

В Пижме жила Наташина сводная сестра. Приютив сначала девушку, она вскоре стала недовольно коситься на нее: как-никак, а в семье, в которой и так есть нечего, появился лишний рот. Обратились к дяде Жоре, и тот повел Нату в Гатчину, к женщине по имени Мария. Привел и многозначительно произнес:

— Мария, эту девушку надо познакомить с Катей Румянцевой.

Та молча кивнула головой и тут же обратилась к находившемуся в комнате мальчику:

— Коля, сходи позови Катю.

Через несколько минут в комнате появилась молодая женщина. Спокойная, серьезная. Темные волосы заплетены в небольшие косички и уложены на голове.

Ей сказали:

— Катя, эту девушку зовут Натой. Ее надо устроить на работу.

Катя ответила:

— Хорошо.

Посидела немного, поговорила о чем-то вполголоса с дядей Жорой, потом поднялась и позвала Наташу:

— Пойдем.

Вышли из дома, обогнули его и вошли в дверь с другой стороны.

— Здесь я живу со свекром и свекровью, — сказала Катя. — У меня отдельная комната. Ты будешь жить со мной.

И просто, как будто уже давно была знакома с Наташей, добавила:

— Одеть у тебя есть что? В деревне оставила? Сходи принеси. А нет — тоже не беда, возьмешь, в крайнем случае, мое.

Так Наташа Сергеева познакомилась с Катей Румянцевой. Катин муж был по ту сторону фронта, служил в Советской Армии, сражался против фашистских захватчиков. И Катя, находясь в тылу у гитлеровцев, боролась с врагом как только могла.

У Кати Наташа познакомилась с Надей Федоровой. Однажды Надя пришла к Кате, принесла машинку для стрижки волос и сказала:

— Научись стричь. Будешь парикмахером, как Шура Дрынкина и Катя Шилова. Это нужно.

Обучение пришлось производить на собаках — рыжем Тузике и черном Шарике. Катя стригла им шерсть и таким образом училась обращаться с машинкой. Овладев парикмахерским ремеслом, Катя, по заданию Нади, стала ходить по казармам и стричь гитлеровских солдат. Нату сделали при ней кассиром. За стрижку брали по одной марке с головы. Не отказывались и от оплаты натурой — хлебом, табаком. Хлеб и табак передавали советским военнопленным. Чтобы получать побольше табаку, пришлось даже научиться курить. Или, по крайней мере, изображать при немцах курящих.

Два раза Надя приносила листовки. Катя и Наташа шли с ними на рынок, и там Катя засовывала листовки прямо в карманы людям. Часть листовок оставляли в столовой, под грязной посудой. Столовую эту, находившуюся возле рынка, содержал некто Маркилов, фотограф из Пушкина. Меню у него было самое неприхотливое: щи да гуляш. Маркилов брал и немецкие марки, и советские деньги. Тарелка баланды, именовавшаяся громко супом, стоила две с половиной марки или двадцать пять рублей.

Как-то раз случилось, что Катя с Наташей задержались у немцев в казарме. Солдат, желавших подстричься, оказалось много. Катя работала молча, с серьезным лицом, никаких шуток, фривольностей она не допускала, и гитлеровцы, которые обычно не церемонились с девушками и молодыми женщинами, держали себя в ее присутствии сдержанно. Когда парикмахерша и ее помощница вышли на улицу, было уже поздно. Около казармы и вдали маячили патрули.

У подъезда стояла большая легковая машина. В ней сидел, положив на руль белые холеные руки, офицер.

— Подвезите нас, — обратилась к нему Катя.

Он открыл дверцу:

— Прошу!

Катя и Ната сели. Машина плавно тронулась с места и мягко покатила по дороге.

— Куда? — спросил офицер. Он был немного пьян, но машиной управлял уверенно.

— А можете вы нас покатать? — спросила Катя, сидевшая рядом с ним.

— Куда бы вы хотели поехать?

— Ну… хотя бы в сторону Ленинграда.

Машина выехала на шоссе. Несмотря на поздний час, было совсем светло. Белая ночь плыла над землей. Где-то неподалеку заливались соловьи. Доцветала сирень. В этот год ее никто не рвал, и она буйным лиловым половодьем затопляла сады, рощи. Девушки невольно залюбовались.

Проехав с десяток километров, машина затормозила. Здесь был пост. Часовые проверяли документы. Увидев за рулем офицера, они вытянулись, отдали приветствие. На девушек бросили любопытствующий взгляд. Но никто ничего не спросил: ни кто такие, ни почему в машине.

Тронулись дальше. Через некоторое время снова остановка. И снова — щелканье каблуков, приветствие:

— Хайль Гитлер! Пожалуйста, господин полковник… Спокойной ночи!

Легко покачиваясь на шинах, машина неслась по дороге. Ната подумала: неужели до самого Ленинграда Доедем?

Но вскоре офицер сказал:

— Все! Вперед больше нельзя. Там уже фронт. Назад надо. Спать.

Уже дома, готовясь ко сну, Катя сказала:

— Ты знаешь, кто нас катал? Сам комендант…

Пришедшей на другой день Наде Федоровой она доложила:

— Проверка была дважды.

И объяснила, где у гитлеровцев стоят посты.

— Машина с людьми должна уходить завтра, — проговорила Надя.

— Шофер есть?

— Все готово.

Потом девушки завели патефон. Послушали «Брызги шампанского». А когда поставили пластинку «Старое письмо» и Клавдия Шульженко запела: «В запыленной связке старых писем мне случайно встретилось одно…» — Наташа увидела на глазах у Нади и Кати слезы.

Следующий день был воскресный. Уже с утра пекло солнце. Катя с Наташей оделись полегче — в одни сарафанчики.

Вдруг прибежал знакомый парень по имени Витька, взволнованный.

— Надьку взяли. Еще четырнадцать человек арестовано.

Не успели опомниться, как к дому подкатила машина. Из нее выскочило несколько гестаповцев.

— Румянцева? Гут! А где Сергеева? Вы обе арестованы. Возьмите с собой пальто — там холодно будет. А скоро вас не отпустят.

— Тоже мне — забота! — проговорила сквозь зубы Катя. — Ничего не возьмем.

Так в летних платьицах и поехали в гестапо.

Поместили их отдельно. Нату допрашивали сразу одиннадцать человек. Допытывались, кто такая Надя Федорова и куда она собиралась бежать. Переводчик грубо дергал девушку за косу.

Двое суток Ната просидела в камере одна. Дрожала от страха и от холода — сырость пронизывала в подземелье до костей.

А на третьи сутки, под вечер, дверь отворилась, и солдаты