Лягушки - Владимир Орлов

"Такая же, как все… — думал Ковригин. — Ничем не хуже…"

— А в чём Марина Мнишек появилась в Кремле? Вроде бы в платье из белого атласа, по французскому обычаю, всё украшенное драгоценными камнями и жемчугом, — размышлял Ковригин, и в мгновенных видениях наблюдал приближение Хмелёвой к ЗАГСу у метро "Беговая". — Или вот. На коронации в Успенском соборе ей преподнесли царские одежды…

— Не шути, Саша! Не издевайся надо мной! — печально произнесла Хмелёва. — Не кощунствуй. И никогда более не совмещай меня с Мариной Мнишек!

— Хорошо, — сказал Ковригин. — Но может, ты порадуешь себя и всех нарядом английской принцессы?

— Оно не моё, — серьёзно сказала Хмелёва. — Не из моей пьесы. И оно для церемонии. А сегодня церемония не предвидится. Сегодня день соблюдения административных норм.

"И ведь даже не поинтересовалась, — подумал Ковригин, — не отказался ли я от похода в ЗАГС. До того уверена в моей глупости. Или посчитала, что услуга оплачена?"

— Ты-то что на себя наденешь? — спросила Хмелёва.

— Джинсы да свитер, — сказал Ковригин. — Бумажки сдать, делов-то!

— Невесте прийти в штанах вроде бы не романтично, — сказала Хмелёва. — Но есть у меня вольная юбчонка со свитерком под тельняшку с Северного флота. А сверкающие наряды с кольцами отложим на полтора месяца. Если, конечно, миражи не рассеются и ты не передумаешь…

— Кольца и перстни никогда не носил и не буду носить, — сказал Ковригин, — не вижу в этом смысла.

— Но ведь полагается… — растерялась Хмелёва.

Лихоманка-трясучка-трясея с пылу с жару нечаянной высоты рухнула в хляби унылостей быта. "Полтора месяца, полтора месяца! Впереди ещё целых полтора месяца, полтора!" За эти полтора месяца, понятно, многое можно было успеть. Освободиться от чужой и невзрачной сейчас гостьи Москвы. Блефы свои очередные наручниками приковать к рёбрам радиатора. Хмелёву придушить. Или самому повеситься!

Нет. Свобода. Одна лишь свобода! От кабальных обязательств, пусть и принятых добровольно и с охотой, но по дурости и на время.

День был обыкновенный, желто-красно-зелёный, в осеннюю крапинку, не осчастливленный никакими зодиакальными предсказаниями и толщиной Луны, внесвадебный, однако у ЗАГСа асфальтовое пространство было забито тяжёлыми автомобилями с медведями, с пупсами над капотами и воздушными колбасами, явно — с фаллическими смыслами. Демографические салюты. Неужели и мне через полтора месяца придётся нанимать чёрно-праздничные чудовища с пупсами и надутой газом резиной, ужаснулся Ковригин.

Но ведь через полтора месяца!

А сейчас можно было и не подниматься на второй парадный этаж. Заявления в мендельсоновы дни принимали где-то в углах первого этажа.

И это место было найдено.

Регистратор заявлений оказался существом мужского пола, на вид — "ботаник" или из "косящих от армии", может, он и впрямь накалывал на булавки сверчков с сороконожками ("и стоят в порядке тридцать три кроватки, в каждой по ребёнку, в каждой сорок ног…"), вспарывал лягушек и косил от армии, но прежде всего он был, как ощутил Ковригин, сетевой охотник (или охотник в Сети), в интернетной переписке — донжуан, ловелас, плейбой, казак Козьма Крючков, балагур из "Аншлага" Дроботенко, гонщик Шумахер, один из братьев Кличко. Причём женщины существовали в его сознании (или в сюжетах его трепыханий) экранно-плоскостными фантомами, правда, с обильным словарным запасом в саквояжах их интеллектов и душ. По плоскостной видимости Хмелёвой взгляд регистратора скользнул в мгновение, она его ничем не порадовала. Кстати, по странности, фамилия его была Цибуля-Бульский.

— Заявители, значит, у нас Ковригин Александр Андреевич и Хмелёва Елена Михайловна… — вяло бормотал регистратор.

Тут он вскинул голову:

— Ковригин и Хмелёва! Вас-то и ищут! У вас же сегодня свадьба! А вы пропали! Немедленно в зал бракосочетаний!

— Какая ещё свадьба? — удивился Ковригин. — Мы только сегодня решили подать заявления. Долго шли к этому…

— Сашенька, а может, ты ошибаешься? — робко вступила Хмелёва.

— Естественно, Сашенька ошибается! — весело произнес регистратор. — Вот, посмотрите.

И Ковригин увидел в мониторе документ двухмесячной давности. В нём означенные Ковригин и Хмелёва просили зарегистрировать их гражданское состояние. При этом Хмелёва Елена Михайловна просила оставить ей фамилию родителей. Договорённость об этом с будущим мужем имелась…

— Вас ждут и ищут! — заключил сетевой охотник. — Вы поломали график! И вам надо поспешить! Сегодня именно свадебный день.

— Но… — нерешительно произнесла Хмелёва.

— Что — но? — насторожился регистратор. — Вы передумали?

— Нет, — тихо сказала Хмелёва, но было заметно, что натуру её грызут сомнения. — Но ведь это такой праздник, а я в пятикопеечной юбчонке и в свитере. Это нехорошо.

— Нехорошо, — согласился Ковригин. — Запамятовали в горячке буден. Но исправимо. Отложим свадьбу на полтора месяца. И пошьём платье, для пира на весь мир. Для ковровой дорожки в Каннах! Это возможно?

— Возможно! — обрадовался идее Ковригина регистратор. — Приму ваше новое заявление сегодня, и через полтора месяца снова пожалуйте к нам!

Каждый из дней откладываемого срока поплыл перед глазами спасательным кругом. Сорок пять спасательных кругов!

— Ну уж нет! — вскричала Хмелёва. — Никаких отсрочек! Сегодня и сейчас! Да разве и могут какие-то юбчонки со свитерами принизить наши чувства и их искренность! А, Сашенька?

— Не могут, — мрачно согласился Ковригин.

— Тогда прошу пройти куда следует, — энергия распорядителя сразу ощутилась в словах регистратора, этому молодцу яппи никакие кризисы, похоже, не могли помешать в карьерных вращениях и подскоках, — и заранее поздравляю… Для начала — с медной свадьбой и вторым мальчиком, огольцом и егозой…

— Спасибо, спасибо, Цибульский, — сказал Ковригин, — душу согрели, вот только жена моя… невеста пока что… детей иметь не собирается… К тому же я добровольно прошёл стериализацию…

— Я не Цибульский! — будто бы перепугался регистратор. — Я — Цибуля-Бульский. Я вам паспорт покажу. Цибульский — мой дядя. И он не в Москве. Он в Синежтуре. И он не такой олух, каким является.

— А как же мы будем без свидетелей? Без подруги невесты? Без друга жениха? — сомнения снова вернулись к Хмелёвой.

— И без Мендельсона? — не смог удержаться Ковригин.

— Ну, без Мендельсона-то можно, — успокоила его Хмелёва.

— То есть вы всё же намерены перенести бракосочетание? — спросил регистратор.

— Ни за что! — воскликнула Хмелёва.

— Ни за что у вас не получится, — покачал головой регистратор. — Получиться у вас может лишь за что. Деньги у вас есть?

— Разве мы похожи на людей, — с гонором варшавянина поинтересовался Ковригин, — у которых нет денег?

Регистратор оглядел Ковригина и Хмелёву со вниманием, и Ковригин понял, что именно на таких людей они с невестой и похожи.

Тут бы ему вывернуть карманы, обнаружить пустоту в них и продлить на испытательный срок в сорок пять дней неописуемое блаженство предбрачного состояния, но Хмелёва опередила его:

— Сашенька, разве ты не взял из дома деньги?

Это было унизительно, это был дурной тон, но Ковригину пришлось запускать пальцы в верхний карман замшевой куртки и предъявлять регистратору, а главное — соблазнённой им женщине — пачку денег, свидетельство его финансовой самодостаточности.

— У нас и дома есть, — успокоила регистратора Цибулю-Бульского Хмелёва.

— Замечательно! — регистратор одобрил пожелавших брачевания с утра, возможно, натощак. — Раз такое дело, можете заказывать и в долг, например, в свидетели хоть бы и бомжей, специально выписанных из Барабинских степей с таёжными дворнягами при бельмах на глазах. Из Большого — арфу любую, можно и не одну, а восемь штук — для Меньдельсона-то-Бартольди. Марш из его из "Сна в летнюю ночь" — пошлый, но для кризиса хорош, в меру дешёвый…

— Нас кризис не пугает, — важно начал Ковригин, но сейчас же придушил в себе бахвала. Шею тому свернул.

Про яхту не дал соврать. И про народную команду "Спартак", чьи фанаты увлеклись на трибунах баннерной публицистикой.

— Можно, конечно, Туркана подогнать из Стамбула, — озаботился регистратор, — но его придётся ждать до восьми вечера.

— Туркан — пошлый и кривоногий, — скривила губы Хмелёва.

— Тогда можно Бедросыча. Этот и подешевле, и менее привередлив.

— Нет, — твёрдо сказала Хмелёва. — В минуты сочетания наших судеб ни в каких шутах-развлекателях и в эпиталамщиках под фанеру нет необходимости. Они будут лишними. Мы сейчас же пройдём на второй этаж. Мы и так навредили графику свадебных празднеств, где-то уже и пироги стынут, а мы — помеха ходу чьих-то семейных счастий…