Мы воплотим богов - Девин Мэдсон

ей вызов или даже убьешь, защищаясь, тебе придется нести это вечно. Неважно, что ее изгнали. Неважно, что она сбилась с пути. Она заклинательница лошадей. Никто еще не вступал в схватку с заклинателем.

Под его нарочитым спокойствием сквозила тревога.

– Неважно, что кому-то, наверное, нужно это сделать, – продолжил он. – Этот человек будет навсегда обесчещен. Ты ведь это понимаешь?

Я много думал об этом и удивлялся, как мало это волновало меня теперь, когда не осталось ничего, кроме злости.

– Рах, Убийца Заклинателей, – насмешливо кивнул я. – Отличное прозвище, тебе не кажется?

Он одарил меня суровым взглядом.

– Я серьезно.

– Я тоже.

Он пристально смотрел на меня, наморщив лоб.

– Серьезно-серьезно?

– Серьезней не бывает.

Гидеон фыркнул от смеха.

– Рах Убийца Заклинателей. Это просто нелепо. Честно, Рах, она опасна и угроза всем левантийцам, но тебе не обязательно это делать. Не обязательно мстить за то, что случилось с Птафой. Мы даже не уверены, что она приложила к этому руку.

Я остановил Дзиньзо и хмуро смотрел на Гидеона, пока он тоже не остановил Орху и не повернулся ко мне.

– Месть здесь ни при чем. Да, я зол, и эта злость, похоже, уже не утихнет, но с Эзмой нужно что-то решать, и не только потому, что я этого хочу. Она знала о Гостях, пробирающихся в головы наших гуртовщиков, и ничего не сделала, потому что это играло ей на руку. В чем бы ни заключались ее планы, в них точно не входит усиление левантийского народа, скорее, наше уничтожение, чтобы освободить место святой империи.

– Я знаю. Но это не значит, что ты или кто-то еще должен вмешиваться.

Он будто говорил на чужом языке.

– Что значит, никто не должен вмешиваться? Если мы не вмешаемся, наш народ и наш образ жизни исчезнут.

– Такое происходит сплошь и рядом, – пожал плечами он.

– Тебе правда плевать?

– А не должно быть? – Он сдвинул брови, и они стали похожи на орлиные крылья. – Много воды утекло с тех пор, как я чувствовал себя своим среди левантийцев. Даже будучи их предводителем, я не был одним из них. – Он усмехнулся. – Неужели ты думаешь, что мы вернемся домой и найдем все таким же, каким оставили? Что мы не изменились настолько, что больше не сможем жить как левантийцы? Даже если отправленные сюда Торины меня простят, я ведь был императором. Я не могу просто снова выполнять приказы гуртовщика. А ты можешь?

Правильный ответ тут же оказался у меня на языке, но это была ложь. Гидеон был прав тогда, в маленькой хижине под Куросимой: я больше не хотел ни за кем следовать. Я хотел быть заметным, хотел вести за собой, хотел, чтобы все мной восхищались – непобедимым Клинком, поступавшим правильно, когда все остальные не сумели.

Я ничего не сказал, но Гидеон тихо усмехнулся и развернул Орху обратно на дорогу, оставив меня наедине со своими мыслями.

В середине дня мы остановились, чтобы дать отдых лошадям. Несмотря на усиливающийся холод, день был неприятно жарким и по-кисиански влажным и душным. Он высасывал силы быстрее, чем сухой, и, несмотря на медленный темп, лошади вспотели, да и мы тоже.

Мы спешились у ручья и дали лошадям напиться, а сами разминали затекшие руки и ноги и ковырялись в скудных припасах. Гидеон устроился в тени, привалившись спиной к дереву, но я был слишком встревожен, чтобы расслабиться. С тех пор как Гидеон спросил, могу ли я вернуться в степи и снова стать частью гурта, я не находил покоя. Я лишился понимания своего места и цели, но в этом было что-то захватывающее. В голове все время крутились слова Тора.

«У меня нет ничего своего, зато я могу отправиться куда угодно и быть кем угодно, ни перед кем не отчитываясь. В такой свободе есть своя прелесть».

Сбившись с пути, я обрел бесконечные возможности, от которых гудел разум. Я убеждал себя, что должен чувствовать себя потерянным, нелевантийцем, что мне должно быть стыдно за потерю гурта, но это ничего не меняло.

– Я уже устал слушать, как ты топчешься, – проворчал Гидеон с закрытыми глазами. – Сядь или отойди подальше.

Я рухнул на землю перед ним, будто кто-то внезапно подрубил мне ноги.

– Похоже, я умудряюсь бесить всех подряд, даже не прилагая усилий.

Гидеон приоткрыл один глаз.

– Потому что заставляешь людей чувствовать себя плохими. Ты не сгибаешься и не ломаешься, и это очень расстраивает, хоть и требует уважения. Ты даже бросил мне вызов за должность гуртовщика, помнишь?

– Не за должность, но да, я помню. Тебе это не слишком понравилось.

Он открыл оба глаза и устало посмотрел на меня.

– Я много работал. Многим пожертвовал. Пытался построить фундамент чего-то нового, а ты никак не мог этого увидеть. Конечно, мне это не понравилось. Но это не значит, что ты ошибался.

– Как и ты.

– Приди в себя, – пробормотал я, отводя взгляд от его горла, губ и мягких завитков волос. Нужно было поискать еду, чтобы пополнить запасы, налить воды в бурдюки и проверить лошадей, но я не шевелился.

Когда я снова посмотрел на него, Гидеон наблюдал за мной, наклонив голову набок и слегка нахмурившись.

– Ты говоришь сам с собой?

– Да. Ты слишком устал, чтобы ругать меня, приходится делать это самому.

Он пожал плечами.

– Я могу отругать тебя, если хочешь. Что нужно говорить? Ты ужасно владеешь метательным копьем, хотя в твою защиту должен сказать, что ты не любил тренироваться из-за больного плеча. И из лука ты стреляешь хуже, чем мог бы.

– Это все не то.

– Ладно. Ты упрямый, дремучий тупица, который приводил меня в бешенство столько раз, что и не сосчитать, и ты…

– Я… – нахлынула новая волна паники, и голос меня подвел. – Я… – Я разрушил наш покой, словно капризный ребенок, которым всегда и был, полагаясь на Гидеона в том, что он не был обязан обеспечивать.

Меня затошнило.

Я вскочил на ноги, борясь с желанием убежать. Я никогда не бежал от драки, никогда не отступал, но от ничего не выражающего лица Гидеона у меня подкосились ноги.

– Рах, – произнес он, мое имя смешалось с гулом панических мыслей в голове. – Рах? – Гидеон больше не смотрел на меня. Он присел на корточки и повернулся, держась за шершавую кору дерева. – Рах, кажется, кто-то идет.

Его предостерегающий шепот наконец нарушил мое оцепенение.

– Что?

Я подошел ближе, тщетно пытаясь разглядеть то, что видел он. Никакого движения, кроме шелеста листьев и веток на ветру.

Гидеон поднял руку.

– Ты