Мы воплотим богов - Девин Мэдсон

– Это… весьма печально, – сказала я, когда мы приблизились к поджидавшему эскорту. – Если подумать о том, сколько у вас общего и чего вы могли бы достичь совместными усилиями.

– Общего?! – Аурус посмотрел на меня так, будто я заявила, что небеса зеленые.

– А что здесь странного? У вас даже разговорный язык один.

Он насмешливо выгнул бровь, как будто позабыв прежнюю неловкость.

– А ваш язык разве не похож на темпачи? Не надо отрицать, ведь именно поэтому нам так легко было выучить левантийский. По крайней мере тем, кто хоть немного знал язык темпачи. Они одни из наших главных торговых партнеров, а в этом деле далеко не уедешь, если не будешь понимать, когда тебя высмеивают или обманывают чужеземцы.

– Общие у нас только ругательства, – сухо сказала я. – И больше ничего, и никогда не будет. Мы оставили города-государства в покое, а они взамен пытаются уничтожить нас и наш образ жизни. Можете ли вы сказать то же самое о кисианцах?

Он снова пожал плечами.

– Нет, но это не меняет дела. Может, когда-то мы были одним народом, очень давно, предположим, нам было бы лучше объединиться, а не воевать, но ненависть питает общество, Дишива. Людьми больше движет ненависть, чем любовь. Мы можем ненавидеть тех, кого никогда не знали и не узнаем, тех, чьи жизни никак не влияют на наши, но любить незнакомцев мы не способны. Кроме того, любовь и сочувствие приводят к миру и довольству, и тогда люди перестанут хотеть, нуждаться, тратить и…

Я подняла руку, выставив ее словно щит, и он умолк.

– Вы так мало цените жизнь… это просто ужасно. Вы даже не заботитесь о благополучии собственного народа, хотя должны думать только о нем.

Мы достигли ожидавшей нас группы солдат, но Аурус просто поскакал дальше.

– Тогда позвольте мне выразиться иначе, если правда оскорбляет вас, ваше святейшество. Кисианцы причиняли нам много зла. Они убивали людей, разрушали наши города, церкви, уничтожали поля. Разве вы допустили бы, чтобы это сошло им с рук? Разве Клинки позволили бы?

Я оглядела левантийский лагерь и подумала о былом товариществе с Клинками, ведь мне приходилось учитывать их мнение, чтобы сохранить должность. А Рах не сохранил свою. Он слишком заботился о чести и долге. Возможно, мы оба ошибались, каждый на свой лад.

– Не знаю, – сказала я. – Может, если бы я поговорила с ними, заставила их слушать, то попыталась бы сделать то, что лучше для моего народа, не боясь лишиться их любви.

– Тогда вы либо умеете убеждать, либо вам жить надоело, ваше святейшество.

– Нет, я просто не считаю себя самой важной персоной на свете. Я одна из многих.

Аурус странно посмотрел на меня, но не ответил, сосредоточившись на навесе впереди. Похоже, кисианцы уже явились – за столом сидели двое, а в стороне стояла группа солдат.

По мере нашего приближения люди увеличивались в размерах, я начинала различать в цветных пятнах одежду и черты лиц, но из-за плохого зрения не разглядела, что одна из двоих – женщина, пока мы не оказались совсем рядом. Я пробыла в Кисии достаточно долго, чтобы удивиться.

– Кто эта женщина? – тихо спросила я, спешиваясь.

– Точно не знаю, – признался Аурус, тоже спрыгивая с седла. – Но могу предположить, что это матушка Ли, единственная женщина, когда-либо занимавшая религиозную должность в Кисии, насколько мне известно. У вас много общего.

Оставив лошадей слугам, мы подошли к поднявшейся навстречу паре. Матушка Ли была одета в простое серое платье с высокой горловиной, подвязанное белым кушаком. Но мое внимание привлекла строгая прямая линия ее губ. Поскольку мы уже второй раз пытались отнять у нее дом, я не могла ее за это винить.

Ее спутник, напротив, облачился в яркие, переливающиеся темно-синие и серебряные шелка. Возможно, он надеялся ослепить нас своей важностью, так же как и пристыдить хмурым видом. Секретарь Аурус, одетый не менее великолепно и обладавший непоколебимым спокойствием, как будто ничего не заметил.

Когда мы сели за стол, пара слуг представила нас друг другу на кисианском языке. Аурус настоял, чтобы я не брала с собой Ошара, поэтому мне оставалось лишь кивнуть, когда произнесли мое имя, а затем сидеть и гадать по выражениям лиц и тону голоса, насколько удачно проходит встреча.

Первым заговорил губернатор. Я не запомнила его имя, мой взгляд был прикован к матушке Ли. Она держалась со спокойным благочестием, которого так не хватало мне, но ее взгляд мог бы прожечь маску на моем лице. В ее глазах пылала ненависть ко всему, за что я выступала, тем ярче, чем спокойнее она держалась.

Когда пришел черед Ауруса, он ответил в своей обычной безмятежной манере, и, не в силах более выдерживать взгляд матушки Ли, я повернулась к губернатору. Вероятно, они с секретарем обменялись любезностями, натянув на лица улыбки, в то время как ворота города оставались накрепко закрытыми. Потрепанные старые ворота, почерневшие по краям. В прошлый раз они продержались недолго, чилтейские осадные орудия пробили их и заставили город сдаться. Оставалось надеяться, что кисианцы вспомнят об этом и сдадутся, а не станут сражаться.

Морщина на лбу губернатора стала первым признаком несогласия. Тон Ауруса не изменился, но губернатор нахмурился еще сильнее и даже вздрогнул. Резко вдохнув, вмешалась матушка Ли. «Нет» – одно из немногих понятных мне слов, и, хотя остальная речь ничего для меня не значила, ее решительный отказ был очевиден. Какие бы условия ни предложил Аурус, они оказались неприемлемы для кисианской гордости.

Секретарь Аурус казался невозмутимым, и я задалась вопросом, может ли вообще гнев или ненависть нарушить его спокойствие. Когда он ответил, матушка Ли вскочила на ноги с прытью человека, случайно севшего на горящую свечу.

– Они не сдаются? – спросила я, взглянув на секретаря.

– Нет, я…

– Левантийка?

Матушка Ли уже собиралась уходить, но звук моего голоса заставил ее пристально посмотреть на меня.

– Да, – ответила я, надеясь, что произношу кисианское слово достаточно четко.

Матушка Ли выгнула брови. Я не поняла ее следующий вопрос, но он был не менее острым.

На этот раз Аурус ответил да, и губернатор уставился на меня так же пристально, как матушка Ли. Но он просто смотрел, а матушка Ли подалась вперед, положив ладони на стол. Я старалась не дрогнуть и не шевелиться, пока ее глаза буравили меня, а губы скривились в оскале. Мне не требовалось понимать ее слова, чтобы почувствовать в них яд и отвращение. Закончив, она яростно плюнула мне