Есенин, его жёны и одалиски - Павел Федорович Николаев

освободили, и она уехала в Москву. В столице устроилась секретарём в Особый отдел межведомственной комиссии при ВЧК. Он занимался спекулянтами и ревизией хозяйственных органов.

…Узнав, что Есенин постоянно выступает в кафе «Стойло Пегаса», Галина стала туда захаживать. Первой узрела её Вольпин:

«Поздний вечер. Отчитав с эстрады свои последние стихи, я прошла в зал поэтов. Ко мне сразу подступили две молодые женщины. Одна – высокая, стройная, белокурая, с правильным, кукольно-красивым и невыразительным лицом; назвалась Лидой, без фамилии. Вторая среднего роста, нескладная, темнокосая, с зелёными в очень густых ресницах глазами под широкой чертой бровей, тоже очень густых и чуть не сросшихся на переносье. Лицо взволнованное, умное: Галина Бениславская. Просят меня разузнать в правлении СОПО[87] о Есенине – где он сидит. Я отклоняю просьбу:

– Спрашивала. Мне не ответят.

Те не поверили, настаивают. Думают, глупые, что во мне говорит обывательский страх. Страх-то есть, но страшусь не за себя.

– Я не из пустого любопытства, – сказала наконец темноволосая. – Я могу помочь.

Услышав “могу помочь”, я решилась вызвать к ним Грузинова: он у нас секретарь Правления, и, знаю, предан Есенину».

Этот визит Бениславской в кафе «Стойло Пегаса» относится к октябрю 1920 года и связан с арестом Сергея Александровича ВЧК по делу брата А.Б. Кусикова, приятеля поэта. Неделю Есенин провёл в тюрьме ВЧК и был выпущен за отсутствием каких-либо улик, позволяющих держать его в заключении. О роли Бениславской в этом та же Вольпин говорила:

– В дальнейшем узнала: кому бы ни был обязан Сергей Есенин выходом на волю, Галина Артуровна уверила его – и напрасно! – что и она толкнула дело, и что в ней он всегда найдёт защиту!

После выхода Есенина из кутузки Бениславская стала постоянной посетительницей кафе «Стойло Пегаса». Как-то Сергей Александрович увидел её за кулисами и решительно шагнул к ней. У Гали мелькнула мысль: «Как к девке подлетел», и она отшила его.

Но Есенин не привык отступать. В одно из следующих посещений Бениславской кафе он подошёл к её столику и сказал, приветливо улыбаясь:

– Ну нельзя же так. Вы же каждый вечер приходите, давайте я скажу на входе и вас будут пропускать сюда бесплатно. Говорите фамилию.

Так состоялось их официальное знакомство. Вернувшись домой, Галя записала в дневнике: «В этот вечер отчётливо поняла – здесь всё могу отдать: и принципы (не выходить замуж), и тело (чего до сих пор даже не могла представить себе), и не только могу, а даже, кажется, хочу этого».

Несколькими днями позже появилась другая запись: «С тех пор пошли длинной вереницей радостные встречи, то в лавке, то на вечерах, то в “Стойле”. Я жила этими вечерами от одного до другого. Стихи его захватили меня не меньше, чем он сам. Поэтому каждый вечер был двойной радостью: и стихи, и он. До осени 1922 года я засыпала с мыслю о нём, и когда просыпалась, первая мысль была о С. А.».

Анатолий Мариенгоф вспоминал Бениславскую этого времени:

– У хорошенькой, глазастой Гали Бениславской тогда ещё были косы – галочьего цвета. Длинные, пушистые, с небольшими бантиками. Коричневое платьице, как у епархалки, и крепенькие ноги в хромовых башмаках с пуговицами. Мы говорили: «Пришла Галя в мальчиковых башмаках». Или: «Пришла Галя в бабушкиных чулочках!»

…Март 1921 года принёс Бениславской радость открытого признания со стороны любимого. Это был первый по-настоящему весенний день в Москве: безудержное солнце, ручьи, лужи. Бениславская и Яна (так Галя звала подругу) шли по Большой Никитской мимо лавки имажинистов. Заглянули в окно и увидели Есенина, а через некоторое время обнаружили, что он идёт за ними. Сергей Александрович подошёл к девушкам вовремя: нужно было взять у него газеты, которые он передал В.Г. Шершеневичу. Пошли втроём в Камергерский переулок.

«Лужи. Скользим, – вспоминала Бениславская, – Яна всюду оступается, скользит и чего-то невероятно конфузится; я и Сергей Александрович всю дорогу хохочем. Весна – весело. Рассказывает, что он сегодня уезжает в Туркестан».

В Камергерском ждали Шершеневича у магазина:

«Я и Яна – на ступеньках, около меня Сергей Александрович, возле Яны – Анатолий Борисович. Разговаривали о советской власти, о Туркестане. Неожиданно радостно и как будто с мистическим изумлением Сергей Александрович, глядя в мои глаза, обращается к Анатолию Борисовичу:

– Толя, посмотри – зелёные. Зелёные глаза!

Позднее в дневнике Бениславская записала: «Да, март – август 1921-го – такое хорошее время. Если бы не Яна – не верила бы – сном бы всё показалось».

По этому периоду жизни Галины Артуровны сохранился ряд свидетельств и фактов. 1 июля Сергей Александрович читал в Доме печати поэму «Пугачёв». Восторженные почитатели поэта вынесли его из помещения на руках. Чтение поэмы и единодушное одобрение её публикой потрясли девушку. Домой, в Брюсовский переулок, она возвращалась подавленной значимостью любимого для русской литературы, полностью растворённой в нём.

Через день последовало приглашение от Есенина на вечер имажинистов в клубе III Интернационала. На следующий день Галя писала подруге: «Когда он читает Пугачёва, то Есенин и Пугачёв – одно, нет в отдельности ни того, ни другого».

24 июля в письме Назаровой Галя поделилась своими впечатлениями о работе Есенина над «Пугачёвым»: «А как он доволен 7-й главой. Но замучил, понимаешь, ведь так трудно ждать конца. И притом, как будто нарочно дразнит, рассказывая о том, как пишет и т. п. А недавно я опять видела черновик и не сдержалась – открыла и стала читать (первые строки, дальше было неудобно, Анатолий Борисович мешал)».

То есть за сто дней (с 16 апреля) Бениславская стала своей в Богословском переулке и вошла в доверие Есенина настолько, что была допущена к святая святых – к архиву поэта. Это насторожило Мариенгофа, который в поэме «Разочарование» как бы мимоходом обронил:

Не согревает стынущие руки

Давнишней дружбы стынущий очаг.

Приревновал Анатолий Борисович новую пассию приятеля (новую среди Эйгес и Вольпин). Кстати, последняя 21 августа встретилась со своей соперницей в кафе «Стойло Пегаса». В тот день там проходил бал-маскарад, на нём были все завсегдатаи кафе, и Надежда Вольпин получила возможность понаблюдать за Бениславской:

– На Галине было что-то вроде кокошника. Она казалась необыкновенно похорошевшей. Вся светилась счастьем. Даже глаза – как и у меня, зелёные, но в более густых ресницах – точно посветлели, стали совсем изумрудными (призаняли голубизны из глаз Есенина, мелькнуло в моих горьких мыслях) и были неотрывно прикованы к лицу поэта. «Сейчас здесь празднуется, – сказала я себе, – желанная победа. Ею, не им!»

К Наде подошёл знакомый журналист и добавил горечи к её наблюдениям:

– Не налюбуюсь этой парой! Столько преданной чистой любви в глазах этой юной