Совьетика - Ирина Маленко

Питалась я, как и многие студенты, на ходу: не было для этого времени. Завтракать я вообще не люблю, утром мне кусок не идет в горло, особенно если перед экзаменами. До обеда у нас обычно были две пары , потом – обед на 45 минут, после обеда- еще 2 пары. Потом дома ужинали. В обед я либо, если успевала занять очередь, питалась в институтской столовой, либо в бутербродной рядом с институтом, либо в рабочей столовой за квартал от нашего здания, либо даже в ГУМе. Иногда я просто покупала себе в булочной напротив свежие посыпанные сахаром плюшки, а в молочном – пакетик кефира. Вечером мы обычно жарили картошку или что-то из полуфабрикатов. На наших студенческих кухнях были перемешаны ароматы изо всех 15 республик, а в общежитии на Мичуринке, где жили наши иностранные студенты – и со всего мира! Кулинарка из меня была неважная; мне просто раньше никогда не приходилось для себя готовить, но здесь можно было научиться всему. Ко времени защиты диплома я уже могла не только пожарить картошку, но и изготовить арабский кускус и эфиопский уот.

Когда у нас было настроение, мы с девчатами после занятий шли в «Шоколадницу» – кафе на Пушкинской, где набирали себе полный поднос желе, мороженого, шоколадных пирожных и прочих сладостей и по половинке курицы в приторном соевом соусе. Особенно я любила мороженое с соусом из черноплодной рябины – оно напоминало мне о детском кафе-мороженом в родном городе (из которого потом в ходе перестройки сделали пивбар!). На моей курице обычно оставалось столько мяса, что Люба голосом профессионального воспитателя детского сада возмущалась:

– Калашникова, перестань издеваться над птицей! Ешь как следует!

После экзаменов ко мне часто приезжала мама, и мы вдвоем шли мою сдачу экзаменов отмечать – в кафе, больше похожее на ресторан в гостинице «Москва», на 15 этаже – в той самой «сталинской» гостинице, которую нынче, к моему глубокому сожалению, смели с лица земли… С балкона там открывался неописуемой красоты вид на Кремль! И это кафе был не для какой-то «элиты»: туда мог прийти любой. Конечно, не каждый день, это влетело бы в копеечку, но какой нормальный человек каждый день будет ходить по кафе и ресторанам? Очередей там почти не было, зато обслуживали медленно, так что туда можно было идти только если ты никуда не спешил. В кафе днем было тихо и спокойно. Мы обычно брали немного черной икры на закуску, по солянке, мясо с грибами в горшочках и по мороженому.

С каждой стипендии я сразу же отправлялась в магазин «Академкнига» на улице Горького, который в любое время дня и в любой день недели был так полон народу, что «колбасным» электричкам такое и не снилось! Там можно было найти все новейшие монографии по истории и этнографии африканских стран, и стоили они сущие пустяки. А ведь кроме «Академкниги», были еще «Прогресс» около станции метро «Парк Культуры», «Дом книги» на Калининском проспекте, «Книги социалистических стран» тоже неподалеку, в двух разных зданиях на Горького и еще много-много разных книжных магазинов и лавочек… Я среди них была как тот пресловутый козел, которого пустили в огород! В субботу после занятий я отвозила домой буквально тонны книг – и в метро, и в электричке постоянно что-нибудь читала. Я не могла себе представить даже и дня без чтения.

Ну, и наконец, театры… Обычно походы в театр я заранее не планировала – хорошие билеты найти было потруднее, чем ту треклятую колбасу, которой нам сейчас «демократы» все уши прожужжали. Гораздо легче было купить билет случайно, на тот же самый вечер: город был полон театральными кассами, и по дороге на занzтия и с занятий я внимательно просматривала их витрины: нет ли чего интересного? Так я побывала почти во всех московских театрах, даже в тех, в которые было очень трудно попасть, как в Театр Сатиры на «Клопа» Маяковского или на спектакль тогда уже очень пожилого классика нашей сцены Аркадия Райкина. Если билетов продавали два, я всегда брала оба – и кого-нибудь с собой приглашала (за мой, естественно, счет – мне бы и в голову не пришло просить с людей деньги, тем более, что билеты были не такие уж и дорогие, никак не дороже 2-3 рублей).

Какое же это наслаждение – посмотреть хороший спектакль! Единственным недоступным для меня театром так и осталась модная тогда Таганка, ну, и конечно же, Большой, куда водили всех интуристов. Один раз, правда, нам с Лидой удалось-таки туда попасть – просто чтобы хотя бы увидеть здание. Это был субботний утренник в рамках недели индийской культуры в Москве. Мы сидели где-то под самыми небесами на галерке, но театр был абсолютно великолепен. Только намного меньше внутри, чем я его себе представляла. Звучала заунывная традиционная индийская музыка, а на сцене танцевали индийские народные танцы. И вдруг я услышала перекрывающий индийские ритмы мощный храп: это Лида, не привыкшая просыпаться по субботам так рано, убаюкалась сладкими восточными мелодиями… Я с ужасом оглянулась вокруг – господи, только бы никто такого позора не заметил! И увидела, что на нашем ряду в буквальном смысле слова храпят в голос еще по меньшей мере 5 ценителей индийского искусства…

Иногда в Москве нам в городе встречались известные актеры- они не ездили под охраной телохранителей в бронированных «Мерседесах», а как и все нормальные люди, пользовались метро и даже стояли в очередях за тортиками. Останавливать их и просить, например, автограф считалось очень невоспитанным, и мы обычно глазели на них изподтишка, стараясь это сделать так, чтобы не очень было заметно, а потом радостно рассказывали об этом дома. Мне больше всего запомнилось, как я встретила на улице Юрия Яковлева, когда шла сдавать вступительный экзамен в аспирантуру. Судя по тому, как я тот экзамен сдала, это был хороший знак!

Ходили мы и на концерты, чуть реже – в кино. Телевизор в общежитии был один, в красном уголке, но я спокойно могла жить вообще без него. Когда мы были на 3 курсе, отмечалось 65-летие СССР, и мы с Лидой попали на концерт артистов союзных республик в концертный зал гостиницы «Россия» – тот самый, где когда-то выступали «Бони М»! Отчетливо помню, как когда объявили выступление трио Маренич, Лида пронзительно зашептала по-украински на весь зал:

– Ой, якiй цэ ж гарний хлопец – Валера Маренич!

Кто Валеру Маренича видел, поймет весь юмор этой ситуации…

Часто я брала с собой в театр или на концерт наших иностранных студентов, со многими из которых я довольно быстро подружилась. Мне было не только интересно наконец-то встретить живых людей из других стран, но и немножко их жалко. Потому что наши студенты держались от них как-то в сторонке, словно они были с другой планеты. А мне так хотелось, чтобы они почувствовали себя частицей нашего коллектива! И еще больше хотелось показать им мою страну с самой лучшей стороны, чтобы они полюбили ее так же, как любила ее я, и вспоминали бы потом о ней добром у себя дома. Наших эфиопов я водила в цирк на проспекте Вернадского. Иногда я совершала ляпы, но мне удавалось даже невероятное – например, сводить на концерт еврейской музыки свою тунисскую подругу Хабибу так, что она на меня за это не обиделась. Я осознала, что я натворила только уже когда началась первая песня – и с ужасом зажмурилась и подумала: «Может, она не узнает, что это за музыка, потому что это наши восточноевропейские евреи, а не израильские, и поют они на идише?» Но она, конечно, сразу узнала. Повернулась ко мне и громко, тоже чуть не на весь зал, с очаровательным акцентом и совершенно спокойно спросила:

– Это что, евреи, что ли?

Правда, тогда на Ближнем Востоке было относительное затишье. Но мне все-таки было перед ней за такое неудобно, и я решила компенсировать свою вину тем, что пригласила ее на концерт узбекского ансамбля «Ялла». Как только Хабиба заслышала первые аккорды узбекской музыки, глаза ее засверкали, и она чуть не вскочила с места в танце.

– Это наши! Это арабы! Они такие же арабы, как мы!

Хабиба тоже не осталась передо мной в долгу и приглашала меня на всякие интересные мероприятия, на которые без нее я бы в жизни не попала. Например, на вечер йеменского землячества в Москве, где я и попробовала впервые в жизни кускус. Или на показ фильмов во французский культурный центр при посольстве.

Иностранных студентов у нас, по сравнению с другими московскими вузами, было немного. В основном – вьетнамцы, монголы и болгары, несколько арабов. Африканцы – не арабы, а темнокожие – в лице наших эфиопов в стенах нашего вуза появились впервые. Потом уже, на курсах младше нашего учились кубинцы, девушка из Судана и даже один парень из КНДР.

Самая крупная студенческая община была вьетнамская. Вьетнамцы держались вместе, жарили на кухне вонючую соленую рыбу и варили огромные кастрюли риса, скупали в магазинах кастрюли-скороварки для того, чтобы отвезти домой, а в свободное от учебы время заниамались ИТД (индивидуальной трудовой деятельностью) – пошивом джинсов на продажу. Периодически им за это доставалось – потому что иностранные студенты не имели права работать, не говоря уже о том, чтобы в качестве частников. Швейные машинки затихали на пару дней, а потом начинали грохотать с новой силой. Меня больше всего удивляло, как хорошо шьют вьетнамские парни. У нас шитье было исключительно женским занятием. Один из них был женат на эстонке из нашего же института. Вот какие необычные пары бывают!