Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника - Альбин Конечный

В середине 1860‐х годов Столярный переулок и дом Алонкина, где Достоевский работал над «Преступлением и наказанием», относились к 3‐му кварталу 2‐й (Казанской) полицейской части. Левый берег канала принадлежал к 3‐й части, т. е. дом процентщицы должен находиться на правом берегу.

Контора 3‐го квартала 2‐й части размещалась в доме № 67 по Екатерининскому каналу (между Кокушкиным мостом и началом Малой Мещанской), и ее адрес был хорошо известен писателю.

Если исходить из реального адреса конторы и цифрового указания в романе, что дом Раскольникова находился с четверть версты от нее, то герой должен был жить в начале Столярного переулка (вблизи Большой Мещанской), а Соня – у Вознесенского моста (см. ее путь от дома Раскольникова к себе домой).

Уточняется и маршрут героя в контору: по Столярному переулку к Кокушкину мосту, а затем по набережной налево.

Вспомним, что, направляясь в контору по повестке, Раскольников проходит мимо улицы старухи и видит ее дом. Таким образом, дом процентщицы должен располагаться на углу Малой или Средней Мещанских и «канавы». Однако это месторасположение дома не соответствует всем указаниям в романе: расстоянию от дома Раскольникова (значительно меньше 730 шагов), пути на убийство (мимо Юсупова сада), возвращению с убийства (нет переулка, выходящего на «канаву»).

* * *

В рукописных редакциях к роману, по сравнению с основным текстом, топографический материал более конкретен и подробен, зашифрованные или отсутствующие микротопонимы частично раскрыты.

В романе писатель сохраняет черновой вариант описания двора, в котором Раскольников спрятал вещи, и его местонахождение («выходя с В‐го проспекта на площадь, он вдруг увидел налево вход во двор» – VI, 85; ср. в черновике: «выходя с Возн[есенского] проспекта на Марьинскую площадь… вдруг увидел налево вход во двор» – VII, 32), зашифровывая при этом проспект и снимая название площади. Микротопоним снимается также в эпизоде возвращения Раскольникова к себе после убийства («сделал крюку и пришел домой с другой совсем стороны» – VI, 70; ср. в черновике: «воротился домой с противуположной стороны… добрался до [Вознесенского] проспекта» – VII, 5), и при упоминании распивочной, в которой произошла встреча с Мармеладовым («опомнился уже в следующей улице… подле распивочной» – VI, 10; ср.: «очутился я в С-м переулке подле распивочной» – VII, 97).

В подготовительных материалах к роману детально описан путь Раскольникова к Разумихину: «прошел мимо Исаакиевского собора и пошел по Сенатской площади… очнулся на Николаевском мосту… прошел всю бесконечную Первую линию до самой Малой Невы… поднялся к Разумихину в 4‐й этаж» (VII, 34, 35). В основном тексте этот маршрут дается в свернутом виде – указываются только отправная и конечная точка пути: «ступил на К-й бульвар… вышел на набережную Малой Невы, на Васильевском острове, подле моста… поднялся к Разумихину в пятый этаж» (VI, 86–87).

В черновике, в отличие от основного текста, указан реальный адрес трактира при гостинице «Хрустальный дворец»: «На углу Садовой и Вознесенского набрел на одну гостиницу… зашел туда, чтобы прочесть в газете… об убийстве старухи» (VII, 74–76; на с. 170, 177 повторяется название гостиницы).

Таким образом, сопоставление основного текста романа с рукописными редакциями также выявляет тенденцию, вероятно, принципиальную для писателя, к деконкретизации и сдвигу реальной топографии.

Скрупулезный топографизм, присущий физиологическому очерку и роману 1840–1860‐х годов, был чужд Достоевскому.

Сложная картина нарушения реальной топографии Петербурга создает специфический образ города в романе: с одной стороны, узнаваемый конкретный район, с другой – город-двойник, отраженный как бы в кривом зеркале, где улицы и расстояния не соответствуют реальным, а дома героев (их местонахождение) подвижны и неуловимы.

Фантасмагоричность образа Петербурга отмечалась современниками и исследователями[1318].

В этом смысле образ Петербурга – «реальной нереальности» в одноименном романе Андрея Белого – имеет своим предшественником и город «Преступления и наказания»[1319]. Акцентировка топографических сдвигов и намеренное искажение городского пространства в «Петербурге» Белого можно рассматривать как своего рода «обнажение приема» при построении фантастического образа города в романе Достоевского «Преступление и наказание».

К ИСТОРИИ ПОЯВЛЕНИЯ СТАТЬИ «НАБЛЮДЕНИЯ НАД ТОПОГРАФИЕЙ „ПРЕСТУПЛЕНИЯ И НАКАЗАНИЯ“»

Детство мое прошло в Архангельске, в двухэтажном деревянном доме, в одной комнате коммуналки. Дед-книжник рано научил меня читать. Одним из моих любимых домашних развлечений была круглая вращающаяся этажерка (в нее я прятал конфеты) с разнообразной литературой – я крутил ее и занимался бессистемным чтением (от анатомического атласа до Гоголя и Достоевского). Точно помню, что прочел «Преступление и наказание» до начала войны. В 1941 году мне было полных шесть лет, в июле город начали бомбить, и нас, детей, вывезли вверх по Северной Двине в местечко Кресты; когда я вернулся в город в 1943 году – этажерки и книг уже не было. Этих двух писателей запомнил по снам, которые видел еще в Архангельске. После Гоголя мне приснилась ведьма на метле, которая гонялась за мной вокруг деревянной помойки во дворе. В другом сне видел человека с топором (Раскольников), который стоял на крыльце деревянного дома и звонил в колокольчик.

Во время учебы в школе (1943–1953) Достоевского не проходили, и только в старших классах он упоминался одной строкой в ряду «нехороших» (точно формулировку не помню) писателей. Северную столицу я увидел в 1947 году благодаря переезду в нее родителей. Позже, с 1949 по 1973 годы, пришлось жить и работать вне любимого города, который считаю своим, родным.

Когда в 1973‐м я навсегда вернулся в Петербург, я уже основательно познакомился с Достоевским. Впервые попав в район Столярного переулка, испытал какое-то смутное и беспокойное чувство узнаваемости места, в котором ранее не бывал (этот феномен известен и описан в литературе).

Насыщенность романа бытовыми реалиями и микротопонимами побудила меня, как и других скрупулезных читателей, пройтись по местам героев, воссоздать их маршруты передвижения по городу в районе Сенной площади (срединное пространство романа) и на периферии (Острова). Часто (и специально) бродя по центру «сценической площадки» (термин Дмитрия Лихачева) романа, я пытался повторить, пройти за героями их путь, отыскать их «дома». Но один маршрут вступал в противоречие с другим, и «сценическая площадка» расползалась. Словом, я окончательно запутался.

Как-то во время очередной прогулки с Лидией Яковлевной Гинзбург по парку в Лесном я поделился с ней наблюдениями и сомнениями. Лидия Яковлевна внимательно и заинтересованно выслушала меня и решительно сказала: «Вы должны написать об этом». В соавторы пригласил Ксению Кумпан (нужна была еще пара глаз и свежая голова).

Для начала я, многократно обойдя «сценическую площадку» событий, подсчитал и составил таблицу расстояний в шагах (рост у меня как у автора романа), упоминаемых в тексте и рукописных редакциях к «Преступлению и наказанию». Все топографические указания в книге были соотнесены с масштабными картами города 1860‐х годов. А потом началось многократное перечитывание романа и рукописных редакций, просмотр периодики и исследований по быту и топографии произведения и пр. Споры о топографической точности писателя не стихают до сих пор, указанные Анциферовым «дома» Раскольникова, Сони и старухи-процентщицы обрели (как в свое время трактир «Хрустальный дворец») новую построманную жизнь. Так зародился еще один «миф» о городе (воспользуемся термином Анциферова), миф, возникший не в художественном произведении, а во вдохновенном научном исследовании.

* * *

После того как работа была завершена, мы показали ее Лидии Яковлевне Гинзбург, которая внимательно прочла статью, попросила заменить «бинарную оппозицию» на «противопоставление», написала и отправила свое одобрение в редакцию «Известий АН СССР»:

В РЕДАКЦИЮ ИЗВЕСТИЙ ОТДЕЛЕНИЯ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА

Статья А. Конечного и К. Кумпан представляется мне очень интересной. Скрупулезное изучение фактического материала сочетается в ней со своеобразной, новой поставкой вопроса.

Выводы авторов статьи убедительны и конкретны и в то же время она ориентирована на существенные проблемы метода Достоевского, его поэтики.

Опубликование этой статьи считаю в высшей степени желательным.

Доктор филологических наук

Л. Гинзбург

17.9.1975

А вскоре Лидия Яковлевна получила из редакции журнала отзыв, который и передала нам.

ОТЗЫВ