История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе - Равиль Бухараев

По сведениям, которые оставлены нам русскими летописями, можно сделать вывод, что настоящей войны между дружиной Владимира и булгарами в тот раз не случилось; скорее всего, произошла какая-то стычка с пограничными силами булгар. Крайней северной точкой булгарских владений по Волге была в то время, по всей видимости, совсем маленькая таможенная крепостца на месте нынешней Казани. Она могла стоять там, где верхнее-волжский и окский торговые пути сходились с торговым путем по Казанке, тогда еще во всем своем течении принадлежавшей финно-угорским арским племенам. Была ли Казань местом первого русско-булгарского столкновения, скорее всего, навсегда останется неизвестным, однако сам факт заключения «вечного мира» между Владимиром и волжскими булгарами говорит о многом. Именно с той поры русские летописи начинают все чаще упоминать о северных булгарских мусульманах, причем главным образом не как о военных соперниках, но как о торговых партнерах.

Вообще, сравнивая сохранившиеся у арабских географов и русских летописцев сведения о булгарах, можно сделать вывод, что распространение ислама в XI веке не усилило, но скорей укротило военный дух булгар, свойственный им ранее. О них редко говорят, как о воинах, которые, по словам ибн Русты, «ездят верхом, носят кольчуги и имеют полное вооружение», но все чаще, как о купцах, промышленниках и ученых. Остается лишь удивляться, что, громко отметив в 1980 году шестисотлетнюю годовщину Куликовской битвы, российское государство в 1985 году совершенно не обратило внимания на тысячелетие первого мирного договора между Киевской Русью и Волжской Булгарией. Ведь, несмотря на то, что русские летописи упоминают о повторных походах уже принявшего к тому времени христианство Владимира на Волжскую Булгарию в 994 и 997 годах, первый мирный договор между Русью и северными мусульманами соблюдался последними неукоснительно в течение следующих ста лет. Русские летописи лишь под 1088 годом говорят о нападении булгар на Муром, да и то, нападении неохотном и вынужденным обстоятельствами. Н. Карамзин пишет:

«Не имея духа воинского, любя торговлю, земледелие и в случае неурожая питая восточный край России, они хотели, вероятно, отмстить жителям Муромской области за какую-нибудь обиду или несправедливость: по крайней мере, сия война не имела дальнейшего следствия, и взятый ими город недолго был в их власти».

В примечании к этому историческому событию другой русский историк, С. М. Соловьев, также пишет, что волжские булгары были обстоятельствами вынуждены нарушить столетнее к тому времени соглашение с Русью. Все их дипломатические обращения к русским князьям об усмирении окопавшихся в Муроме и вредивших мирной торговле на Волге новгородских ушкуйников оставались без ответа:

«В дошедших до нас списках говорится о взятии Мурома Болгарами без объяснения причин и следствий: но Татищев, основываясь на Нижегородском и Макарьевском списках, говорит, что по Оке и Волге в это время были сильные разбои, вредившие Болгарской торговле; Болгары прислали к князю Олегу и брату его, Ярославу Святославичам, которым, по Татищеву, принадлежали в это время Тмутаракань, Рязань и Муром, просить на разбойников, но, не получа управы, пошли на Муром и взяли его. – Известие это очень любопытно и очень вероятно: нет основания отвергать, что в это время не было ушкуйничества, которое мы увидим в такой силе после[289]».

Таким образом, классическая русская история, как правило, говорит о первых северных мусульманах как о народе по преимуществу миролюбивом и созидательном. Очевидно, что мусульманское богословие волжских булгар, почерпнутое из правовых представлений ханафитского права, мало способствовало возникновению совершенной чуждой исламу идеи джихада как обязательной войны с неверными. Однако нельзя сказать, что первые северные мусульмане совсем не вели джихада как мирной проповеди веры, и повествуют нам об этом именно русские летописи.

Мы не знаем, насколько правдиво сказание о том, что князь Владимир действительно встал перед выбором между исламом, христианством и иудаизмом. Слишком уж летописный рассказ об этом напоминает другое повествование – о выборе веры хазарским каганом – уже известное нам по нашим беседам. Подобные параллели в исторических источниках вряд ли совершенно случайны, особенно если учесть, что еще за пятьдесят лет до принятия христианства Киевская Русь платила дань хазарам, а в Киеве существовала большая иудейская община. После победы над Хазарией каган Руси перенимал не только титул верховного кагана, власть и дань над всеми побежденными территориями, но и становился в некотором смысле наследником хазарской историографии, вернее, хазарских имперских сказаний. Быть может, и поэтому «выбор веры» наследником могущества Хазарского каганата представлен сказанием, слишком уж напоминающим предыдущий «выбор веры», завершившийся у правящей верхушки хазар в пользу иудаизма. Именно этот выбор аукается и в сказании «Повести временных лет», хотя, вероятнее всего, иудаизм, давно известный Святославу и его сыну Владимиру через хазар и евреев Киевской общины, не был для них предметом выбора уже потому, что Бог иудаизма не смог спасти Хазарскую державу от распада и исчезновения. Учитывая, что и само крещение Владимира свершилось после того, как христианский Бог «дал ему победу» над крымским Корсунем, фактор «победительности веры» сыграл в вопросе обращения Руси такую же основополагающую роль, какую он играл в обращении других государств в христианство или ислам.

Поэтому рассказ о том, что иудеи пришли к Владимиру с предложением своей веры только третьми, после мусульман и католиков, не согласуется со здравым смыслом. Ведь если и была в Киеве конца X века устоявшаяся религиозная община, это была именно община иудейская, которая сохранила свой квартал и свой образ жизни и много после официального крещения Руси.

Летописец Нестор повествует о том, как основатель Киево-Печерского монастыря игумен Федосий вел теологические споры с киевскими иудеями около 1080 года, а в 1113 году, по смерти киевского князя Михаила-Святополка, взбунтовавшиеся жители Киева напали на еврейский квартал, находившийся в Киеве за особыми Еврейскими воротами[290]. Словом, иудеям не нужно было издалека приходить к Владимиру, чтобы излагать основы уже известной ему веры.

Другое дело – ислам. Здесь, несмотря на относительную географическую близость Волжской Булгарии, можно вполне согласиться с мнением С. М. Соловьева, который замечает, что мусульманство «кроме видимой бедности своего содержания, не могло соперничать с христианством по самой отдаленности своей[291]». Надо полагать, что слова «видимая бедность» следует понимать выше в смысле «кажущаяся бедность», если только С. М. Соловьев не имел в виду внешних атрибутов веры и обрядности. Как бы то ни было, судя по сказанию о «выборе веры», первыми в Киев явились именно булгарские мусульманские проповедники. Вот как об этом говорит Лаврентьевская летопись 1377 года:

«В лето 6494 (986). Придоша Болгары веры Бохъмиче, глаголяще: яко ты князь еси мудр и смыслен, не веси закона, но веруи в закон наш и поклонися Бохъмиту. И рече Володимер: како есть вера ваша. Они же реша: веруем Богу, а Бохмит ны учит обрезати уды таиные и свинины не ести, вина не пити (а по смерти же рече с женами похоть творити блудную). Даст Бохмит комуждо по семидесят жен красных, исберет едину красну и всех красоту взъложит на едину, та будет ему жена. Иде же рече достоить блуд творить всяк на сем свете. Аще будет кто убог, то и томо и ина многа лесть еяже не льзе писати срама ради. Володимер же слушаше их, бе бо сам любя жены и блуженье многое, послушаше сладко, но се ему бе нелюбо обрезанье оудов и я неяденьи мяс свиных, а о питье отинудь рька Руси есть веселие питье, не можем бес того быти[292]…»

Н. М. Карамзин пишет о том же следующими словами:

«Первые Послы были от Волжских или Камских Болгаров. На восточных и южных берегах Каспийского моря уже давно господствовала Вера Магометанская, утвержденная там счастливым оружием Аравитян: Болгары приняли оную и хотели сообщить Владимиру. Описание Магометова рая и цветущих гурий пленило воображение сластолюбивого Князя; но обрезание казалось ему ненавистным обрядом и запрещение пить вино – уставом безрассудным. Вино, сказал он, есть веселие для Русских; не можем быть без него».

Российские мусульманские историки, говоря об этом разговоре булгарских проповедников с князем Владимиром, сокрушались о том, что булгары не сумели толком объяснить князю своей веры, только понапрасну напугав его необязательным для взрослых людей обрезанием. Однако думается, что никакой вины на них нет, и вот почему. Даже если такая встреча действительно состоялась и не является легендарной, рассказ об исламе мог идти только через переводчика, а это далеко не лучший и далеко не самый легкий способ убеждения в религиозных вопросах.