История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе - Равиль Бухараев

«Магометанство, кроме видимой бедности своего содержания, не могло соперничать с христианством уже по самой удаленности своей. Христианство было давно знакомо в Киеве вследствие частых сношений с Константинополем, который поражал руссов величием религии и гражданственности. Бывалцы в Константинополе после тамошних чудес с презрением должны были смотреть на бедное русское язычество и превозносить веру греческую. Речи их имели большую силу, потому что это были обыкновенно многоопытные странствователи, бывшие во многих различных странах и на востоке, и на западе, видевшие много разных вер и обычаев, и, разумеется, им нигде не могло так нравиться, как в Константинополе[302]».

Как бы то ни было, выбор христианства Владимиром и его дружиной никак нельзя мерить мерками нового времени. Мы ведем речь о совсем другой эпохе, когда, несмотря на все грандиозное величие Константинополя и Фессалоники, с ними не только могло, но и реально соперничало величие городов ислама с его колоссальными молитвенными комплексами, минаретами и мечетями в Бухаре и Самарканде, Багдаде, Самарре, Дамаске, Каире, Кайраване и Сусе, наконец, в Гренаде, Севилье и Кордове. И речь здесь не только об архитектуре средневекового ислама, хотя и сегодня ее сохранившие образцы поражают воображение величием смиренности и затейливой соразмерностью. Любой посетитель мусульманских стран того времени поразился бы «гражданственному» устройству городов с освещением улиц и общественными садами и водоемами, кипению жизни на огромных рынках, товары которых угождали своей добротностью и изысканностью вкусам всего мира, будь то пряности и душистые масла, шелковые или хлопковые ткани, одежда, непревзойденное стальное оружие, щиты, доспехи; чеканные, пряденые, расписные и инкрустированные кувшины и бытовые сосуды; изумительных, самых грациозных форм серебряные и медные лампы; изысканнейшая стеклянная, хрустальная и обливная керамическая посуда – блюда, кубки, подносы; металлические замки, упряжь самых замысловатых узоров; бронзовые фигурки; ковры; и, наконец, книги на все темы и вкусы, имеющие самое широкое хождение в народе…

Поэтому и не верится, что «многоопытные странствователи», о которых пишет С. М. Соловьев, могли действительно часто бывать в исламском мире того времени, чтобы без предубеждения сравнить культуру и общий уровень жизнь тогдашнего исламского и христианского миров. Подавляющее большинство их никогда не видело действительного величия ислама, довольствуясь торговлей в небольших городах и поселках вокруг Каспия и питаясь рассказами византийцев, всячески стремившихся очернить и унизить мусульман как своих главных экономических и военных соперников. Поэтому всяческие «исторические» объяснения, сводящиеся к тому, что ислам был «хуже и беднее» христианства в конце X века, и это, дескать, стало одним из факторов русского выбора в пользу христианства, далеки от действительных исторических фактов и являются гораздо более поздней «политизацией» истории. Выбор Киева в пользу христианства был обусловлен не содержанием веры и «близостью» или «чужестью» иноземной культуры, но государственным прагматизмом и геополитическими обстоятельствами вне всяких принципиальных споров о различиях вероисповеданий. Русский историк Н. И. Костомаров, во имя научной объективности не привносивший в свои исследования государственнических идеалов своего времени, в 1873 году подвел итог рассуждениям об обстоятельствах крещения Руси в таких кратких словах:

«В 988 году Владимир принял крещение. Обстоятельства, предшествовавшие этому событию и сопровождавшие его, рассказываются с баснословными чертами, которые вполне свойственны изустным преданиям, записанным уже довольно долгое время спустя означенного события. Достоверно только то, что Владимир крестился и в то же время вступил в брак с греческою царевною Анною, сестрою императоров Василия и Константина… В Киеве он крестил своих сыновей и народ… Большинство вступало в новую веру и совершало обряд крещения, не понимая, что делает. Борьба язычества с христианством выражалась пассивно: продолжительным соблюдением языческих приемов жизни и схранением языческих суеверий; такая борьба происходила многие века и после Владимира; но она не мешала русскому народу принять крещение, в котором он сначала не видел ничего противного, потому что не понимал его смысла. Только постепенно и для немногих открывался свет нового учения[303]».

Каждый народ, живущий согласно тысячелетней традиции, убежден, что его предки избрали для себя истину, и всякие споры здесь неуместны и бесполезны. Аксиомой является и то, что действительная истина познается в сравнении. Не случайно, что древнерусская летопись изначально старалась доказать, что выбор восточного византийского христианства произошел после именно такого всестороннего сравнения с исламом, иудаизмом и христианством западного толка. Однако, вся дальнейшая история взаимоотношений северного мусульманства и православия свидетельствует о том, что никакого действительного сравнения между ними как религиями не происходило, и главным образом потому, что сфера общения между мусульманами и христианами была чрезвычайно узка, и ограничивало ее, в первую очередь, именно изначально воспринятое через византийскую культуру искаженное представление об исламе. Причем в это представление совершенно не проникали отдельные поздневизантийские же попытки переосмысления отношения к исламу как «мировому злу»:

«Полемические сочинения, написанные им (Иоанном Кантакузиным) и направленные против ислама не мешали ему вступать в самые близкие контакты с турками… Иоанн Кантакузин ответил папскому легату Павлу по поводу его сочувствия христианам, вынужденным жить среди турок: «Я не считаю их всех, как ты говоришь, нечестивыми. Но думаю, что многие из них лучше и благочестивей многих из живущих в здешних землях[304]»».

Унаследованное от средневековой Византии представление о мусульманстве за всю историю русского православия и русской культуры практически никогда не подвергалось такому гласному критическому анализу, и главной причиной этого видится не приверженность русского православия собственной истине, но приверженность собственной традиции как Преданию. Со стороны православия неукоснительное следование этой соборной традиции «единственно правильной святоотческой веры» вызвало, по крайней мере, два серьезных религиозных столкновения. Но эти столкновения были отнюдь не с исламом.

Первое столкновение, вызванное главенством святоотческого Предания над Священным Писанием, было порождено в XV веке ересью жидовствующих, «русским протестантизмом», спорившим с официальной церковью на основе известного тогда весьма немногим православным действительного содержания Священного Писания. Второе, связанное с никоновским исправлением традиционных церковных книг по греческим образцам, стало причиной раскола русского православия в XVII веке.

При этом первое действительно широкое и сколько-то аргументированное сравнение ислама и христианства в поле богословия встало на повестку дня лишь после взятия Казани войсками Ивана Грозного в 1552 году, но до этих времен и событий в наших беседах еще относительно далеко.

Между тем отношения северного ислама и древнерусского христианства были в XI столетии едва ли не лучшими за всю их взаимную историю, что свидетельствует о вполне веротерпимом отношении к иноверным соседям с обеих сторон. Если уж говорить о гуманизме в X веке, то, согласно летописным источникам, булгарские мусульмане проявляли к Руси именно гуманистическое отношение, если, конечно, такое отношение состоит не в провозглашениях чего-то от имени веры или народа, но в конкретной помощи страждущему, кто бы он ни был. С конца X века межгосударственные отношения Киевской Руси и Волжской Булгарии все больше принимали характер торгового партнерства, не задевавшего религиозных убеждений сторон, хотя Никоновская летопись XVI века и приводит известия о том, что поначалу новокрещеный князь Владимир пытался обратить булгар в христианство, послав к ним в 990 году того же греческого философа Марка Македонянина, который в 986 году убеждал в превосходстве христианства самого князя. Об этом в летописи говорится так:

«Того же лета посла Володимер философа, нарицаемого Марка Македонянина, в Болгары, иже есть во Агаряне, (…) глаголя: «яко приходиша ко мне прежде, егда еще не просвещен беху верою православною, хваляще свою веру скверную… ты же иди к ним, и проповежь им слово Божие, яко да веруют в Господа Бога и Спаса нашего Иисуса христа, и да крестятся божественным его крещением, и с нами единоверны и единосветны будут, и небесных благ получать». Философ же иде в Болгары, и много глаголев им слово Божие; они же безумием своим обьюродеша. Он же возвратился к Володимеру в Киве. И много чествован бысть от него и от всех похвален. Того же лета придоша из Болгар к Володимеру четыре князи, и просветишася божественным крещением; Володимер же чествовав их и много удовольствова[305]…»