Незнакомцы - Дин Кунц

— Сколько человек в баре, Джинджер?

Она повернула голову, словно бы осматривая комнату:

— Повар и официантка, трое мужчин, видимо, водители грузовиков, возле стойки, еще трое — за столом, за другим столом толстяк священник и с ним какой-то парень, всего одиннадцать человек, считая и меня.

— Хорошо, — сказал Пабло. — Подойдем к столику у окна.

Джинджер двинулась дальше, улыбнулась кому-то, сделала шаг в сторону, обходя препятствие, и вдруг замерла, вздрогнув от удивления, и схватилась рукой за лицо.

— Ой! — вскрикнула она.

— В чем дело? — спросил Пабло. — Что случилось?

Джинджер отчаянно заморгала, улыбнулась и заговорила с кем-то, с кем случайно столкнулась тогда, в позапрошлом году, 6 июля, в гриль-баре «Спокойствие»:

— Нет-нет, со мной все в порядке, не беспокойтесь. Я уже все смахнула. — Она вытерла ладонью лицо. — Вот видите? — При этом она смотрела вниз, как если бы тот, к кому она обращалась, сидел за столом. Потом она приподняла голову: видимо, человек встал.

Пабло ждал, что она скажет дальше.

— Бросьте еще шепотку соли через плечо, иначе всякое может случиться. Мой отец обычно бросал не менее трех шепоток через плечо, когда просыпал соль. Так что, если бы вы делали, как он, вы бы просто засыпали меня солью, — произнесла она и пошла дальше, но Пабло остановил ее:

— Стоп! Подождите, Джинджер! Опишите этого мужчину!

— Молодой, тридцати двух — тридцати трех лет, среднего роста, худощавый, темноволосый, с темными глазами. Довольно симпатичный. Кажется, мягкий, застенчивый.

Доминик Корвейсис, вне всяких сомнений.

Джинджер снова пришла в движение. Пабло догадался, что она намеревается сесть за столик, и подвел ее к кушетке. Она села и посмотрела в окно, улыбаясь виду на невадскую равнину, залитую светом умирающего солнца.

Пабло внимательно следил за тем, как Джинджер обменивается любезностями с официанткой и заказывает бутылку пива. Вот пиво подано, и Джинджер начинает потягивать его, любуясь закатом. Пабло не торопил ее, потому что знал: приближается решающий момент, когда ее настоящие воспоминания сменятся ложными. Событие, свидетелем которого она невольно стала, произошло именно в это время, и Пабло было важно знать все, что случилось до него.

Наступили сумерки. Подошла официантка, Джинджер заказала тарелку овощного супа и чизбургер со специями. На Неваду опустилась ночь.

Вдруг Джинджер нахмурилась.

— Что это? — взглянула она с изумлением на воображаемое окно.

— Что вы видите? — насторожился Пабло.

— Что это за шум? — Джинджер с озабоченным видом вскочила с места. — Что это может быть? — озираясь по сторонам, спросила она. — Я не знаю, что это может быть, — продолжала взволнованно говорить она. Потом вдруг покачнулась, едва не упав, и вскрикнула: — Гевальт![11] — Джинджер протянула руку, опираясь на стул или на стол. — Трясет! Почему все так трясется?! — Она подпрыгнула от удивления. — Это что, землетрясение? Что происходит? Что это за звук? — Она вновь покачнулась, лицо ее исказилось страхом. — Дверь! — взвизгнула в ужасе девушка и резко замолчала, дрожа всем телом и хватая перекошенным ртом воздух, словно задыхаясь.

Пабло подхватил ее под мышки, она упала на колени и уронила голову.

— Что происходит, Джинджер?

— Ничего.

Она мгновенно переменилась.

— Что это за шум?

— Какой шум? — снова голос робота.

— Джинджер, что, черт побери, происходит? — сорвался Пабло.

— Я ужинаю, — с перекошенным от страха лицом, но ровным голосом отвечала Джинджер.

— Это ложные воспоминания!

— Просто ужинаю.

Он попытался заставить ее продолжить рассказ с того момента, когда она чего-то испугалась, но в конце концов вынужден был оставить эту затею, отступив перед «Блокадой Азраила».

Во всяком случае, определенный прогресс был достигнут. Они выяснили, что в пятницу 6 июля позапрошлого года Джинджер увидела нечто, чего видеть ей не следовало. Но, став невольной свидетельницей случившегося она почти наверняка была помещена в одну из комнат мотеля «Спокойствие», где ее подвергли промывке мозгов, чтобы предотвратить дальнейшее распространение нежелательной информации. С ней работали три дня — субботу, воскресенье и понедельник — и отпустили, вбив ей в голову нейтральные воспоминания, только во вторник.

Но кто же эти всемогущие незнакомцы? И что же она видела?

2

Портленд, Орегон

В воскресенье 5 января Доминик Корвейсис прилетел в Портленд и снял номер в гостинице рядом с домом, где он когда-то жил. Лил проливной дождь, и было очень холодно.

Остаток воскресного вечера он провел, сидя за столом у окна в гостиничном номере, отлучившись лишь однажды, чтобы поужинать в ресторане. Он то задумчиво глядел в окно, то вновь принимался изучать дорожный атлас. Вновь и вновь он мысленно восстанавливал маршрут своего путешествия в позапрошлое лето, которое он намеревался теперь повторить.

Как Доминик сказал Паркеру Фейну в рождественскую ночь, он был убежден, что вляпался в какую-то опасную историю, воспоминания о которой были кем-то стерты из его памяти. Послания неизвестного корреспондента указывали именно на такую версию, как бы странно она ни выглядела со стороны.

Два дня назад он получил третий конверт без обратного адреса, отправленный, судя по штемпелю, из Нью-Йорка. Теперь, устав изучать карту и глазеть в окно, Доминик вновь взял в руки этот конверт, вытряхнул содержимое и начал разглядывать его. На этот раз это были две моментальные фотографии, сделанные с помощью «Поляроида».

Первый снимок не произвел на него особого впечатления, хотя и несколько насторожил. На нем был запечатлен совершенно незнакомый ему человек: молодой полный священник с веснушчатым лицом, рыжими волосами и зелеными глазами. Он глядел в объектив, сидя на стуле возле письменного стола, в ногах у него стоял чемодан. Священник держался неестественно прямо, подняв голову, расправив плечи и положив руки на сжатые колени. Именно это выражение лица, почти мертвое, и насторожило Доминика: человек, глядевший на него с фотографии, конечно же, был жив, но глаза его были холодными и пустыми.

Вторая фотография поразила Доминика сильнее первой: запечатленная на ней женщина явно была ему знакома, хотя он и не мог вспомнить, где именно произошло их знакомство. При первом же взгляде на нее Доминик почувствовал сильное сердцебиение, похожее на то, которое испытал однажды, проснувшись после сомнамбулических блужданий. Женщине было под тридцать. Голубоглазая, с серебристыми волосами и правильными чертами лица, она могла бы показаться необыкновенно красивой, если бы не та же, что и у священника, безжизненность, те же пустые, мертвые глаза. Она лежала на узкой кровати, покрытая до самого подбородка простыней и привязанная к кровати ремнями. К ее руке, лежавшей поверх простыни, была подсоединена капельница.