Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1. - Владимир Топоров

и т. д. В заключительном «Верую» определяющей является форма 1–го лица. Но это обстоятельство не зависело от автора текста: в этом случае у него не было выбора.

Соответственно описанной картине особое положение в СЗБ занимают глагольные формы 2–го лица. Они тем более специфичны, что употребляются в тексте в высокой степени избирательно. Огромное большинство второличных форм представлено императивами. Редкие же формы индикатива характерны в том отношении, что они выражены глаголом быти и именной частью предикатива («ти бо еси Господь»; «великъ еси Господи»; «блаженъ еси…»; «ты правдою бе / облеченъ…»; «ты бе… на/гыимъ оденіе. ты бе ал'чь/ныимъ кърмитель…» и т. п.). Кроме того, в этих случаях в центре поэтической игры оказывается не сам глагол, а его именная часть, которая нередко стремится как бы освободиться от глагольности (по крайней мере от форм verbum finitum) и выразить себя более концентрированно. Два примера. В первом из них развивается тема последнего из приведенных примеров («ты бе… на/гыимъ оденіе…» и т. д.), но глагольность резко ослаблена: «… просящiимъ подаваа. / нагыа одевая. жадныа и / алъчныа насыщая…» и т. д. (189б). Во втором примере как бы снимается предикация, и типичное уравнение «ты еси…» & Nom. (Subst. Adj.) превращается в обращение, иногда в виде своего рода кеннинга. Ср.: *ты еси другъ правде… и т. п. —>«друже правде. съмыслу ме/сто. милостыни гнездо» (187б). Тем отчетливее в поэтической грамматике СЗБ роль 2–го лица в императиве. Настоятельность, актуальность этой формы, благодаря которой нередко соответствующая часть текста обретает иной модус существования — как часть ритуала, совершаемого в момент произнесения данной части текста, — подчеркивается выделенностью императива во фразе и синтагме (в начале ее или в конце, когда тема развивается crescendo), повторением одного и того же глагола в непосредственной близости друг от друга, цепью императивных форм от разных глаголов, соседством с формами вокатива и т. п., т. е. теми средствами, которые превращают текст в заклинание. Показателен и круг глаголов, появляющихся в этой форме: встань, услышь (установление контакта); помилуй, спаси, не оставь, не отлучи, прими, утешь (просьба о сохранении близости); радуйся, хвалите, пойте; помолись. Именно эти смыслы доминируют в соответствующих частях текста. Другие формы 2–го лица императива, по сути дела, конкретизируют эти просьбы, никогда, однако, не позволяя им соприкоснуться со сферой быта. Это касается и положительно выраженных просьб (причасти, утверди, укроти, уложи, загладь, прогони, умудри и т. п.) и отрицательно сформулированных обращений (не наведи, не предай, не попусти и т. п.). Большая часть примеров этого рода уже приводилась; поэтому здесь целесообразно указать места сгущений таких форм. Ср. 183б–184а (от «въ/сплещете» до «въну/шите», всего 10 форм 2–го лица Imper.), в самом конце I как монтаж из цитат; 192б–193б феерия императивов во 2–ом лице, начиная от «въстани» до «возрадуися и / възвеселися. и похвали», в количестве 22 форм) в «молитвенном» отрывке, составляющем ядро «Похвалы» (II) и окруженном спереди (192б) и сзади (193б–194а) несколькими аналогичными формами от ограниченного круга лексему «радуися… радуися» в одном случае и «разумел / и веселися»; «радуися… радуися… помолися… помолися…» в другом; 195б–199б (самая длинная серия из 56 форм [см. выше], состоящая из части 195б–196б, кульминацией которой является финальный «императивный» микротекст: «спаси ущедри. при/зри. посети, умилосерди/ся помилуи»; из относительно бедной императивами зоны 197а–198а: «помилуи… не сотвори / … воздаи… устави» — 4 примера; и из части 198а–199а, от «отъдаждь» до «помилуи», 31 форма 2–го лица Imper.).

Вообще следует заметить, что в СЗБ на морфологическом уровне именно глагол в разных его формах принадлежит к числу наиболее эксплуатируемых поэтикой элементов системы [315]. Как и в случае с императивами, глагольная «сила» подчеркивается сочетанием соответствующих однообразных грамматических форм в длинных и правильно организованных (чаще всего синтаксически) сериях. Одна из наиболее отмеченных серий уже цитировалась (176б–177б): глагольные формы прошедшего времени в конструкции «яко человекъ… яко Богъ», повторений многократно (ср.: растяаше… изиде — прiатъ… пристави — повиться… ведяаше — возлеже… пріатъ — бежааше… поклонишася — пріиде… възвратися — вълезе… пріатъ — постися… победи… иде… приложи — съпааше запрети — прослезися… въскреси — въседе — звааху и т. д.). Примеры этого типа многочисленны, и в данном случае целесообразно ограничиться приведением лишь некоторой их части. Так, показательна игра формами аориста с Асс. Рl. прилагательных в качестве объекта:

Христосъ слепыа ихъ просве/ти. прокаженыа очисти. / сълукыа исправи. бесныа исце/ли. раслабленыа укрепи. ме/ртвыа въскреси (178а);

те же формы, аранжированные повторением «како»:

како верова. како разгоре/ся… како въ//селися… Како възиска… како предася …

и сразу же вслед за этим:

откуду ти припахну / воня Святаго Духа. откуду испи… откуду въ/куси и виде… (187б–188а).

Ср. также:

приде… призре… въсіа… (185б); … съвлече же ся… съложи… отрясе… вълезе… породися облечеся… изиде… (186а); … помилова… не презре восхоте и спасе / ны… приведе… потече… (181а–181б) и др. [316]

Другой излюбленный прием — сгущение глагольных форм 1–го лица множ. ч. (независимо от времени, но в каждом конкретном случае в одном и том же):

и уже не идолослу/жителе зовемся. но… И уже не… съгражаемь. но… зиждемь. уже не закалаемь… но… И уже не… погыбаемь. но… съпасаемся (181а; ср. роль «уже», образующего рамку и задающего ритм членения); … и уже не последу/емь бесомъ. но… славимъ / Христа… (182а); людіе божіи нарекохомся… про/звахомся. и не іудеискы ху/лимъ. но христіаньскы благо/словимъ. не совета творимъ… не распи/наемь спаса. но рукы к нему / въздеваемь. не прободаемь / ребръ. но… пiемь источь/никъ нетленіа… възимаемь на немь… предаемь. не таимъ… зовемь… не глаголемь… не неверуемь… глаголемь… молимъ Бога… (182б–183а); тобою бо / обожихомъ… познахомъ… бе/хомъ… прострохомся… насту/пихомъ… бехомъ… прострохомса… прозрехомъ… бехомъ… проглаголахомъ… славимъ… (193б–194a); … тебе / ищемь… припадаемь. / тобе ся мили деемь. со/грешихомъ и злаа сотвори//хомъ. ис соблюдохомъ. ни со/творихомъ… преклонихомь/ся… съдеяхомъ преда/хомся. поработихомся гре/хови… быхомъ… каемся просимъ. / молимъ. каемся… просимъ… молимъ… (196а–196б) [317].

Наличие таких протяженных цепей — несомненный признак определенной риторической школы и определенного жанра [318]. Благодаря этим цепям, однообразным в отношении некоей ключевой формы, значительная часть всего текста СЗБ распадается на подтексты с доминирующим грамматическим признаком. Сам же набор этих признаков и последовательность их введения, мены и исключения позволяют соотнести данные фрагменты текста с особенностями акта коммуникации, характеризующими текст и жанр, к которому он принадлежит.

На фоне подчеркнутой глагольности СЗБ грамматико–поэтическое обыгрывание именных форм выглядит периферийным тем более, что цепи номинативов, постоянные при соответствующих цепях verba finita (особенно в 3–м лице), лишены специфичности из–за их высокой частотности, осознаваемой в ряде случаев как принудительность. Более показательны косвенные падежные формы. Выразительнее всего уже приводившиеся примеры с Instr., ср.:

правдою… крепостію… истиною… съмысломъ… (194а); крепо/стiю и силою… мужьствомъ же и съмысломъ… (185а); … нищетою… наготою гладомъ и жа/ждею… (188б); … всякою красотою украси. / златомъ и сребромъ. и каме/ніемь драгыимъ. и сосуды че/стныими… (192а).

Достаточно отмеченными выглядят повторения Dat. от прилагательных. Ср.:

яже къ убо/гыимъ творяаше. къ си/рыимъ къ болящiимъ. къ // дол'жныимъ. къ вдовамъ / и къ всемь требующимъ (189а–189б); … на/гыимъ оденіе… ал'чь/ныимъ кърмитель… жаждющiимъ утробе / ухлажденіе… въдови/цамъ помощникъ… стран'ныимъ покои/ще… бескровныимъ покровъ… обидимы/имъ заступникъ. убогы/имъ обогащеніе… (194а–194б);

к сгущению Adj. в форме генитива ср.: «и въплотиса отъ / девице чисты безмужны / и бесквернены» (176а). Менее выразительна локативная серия:

сущаа въ работе. въ плон/енiи. въ заточеніи. въ путехъ. / въ плаваніи. въ темницахъ. / въ алкоте и жажди. и наго/тe… (199а),

если она берется сама по себе. Но учитывая ее окружение — спереди серия Асс. («ратныа прогоня // миръ утверди. страны укро/ти. глады угобзи. влады/ке наши огрози странамъ. / боляры умудри. грады раси/ли. церквь твою възрасти. / достояніе свое съблюди. му/жи и жены и младенце спаси»), сзади троекратный Асс. от весь («вся помилуи. вся уте/ши. вся обрадуи»), — последовательность из девяти локативов приобретает более значительный вес, подчеркивая периферийность и ненаправленность и тем самым образуя контраст с Асс. с его непериферийностью и направленностью.