СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ - Б. Дедюхин

Новгорода и Пскова архиепископа Евфимия, от посадника Новгорода Ивана Лукинича, от тысяцкого Василия Пантелеевича, и от всего В. Новгорода… к в. к. Василию Васильевичу всея Руси и к великому князю Ивану Васильевичу всея Руси…» Словно предчувствовали новгородцы, что именно с приходом Ивана III лишатся они своей вольности и вольются в состав Московского княжества. И не только предчувствовали, но и поторопились согласиться с таким ходом истории, и оправдать непреложность его. Подобно тому, как по необходимости именуется в летописях задним числом Юрий Большим, столь же, как видно, по необходимости один неведомый летописец под годом рождения Ивана Васильевича записал, а следующие сводчики летописей убежденно и без разноголосья повторили во многих списках удивительное известие. Будто бы новгородский добродетельный старец Мисаил в самый час рождения Ивана пришел к архиепископу Евфимию и объявил: «Днесь великий князь торжествует: Господь даровал ему наследника. Зрю младенца, ознаменованного величием: се игумен Троицкой обители Зиновий крестит его, именуя Иоанном! Слава Москве: Иоанн победит князей и народы. Но горе нашей Отчизне: Новгород падет к ногам Иоанновым и не восстанет!» Так и случилось потом.

Глава пятнадцатая 1451 (6959) г. МУЧЕНИЧЕКИЙ ВЕНЕЦ

Сообщения о скоротечных и малоразорительных набегах татар на украйные земли Руси Василий Васильевич получал от своей сторожи часто, и каждый раз слышался ему обвинительный голос Шемяки: «Почто татар любишь?» Неужто прав он?

Да, есть у Василия доброхотствуюшие татарские царевичи и мурзы, коих кормит он, принимает на службу. А царевич Касим – друг столь верный и надежный, что дай Бог, чтобы все русские такими были. И немало услуг важных сделал он великому князю. В 1449 году внезапно явился отряд татар на берегах Пахры, большое зло принес христианам, многих посек и в полон увел для продажи в рабство. Касим выступил из Звенигорода со своим отрядим, разбил татар и угнал их в степь, отобрав всю добычу. И на следующий год явились татары, но уже на реку Битюк. Царевич Касим опять по первому знаку великого князя вывел своих воинов и вместе с коломенским воеводой Беззубцевым разгромил пришлых захватчиков.

А если посмотреть летописные своды, то увидишь, что во все времена Русь не только воевала со степняками, но дружила, роднилась, жила в мире и согласии. И не только со степняками – с трех сторон обкладывают недруги Русь, но никогда русские князья не вели войну на их истребление, а старались привлечь на свою сторону. Потому-то так много на службе князей, бояр, воевод – выходцев и из Орды, и из Литвы.

Страшная и затяжная оказалась последняя великокняжеская усобица на Руси. Но и в Литве, как во всей Западной Европе, она еще кровавее, а в кочевом Поле никто уж не удивляется, что сын убивает отца, брат брата, ханы бесчисленных орд гибнут в смертельных схватках, на их трупах вылезают новые правители государств-паразитов.

Вот и очередная пугающая весть доставлена в Москву: объявился в Синей, или Ногайской, Орде новый хан. Желая стребовать с Василия Васильевича дань, выслал большое войско под предводительством сына Мазовши. Гонец, принесший донесение нашей порубежной сторожи, так спешил, что загнал насмерть лошадь, а сам явился к великому князю таким запыленным, что белки глаз и зубы у него блестели, как у эфиопа.

Не успели осмыслить это донесение, как глазастый княжич рассмотрел на ордынской дороге новый быстро продвигающийся к Москве столб пыли. Это мчался верхоконный русский ратник Карп с засечной полосы. Был он не один, но с языком. Имея по две заводные лошади, которые Карп и его пленник попеременно переседлывали, они проделали путь почти на один день скорее первого вестоноши. Карп с передовым отрядом русской сторожи, уже участвовал в рукопашной сшибке с татарскими лазутчиками, одного из которых и удалось пленить.

Как видно, это был не татарин: высокорослый, бородатый и голубоглазый. Но и ни на русского, ни на литвина не похож – азиат все же. По-русски не разумел, позвали толмача.

– Кто ты? Татарин какой орды?

– Никакой. Монгол я! – возразил пленный с обидой столь очевидно, что Василий Васильевич спросил;

– Что же, монгол сильнее татарина, лучше?

– Это всему Полю известно. Татарин редко какой может натянуть разрывной лук до уха, больше стреляют от глаза лишь. Да еще вот такими, как у меня, стрелами, коваными, каленными в огне.

– Ну, это ты зря, татары все отменные лучники, и у них есть каленые стрелы.

– Нет, нет у них таких, я их из Каракорума привез, вели своим холопам, чтобы вернули мой колчан.

– Эко, какой ты говорун. Скажи лучше, много ли таких, как ты, идет за тобой?

– Как я – мало, татары одни.

– Много татарвы?

– Сметы нет!

– Куда идут? На Рязань, на Нижний?

– Нет, на Москву, с тебя, царь, дань требовать. Хан говорит, что ты уж много лет не даешь ни дирхема.- Хватит лясничать! – резко прервал Василий Васильевич.- Вы, я вижу, сами себя забыли. И про то забыли с кем дело имеете. Надобно напомнить вам, и татарам, и монголам.- Великий князь умолк, не видя, но чувствуя, что все присутствующие в палате, в том числе и княжич Иван, радуются его решительности, одобряют ее. Что думает пленник, его не интересовало. Он только спросил его небрежно:

– Как скоро собираются тут быть?

– Скоро не будут,- ответил монгол охотно.- Покуда и за Волгой корма верблюдам и овцам хватает.

– А ты зачем же к нам переплыл?

– Я первый раз на Руси. Сказывали, кто ходил к вам, что засеки у вас трудные – леса на болотах, овраги. А мы любим степь, в лес боимся ходить.

– А идете же?

– Куда деваться, царь? – доверчиво и миролюбиво отвечал монгол.- Степь опять погорела, ни еды, ни воды. А впереди зима.

– Значит, пограбить других надо?

– Зачем грабить, свое взять.

Василий Васильевич вслушивался в голос пленного, пытался представить, на кого из знакомых он похож. Нешто, на Ивана Старкова? Такой же у него разговор – бесхитростный да прямодушный на показ-то, а там кто его знает, темна водица во облацех.

– Проводником пойдешь?

Пленный не ответил.

– Что молчишь? Как зовут? – два вопроса сразу задал Василий Васильевич, досадуя, что не может видеть, нет ли на лице у монгола насмешки.

– Кличут Кутлуком.

– Так вот, Кутлук, веди к месту, где переправа через Волгу будет… Чтобы не мерз ты в степи зимой, дадим тебе рухляди, какой захочешь,- куниц, бобров, лисьих шкур… Четыре лошади.- Василий Васильевич почувствовал, как к руке его, лежавшей на подлокотнике кресла, прикоснулись жаркие сухие губы согласного и благодарного пленника, добавил: – А понравится у нас, деревянную юрту тебе дадим.

– Это гроб, что ли? – перепугался Кутлук.

– Заче-ем тебе гроб, вы ведь в саване хороните, а я про юрту из пяти стен рубленых говорю.

Монгол опять притих – обдумывал, видно, слова великого князя. Молчание затянулось, Василий Васильевич снова его понужнул:

– Ну, что ты язык проглотил?

– Не хочу обмануть тебя, царь. Что, если опоздаем мы к переправе? Может, Мазовша уж у твоей засечной черты, уже лес рубит. А может, только передовой отряд-сотня, две, как мне знать?

– Самое лучшее средство к тому, чтобы узнать,- это выйти навстречу…

– И побить! – с большой верой добавил княжич Иван и приник к отцовскому плечу.- Я с тобой?

– Теперь ты всегда будешь со мной. Иди собирай полки!

Повторять Ивану было не надо.

Кутлук правду сказал. Сам Мазовша оставался еще на левом берегу Волги, а передовой его отряд уже разбойничал на гористом правобережье, обирал мордовские селения, не решаясь подойти к какому-нибудь укрепленному городу.

Чтобы обнаружить пришлых ордынцев, проводник не требовался – путь их обозначен был пепелищами да трупами убиенных мирных жителей. Боя татарский отряд не принимал, успевал на своих быстроногих степных лошадях скрыться на ночь в лесах, оставляя после себя лишь черные пятна от костров да катыши конского помета.

Гоняться за горсткой разбойников не имело смысла, и Василий Васильевич, еще раз с пристрастием расспросив Кутлука и поверив ему, что сила у царевича Мазовши несметная, принял решение возвратиться в Москву, чтобы получше осадить ее – укрепить, подготовиться к возможной осаде.

Всех московских ратников великий князь передал звенигородскому воеводе князю Ивану с наказом встать вдоль берега Оки и препятствовать сколь можно дольше переправе татар, если они здесь вдруг объявятся.

Ехать старались бесшумно, высылая постоянно вперед двух лазутчиков, чтобы не напороться на вражескую засаду. Ночью, когда расположились, не зажигая костра, на отдых, услышали, что в лесу кто-то шастает. Рассмотреть в темноте было ничего не возможно, но по тому, как фыркали лошади, догадались, что движется большой отряд. Василий Васильевич досадовал, что оставил свою дружину и теперь приходится таиться и искать окольные пути.