СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ - Б. Дедюхин

Послание было не только ярко и убедительно, но очень грозно, и оно не могло бы, казалось, не тронуть души любого самого отпетого злодея. Тронуло оно и Шемяку, да только ненадолго. Уж такая это была бесшабашная натура, что опасность оказаться чуждым Богу, Церкви, Вере не обуздала его непомерного любочестия, неутолимой жажды власти, испепеляющего чувства мести.

Собрав в Новгороде рать, он опять вместе с Иваном Можайским начал войну. Прежде всего намерился овладеть Костромой, осадил ее, словно вызов увещевавшему его духовенству делая, прямо в Светлое Воскресение. Но хоть пришел он к городу с пушками, взять его не смог, потому что противостояла ему сильная великокняжеская застава под началом князя Ивана Стриги и Федора Басенка. А тем временем из Москвы подоспели полки великого князя. Шемяка снял осаду Костромы, изготовился к битве на берегу Волги возле села Рудина. Но в последний миг Иван Можайский снова предал своего заединщика, переметнувшись со своей дружиной к Василию Васильевичу. Явно превосходящая сила подействовала на Шемяку сильнее страха церковного отлучения, и он под покровом ночи, не приняв боя, увел свои полки на север.

– Радуйся, государь! Великая княгиня Марья Ярославна одарила тебя еще одним сыном! – Федор Басенок не зашел, но вбежал в палату.

Василий Васильевич повернулся к иконостасу, перекрестился:

– Спаси Господи, Божия Матерь! Слава Тебе, Отец Вседержитель!

Но вдруг словно тень легла на лицо великого князя. Медленно повернул он голову в сторону Никиты, которому показалось, что не пустые впадины глазниц у Василия Васильевича, но гневные и страдальческие очи.

– Еще сын родился, и никогда не увижу! – воскликнул он в отчаянии и закрыл лицо ладонями.

Никита сделал неловкое движение и смахнул со столешницы подсвечник, который коротко и резко ударился о дубовые плашки пола.

Василий Васильевич вздрогнул всем телом от этого удара, спросил резко:

– Это нож?

– Нет-нет,- торопливо заверил Никита,- шандал это, подсвечник. Прости, государь! – Боярин кинулся на колени, начал осыпать поцелуями полы кафтана великого князя, руки его, потом упал безжизненно к ногам, обхватив их и приникнув к ним лицом.

Безмолвно и без удивления наблюдал за этим Фёдор Басенок.

Василий Васильевич отнял ладони от лица:

– Иди прочь!

Никита медленно, трудно поднялся, сгорбившись пошел к порогу.

Слишком многое напомнил Василию Васильевичу звук от упавшего на пол подсвечника. Снова – в который уж раз! – возникло в памяти, как рванул ковер из-под ног боярин Никита, и так же со звоном упал тогда медный шандал со свечами. Коротко вскрикнув от ужаса и боли, Василий Васильевич схватился рукой за залитую горячей кровью глазницу, а правым глазом гневно посмотрел на палача Берестеню. Тот не выдержал взгляда, выронил нож, который коротко и резко ударился костяной ручкой о каменный пол.

Ужасаясь дерзновенности сделанного, Никита хотел выбежать, но Шемяка властно вернул его.

Никита слепо шарил по полу, никак не мог ухватить выскальзывающий из рук нож, наконец, трепеща и содрогаясь, поднял его и подал Берестене.

Василий Васильевич никогда не мог себе объяснить, почему, выздоровев и снова утвердившись на великом княжении, он пощадил Никиту и даже приблизил к себе, взял в поводыри… Даже не думал, что тот согласится постоянно видеть гнусное дело рук своих. А Никита принял на себя такой крест…

Василий Васильевич стоял у дверей, за которыми слышался крик его новорожденного сына. Подошел Антоний, сдержанно поздравил, после долгой, тягостной паузы сказал:

– Косой Василий Юрьевич скончался… А Никита Йудин грех сотворил…

– Бежал? Предал меня?

– Нет. Зарезался. Приставил к левому соску груди кончик меча и лег на него… Великий князь молчал.

– Грех Иуды не только тридцать сребреников. Он еще тем Господа предал, что руки на себя наложил. Василий Васильевич опять никак не отозвался.

Самоубийц тогда не хоронили даже и за кладбищенской оградой. Труп Никиты отвезли на дровнях в уремный лес-диким зверям на расхищение.

Глаза четырнадцатая 1450 (6958) г. ИОАНН III

Марья Ярославна радовала супруга новыми потомками почти каждый год, редко выпадал перерыв в два-три года. Летописцы в монастырских сводах отмечали появление новых княжат, а девок в счет не брали, указывали иной раз лишь задним числом, если княжна выделялась чём-то – стала королевой французской, императрицей германской или греческой.

Первый сын, названный Юрием, родился в великокняжеской семье в 1437 году и как всякий первенец считался наследником отцовой и дединой отчины. 22 января 1440 года появился на свет второй сын, Иван, который поначалу не отмечен был вниманием великокняжеского окружения. Ровно через год, тоже 22 января, родился еще один сын, который получил имя Юрий, так как первый Юрий за несколько дней до рождения второго преставился и назван был летописцами Большим, чтобы не путали с младшим. Потом и еще сыновья рождались – Андрей, Борис…

Как каждый глаз человеку одинаково ценен и каждый палец дорог, все дети в семье равны, однако же особым знаком помечен оказался Иван, ставший после смерти Юрия Большого старшим сыном великого князя.

Известен на Руси Иван I Калита как собиратель земель.

Прославился единственно пригожей наружностью своей Иван II, прозванный Красным, а еще Кротким – прадед Василия Васильевича.

И вот растет еще один будущий государь – Иван III Васильевич, теперь уже десятилетний Ванюша – не только надежда, не только будущий продолжатель дела великокняжеского, но отрада и утешение слепому отцу в горькие минуты раздумий над своей судьбой и над судьбой отчей земли.

Любимым развлечением Ванюшки, как и всех его сверстников, была игра в войну. Он расспрашивал отца о его боях с татарами, с новгородцами, с Юрьевичами, а потом расставлял на широкой столешнице вылепленных из глины воинов пеших и всадников, был у него и «город» костяной – крепость резной работы с башнями, домами и воротами. За эту крепость шли непрерывные битвы со свистом стрел и звоном мечей, стонами раненых и ржанием испуганных коней. Волокли пленных, собирали дань по домам, писали друг другу грамоты и бранились сильно промеж себя: Иван ругался от имени отца добрым голосом, а от имени татар и Шемяки – грубым, басовитым.

С печалью слушал лепет ребенка Василий Васильевич, предугадывая его трудную судьбу. По-прежнему Русь разрознена и обескровлена, каждое княжество, каждый удел о себе лишь печется, а враги кольцом обхватили-с востока татары казанские, с юга – Орда Золотая и Орда Крымская, с запада и севера – литва, ляхи, немцы. А еще и Рим не оставляет своих притязаний, опять норовит униата внедрить во владыки на землях, оказавшихся под Литвой, чтобы расколоть русскую митрополию. И надо Ивану сразу усвоить, что окружена Русь завистниками и недругами, полагаться надо на меч да на веру православную.

Он часто просил теперь сына отвести его в Васильевский сад на берег Сорочки. Сад забросили, он загустел, одичал, речка обмелела, иссякли ручьи, питавшие ее. Садились на плотной прохладной мураве в тени орешников отец все молчал, Иван скучал и томился, спрашивал:

– Зачем ты сюда ходишь? Орехи-то еще не поспели!

– Я тут играл, Ваня, когда дитем был.

– А с кем играл?- рассеянно интересовался ребенок.

– Гм… Ты, во что одет, сынок?

– В тегиляй.

– Какого цвета?

– Кубовой. [137]

Василий Васильевич привлек его к себе, ощупывая шелковистую ткань кафтанчика с короткими рукавами.

– А на небе, Ванюша, что?

– Теменца, пасмурь вдали, по окоему.

Вдруг он вырвался и зашуршал по кустам. И сразу мир отодвинулся от Василия Васильевича, неведомый и опасный. Привычная горечь пролилась на душу. За все и всегда благодари Бога, не раз повторял ему Антоний с тех пор, как стал он Темным. Думай, что назначен тебе подвиг смирения, осознания греховности и ее искупление. Уста, всегда благодарящие, приемлют благословение Божие, и в сердце, пребывающее в благодарении, нисходит внезапно благодать. «Так где же она? – тосковал Василий.- Господи, не снесу столько! Пошли покой, избавь от воспоминаний мучительных. Кто, кроме Тебя, возлюбит меня такого, кто простит за все содеянное? Только тот разве, кто сам чист сердцем?»

– Ванюшка? – позвал он,- Подь сюда, сынок! Не оставляй меня.

Снова шуршание кустов, запыхавшийся родной голосок:

– Я жука поймал, смотри!- И сник, ведь забыл, что отец не видит: – Золотого… зеленого…

– Пусти его на волю, нетрог порадуется.

– Спинка какая гладкая!

– Пустил?

– Пустил… – Детский искренний вздох: – Я прошу-прошу Боженьку, чтобы глазки тебе вернул, а Он не хочет… Почему?

– Дай головку свою сюда… Ну, что ты, милый? Это что за вода такая на щеках? Ну, что ты, добрый мой? У тебя волосики по-прежнему золотые?