Отец - Георгий Соловьев

— Пшено — особенно ценная вещь: горстку кинешь в котелок — целая миска каши, — поясняла Марина, кладя в «рюкзак» торбочку с пшеном. — Миша с войны писал мне, что пехоту в шутку называют пашашенниками. Простая русская каша силу бойцам давала и сражения выигрывала. Суворов ее любил.

И подсолнечное масло — сазанов на рыбалке жарить — тоже нашлось у Марины. «Интересные люди эти женщины, с особенными способностями!» — уже совсем весело думал Тольян, шаркая по бруску «медвежьим кинжалом».

Марина завязала «рюкзак».

— Ну, попробуй поднять.

— Действительно, — сказал Анатолий. — Неужели человек столько пищи потребляет?!

— Чтобы за неделю слопал! Понятно? — Марина села на диванчик. — А я совсем останусь одна… Непривычно.

— Одна ли? А Сергей Антонович? — спросил Анатолий, замирая оттого, что задает вопрос, который он, юнец, задавать Марине не имеет никакого права, но который не может не задать потому, что слишком любит ее.

— Толюшка!.. — Марина было стыдливо закрыла лицо руками, да вдруг обняла его и, целуя, воскликнула: — Спасибо, братик мой.

В эту минуту и раздался стук в дверь из прихожей.

— Что я, не понимаю, — освобождаясь из объятий невестки, строго сказал Анатолий и, выйдя в прихожую, отпер дверь квартиры.

Альфред Степанович приехал за ним.

— Готов? — спросил он с порога.

— Так точно!

— Грузись!

Марина сунула в карман Анатолию еще двадцать пять рублей, помогла ему поднять на плечо мешок и сама вынесла сверток в одеяле, в котором погромыхивали ложка, кружка и миска.

Автомобиль Альфреда Степановича просто кричал об энтузиазме и трудолюбии рук, вернувших его к жизни. Это была трофейная машина военного времени, сложнейшим путем попавшая в руки учителя. Это была та самая машина, с которой еще ранней весной начали возиться на школьном дворе мальчишки из седьмых и девятых классов. Мотор работал, и автомобиль старчески трясся темно-зеленым помятым кузовом с фанерным верхом. Однако новенькие номерные знаки свидетельствовали о техническом доверии государственной автоинспекции к автомобилю.

На переднем сиденье сидел Леонид Петрович Бутурлин.

Анатолий уложил свой багаж в наполовину уже загруженный кузов и еле втиснулся туда сам.

— Тронулись! — Альфред Степанович посмотрел через плечо, плотно ли закрыты дверцы, и включил скорость.

Альфред Степанович вел машину со знанием дела: когда дорога была чистой, сборный автомобиль добросовестно поглощал асфальтированное пространство. Но город есть город. То впереди оказывался тягач с прицепом, то путь преграждали закрытые шлагбаумы железнодорожных переездов. Плетясь в хвосте грузовых машин, стоя у переезда, Альфред Степанович ругался, называя город застарело неудобным. А когда спустились по взвозу к водной станции «Торпедо», у которой стояла моторка учителя, он остановил машину у самых мостков на сыром песке и, достав пачку «Беломор-канала», закурил. Закурил и Бутурлин. Открыв дверцы, они молча выкурили по папиросе.

— Еще, может, по одной? — спросил Альфред Степанович.

— Пожалуй… — согласился Бутурлин.

И они снова закурили.

— Ну, теперь конец! — докурив, сказал Альфред Степанович и заглянул в пачку «Беломора». — Штук десять еще осталось. А-а, черт с ними, — он изорвал пачку вместе с папиросами.

— А у меня было точно рассчитано, — Бутурлин показал пустую коробку «Казбека».

— Только честно: в заначке ничего нет? — спросил Альфред Степанович. — Может, махорка?

— Ни синь пороха! Клянусь.

Альфред Степанович взял у Бутурлина коробку, сложил в нее свои порванные папиросы и швырнул в Волгу.

III

Моторки густо стояли на воде по обе стороны мостков, ведущих с берега на плавучую базу. Окрашенная в шаровой цвет лодка Альфреда Степановича втиснулась между светло-охряной моторочкой с лазурной надписью на борту «Креолка» и большущей белой посудиной с автомобильным мотором.

— Мотор мне ответственно перебрали. Вчера пробовал. Надежно! — сказал учитель хвастливо.

Бутурлин тонко усмехнулся.

— Вот увидите!.. Обрати внимание, Толя, остойчивость какая. — Альфред Степанович, раскинув руки, прошел по бортовому планширу своей «Лебедушки». Лодка накренилась самую малость. — Хоть в штормовой Каспий выходи!

Альфред Степанович достал из кармана связку ключей и отпер замок на крышке рундука, где был мотор. Осмотрев свечи, проверив подачу бензина, учитель обвил маховичок мотора ремнем.

— Ну-ка! — Натужась, он рванул ремень вверх. Мотор ехидно булькнул, словно давясь от смеха, а работать не стал. — А вчера как бешеный был… Вот халтурщики! Еще какие деньги взяли. — Учитель загремел в рундуке инструментами. — Разгружайте машину! Прямо в лодку все сносите.

— А может, обождать? — спросил инженер.

— Леонид Петро-о-ович! Когда мы с вами по какой-либо причине рыбалку откладывали? — Альфред Степанович стукнул разводным ключом по мотору.

Бутурлин кивнул Анатолию, чтобы тот шел за ним к машине. Из небольшой надстройки на плавучей платформе базы вышел старик-вахтер. Он прокричал похожим на пароходный гудок густым голосом:

— Леониду Петровичу! Степанычу! Почтение. — Вахтер подошел к «Лебедушке», поглядел, как Альфред Степанович копается в моторе, потом сошел в «Креолку». — Папиросочки не найдется ли?

— Вот голова дырявая. Забыл опять про тебя, Никитич. Только-только полпачки в Волгу выбросил.

— Снова на отпуск курить зареклись?

— Железную клятву дал. Насовсем. По гроб жизни чертова ладана в себя не брать.

— Ну, уж раз такое дело, — вахтер достал пачку «Севера» и перегнулся через борт «Креолки», всматриваясь в мотор «Лебедушки». — Ить надо же, — посочувствовал он учителю.

Тут Леонид Петрович поставил на мостки две связанные вместе «авоськи», набитые разными пакетами. В каждой сетке торчало по большому термосу: один пунцовый, другой голубой. Никитич с вожделением уставился на «авоськи». Альфред Степанович рванул ремень — мотор опять не пошел.

— Поллитровка — и, как часы, заработает, — сказал Никитич. — Есть у меня человек. Ма-а-астер.

Альфред Степанович призадумался, вытирая руки чистой тряпицей. Вдруг он, словно догадавшись о чем-то, принялся быстро собирать инструмент.

— Ох, и развелось же этих поллитровщиков. А ты, Никитич, вроде бригадира у них… К черту! — Учитель выпрямился в рост. — Леонид Петрович! Я вижу: у вас опять излишний запас скоропортящихся продуктов?

— Собственно, как раз на ужин и утром на завтрак.

— Будем ужинать. — Альфред Степанович запер замок на рундуке и, выбравшись из лодки, пошел к автомобилю, чтобы отвести его на недельную стоянку во двор к знакомым.

Никитич услужливо подхватил «авоськи» Бутурлина.

— Ко мне в рубку?

— Именно туда, — ответил Бутурлин.

«Чудаки-романтики», — подумал Анатолий, переходя с мостков в «Лебедушку».

Солнце ушло за горы. Протока между берегом и Разбойным островом потемнела, и все на воде и на берегу стало затихать. Ушли от складов последние грузовики с зубрами на капотах моторов. Раскатывавший по берегу паровозик «кукушка» тоже куда-то удалился на ночь. Замолкли транспортеры, выбрав до последнего из огромной баржи бумажные мешки с цементом. К барже, высоко поднявшейся над водой, прилепился буксир и сонно сипел кудрявой струйкой пара. На пляже острова гомонили купальщики, по протоке рыскали трескучие моторки, но и эти звуки стали словно приглушенными. Совсем стих ветерок, и духота сгустилась. За день солнце нещадно накалило всю округу, и вечерней прохлады не было над приторно пахнувшей нефтью водой.

Вернувшись на базу, Альфред Степанович подошел к лодке.

— Ну что загрустил? Пойдем-ка, брат, заправимся…

Анатолий взялся за свой мешок.

— Не тронь пока, — остановил его Альфред Степанович. — На рыбалке, знаешь ли, обычай: все харчи в общий котел. Пойдем, окажем честь стряпне супруги Леонида Петровича.

«Рубка» вахтера Никитича была тесной каморкой, освещенной тусклой лампочкой. На маленький стол, выдвинутый на середину, Бутурлин выложил свои припасы. Анатолию он протянул большой пирог и две котлеты.

— А мы по чарочке. — Леонид Петрович из зеленого пластмассового стаканчика вынул еще два поменьше и поставил на стол бутылку «Столичной». — Командуйте, Альфред Степанович.

Никитич съежился и потер руки. Анатолий уселся на порог, поставив кружку с чаем и положив еду на подстеленную на пол газету. Альфред Степанович разлил водку.

Плотно закусив после первого стаканчика, Альфред Степанович полез было в карман за папиросами.

— Тьфу, черт, — сказал он виновато и взял бутылку. — По второй?

— Можно, — согласился Никитич.

Альфред Степанович налил в стаканчики и передал бутылку Бутурлину.