Отец - Георгий Соловьев

Александру Николаевичу даже стало немного душно, будто он тоже оказался под этим куполом.

XVIII

После перерыва прения продолжил Леонид Петрович Бутурлин. Он позволил себе решительно не согласиться с предыдущими ораторами и со своей мягкой улыбкой заявил, что полностью разделяет статью редактора заводской газеты Тихона Тихоновича Отнякина.

После такого вступления Бутурлин помолчал, ожидая реплик, но собрание настороженно затихло, и Бутурлин продолжил свою речь. Видно было, что он волнуется и чего ему стоит эта первая смелая речь на собрании.

— Очень хорошо, что созданные у нас на заводе машины экспонируются на столичной выставке. Но ведь это же упрямый факт: на выставке красуется автомат для сборки веретенных подшипников; он даже работает там, а в цеху такие же автоматы застыли, как музейные экспонаты. Подшипники же, как известно, делаются не на выставках. — И дальше Леонид Петрович побил все крупные козыри главного инженера и уже вескими примерами показал, как устарела на заводе вся система руководства производством. — Нет уж, товарищи, если мы считаем себя коммунистами, то давайте и осмотримся на заводе, как строители коммунизма. А так ли мы работаем? Учимся ли мы коммунизму практически, да и хотим ли учиться? Наш завод должен быть активнейшей силой в руках всего народа в деле создания материальной базы коммунизма. Невозможно представить себе мысленно, какое огромное количество подшипников, причем все новых и новых типов, потребует хозяйство страны. Да и других стран. Вот и давайте, проникнувшись этой высокой ответственностью, посмотрим на нашу работу. Я полагаю, другие товарищи постараются показать нам это в своих выступлениях, — с этими словами Леонид Петрович отошел от трибуны.

— А как вы понимаете броневой купол? Помните это место в статье? — не вытерпел и остановил его секретарь райкома. — Купол, скрывающий болезни завода?

— Да, помню. Видите ли, в дружеском разговоре с Тихоном Тихоновичем я именно так и говорил, — Бутурлин снова мягко улыбнулся. — И знаете ли, я не в обиде на товарища Отнякина за использование этого моего… ну, образного, что ли, выражения. Очень удачно он воспользовался им в своей статье.

Секретарь райкома в ответ неопределенно кивнул головой, а Леонид Петрович сошел в зал. Ему достались первые искренние аплодисменты.

«Открыл Леонид Петрович шлюзы чистой воде», — подумал старый Поройков, и с этой минуты собрание захватило его.

Одному человеку, будь он семи пядей во лбу, не охватить своим умом огромного завода, не управиться с ним, пусть он наделен от рождения недюжинной энергией и выдающимся организаторским талантом.

Управленческий аппарат, приданный командиру производства, тоже до конца не решит всех задач, которые наше коммунистическое строительство ежедневно, ежечасно ставит и каждому заводу, и всей промышленности страны. Борьба за коммунизм — дело всенародное. И есть у народа великая организующая его свободный труд сила; она рождается в устремлении к высоким идеалам и действует всюду.

Подшипниковый завод не просто не выполнял плана, не только был в долгу у страны — он оказался в долгу у будущего, у коммунизма. За это и начался спрос с виновных на собрании партийного актива.

Виновных было много, и степени виновностей были разные.

От выступавших ораторов доставалось бракоделам, неразворотливым снабженцам, медлительным организаторам. Многие сидящие в зале, слушая горячие речи, опускали головы, многим приходилось задумываться. Но на собрании вскрывались и тяжелые болезни всего производства, и этим подтверждалось и пополнялось главное обвинение, выдвинутое в статье Тихона Отнякина.

— Как же все-таки получилось, что наши руководители перестали понимать по-государственному свою роль? — спросил директора в своей речи Егор Кустов. И ответил: — Да потому, что они стали делягами. Вообразили себя генералами от подшипниковой промышленности, перестали понимать, что нельзя строить коммунизм, забыв о простых людях. А мы вот им напомним о себе и скажем: не позволим дальше вести стратегическую линию на штурмовки, на фальшивые рапорта, на очковтирательство. Мы не позволим скрываться за недостаточное снабжение завода металлом, новыми станками и винить только министерство. Мы, простые люди, знаем цену нашему труду; он и нам щедро отдается, и детям в наследство пойдет. Если мы несем по чьей-то вине потери в труде, то эти потерн самые невосполнимые, причем потери в мировом масштабе. Я это говорю насчет соревнования с капиталистическим миром. А раз так, то и выходит, что стратегическая линия, товарищ директор, у вас не наша, не коммунистическая. Вот и все!

«Это он уж слишком, — подумал было Александр Николаевич. — Руководители завода — люди партийные. — Однако, приглядевшись к директору, он встревожился: — А не понимает он. Ох, не понимает, за что его парят».

Директор сидел с невозмутимым видом: собрание было для него одним из привычных, когда он оказывался под огнем критики, признавал ее, но всем видом своим показывал, что есть обстоятельства, которые ведомы только ему, против которых он бессилен, и потому все то, что делается на заводе, — единственно возможное в этих обстоятельствах.

«Как неудачно сложился человек, — пожалел директора Александр Николаевич. — Не станет у него силы обновлять завод».

Зато главному инженеру, по мнению старика, партийная «банька» все же оказалась «пользительной»: действие ее сказывалось в той лихорадочности, с которой он делал записи в блокнот, в злом выражении его худого лица, которое он то и дело вытирал платком.

Секретарь парткома тоже был разогрет. Ему тоже досталось. Один оратор посоветовал перестать чувствовать себя «при директоре», забыть, что был недавно начальником цеха, и стать самостоятельным руководителем. Другой упрекнул за шумиху и показную парадность в социалистическом соревновании. За комитет комсомола, который больше заседает, чем работает, тоже крепко досталось. Но секретарь парткома набирался сил на собрании, в этом Александр Николаевич был убежден.

Ход прений Александр Николаевич совсем уж было оценил как хозяйский и уже ждал перерыва, намереваясь подтрунить над Егором Кустовым, припомнить его слова насчет того, что только пенсионер может быть полностью бесстрашным в критике. Разве сам Егор смалодушничал на трибуне? Но тут на трибуне появился работник из БРИЗа и напал на Отнякина: он назвал его самонадеянным выскочкой, пробывшим на заводе без году неделю, щелкопером. Статью Отнякина он назвал верхоглядством и встал горой на защиту заводских руководителей, честно выполняющих свой долг в труднейших условиях. От такой защиты даже главный инженер поморщился. Это было не хозяйское выступление.

«Такие-то и жизни своей не хозяева», — подумал Александр Николаевич. И тут ему захотелось тоже выступить, сказать о том, о чем еще никто не говорил и не скажет. А сказать надо всем, и директору особенно, пусть люди подумают над словом старика, что значит работать гордо. Он попросил у соседа бумажку и карандаш и послал в президиум записку.

Тем временем на трибуну взошла Мотя Корчагина. Никогда на таких больших собраниях она не выступала, а тут решилась.

— Недавно мы прочитали постановление о преодолении культа личности и его последствий, — уверенно начала свою речь Мотя. — Центральный Комитет нашей партии напомнил нам слова Владимира Ильича Ленина о том, что ум десятков миллионов творцов создает нечто неизмеримо более высокое, чем самое великое и гениальное предвидение (это Мотя прочитала по бумажке). Так-то оценивал Ильич наш ум, товарищи. Про что здесь многие говорят? Да про то, что мы все очень хорошо знаем, куда направлен наш общий труд на заводе, и еще про то, что нам мешает. А за всем тем, что нам мешает, стоят тоже люди, у которых понятие заскорузлое. С этими людьми мы и должны разговаривать прямо, против шерсти их задрать перед всем народом. И я хочу сейчас сказать свое слово начальнику нашего цеха Гудилину Михаилу Михайловичу. Его деятельность подробно описана и в нашей газете и в областной тоже частично освещалась. А только итога ей не подбито. Да так, чтобы все знали. А итог такой: если посмотреть, какие задачи нам предстоит выполнить, и поглядеть на наш цех, так иначе, как разваленным, он выглядеть не будет. Может, наш коллектив цеха виноват? Конечно, виноват. Виноват в том, что мы в своей партийной организации не потребовали от Гудилина, чтобы он к рабочему слову прислушивался и уважал его, чтобы он принимал нашу руку, когда мы ему предлагали ее для помощи. А ведь Гудилин нанес заводу большие потери, если их в потерянном труде посмотреть. И не хочет человек чувствовать себя за это виноватым. Вот он у нас студент: в рабочее время уроки учит, а в цеху порядка не наводит, даже не обращает внимания, что в цеху есть новое оборудование, а работают на нем по-старому необученные люди. Какой же из него в дальнейшем будет руководитель, хотя и с инженерским дипломом? А то на работу под хмельком заявится. А с него пример берут. Вчера только наладчик Сопрыкин на четыре часа во вторую смену опоздал. Не за ту науку прежде взялся ты, товарищ Гудилин, тебе бы поначалу людей любить и уважать научиться надо. Если бы ты рабочего любил, так и в цехе станки бы хоть расставил, чтобы у них легче было, просторней работать. В грязи надоело работать…