Недометанный стог (рассказы и повести) - Леонид Воробьев

И сколько раз за два последних десятка лет грезилось ему, как приезжает он в Нижнераменск. Когда был помоложе, хотелось приехать с «помпой»: одеться получше, взять свою легковую машину. «Смотрите, мол, вот вам — Васька Костомолов!»

Но потом стало все чаще и чаще хотеться побывать в Нижнераменске просто так. Обходить все знакомые места, побродить по лесу, посидеть у реки. Живо представлял себе Василий Порфирьевич, как идет он по сотни раз исхоженным улочкам, здоровается со старожилами. Василий Порфирьевич в своем воображении колесил по городку и так и этак, а от этих представляемых прогулок каждый раз теплело у него на душе и меньше беспокоила одышка.

И вот теперь, очутившись на центральной площади родного городка, Василий Порфирьевич неожиданно почувствовал, что даже первые его шаги по Нижкераменску будут сделаны как-то не так, как воображалось ему.

Он только что вышел вместе с другими пассажирами из автобуса, по окна забрызганного грязью, и стоял, оглядываясь. Утро было серенькое, но без дождика. Площадь в какой-то степени изменилась: ее вымостили, разрослись деревья и кусты в центральном сквере, по краям площади возвышалось несколько новых зданий. Но в общем все оставалось близким и живо напоминало Василию Порфирьевичу его молодость.

Он некоторое время переминался с ноги на ногу, восстанавливая кровообращение, потом вдруг пришло в голову, что ни родных, ни близких у него здесь не осталось и ему надо идти устраиваться в гостиницу. И хотя в этом не было ничего непривычного или удивительного, Василию Порфирьевичу сделалось почему-то досадно.

В гостинице его встретила чрезмерно, до надоедливости предусмотрительная молоденькая администраторша и отвела ему вполне приличную одиночную комнату. Василий Порфирьевич умылся, сунул чемодан под койку, посидел немного, отдыхая после тряской дороги, а затем надел пальто и отправился по городу.

Путешествие его с самого начала как-то не приобрело определенной направленности. Он просто блуждал по улочкам, изредка останавливаясь возле старых домов, заходил в магазины, стоял перед газетными витринами, присаживался на скамейки в сквериках.

К обеду он обошел почти весь Нижнераменск, кроме окраин. Обедал в единственной столовой городка. Официантки, опытно выделявшие приезжих из толпы «своих», были подчеркнуто вежливы. А обычные посетители, также досконально знавшие «своих», поглядывали на видную фигуру Василия Порфирьевич а с откровенным любопытством.

А после обеда Василию Порфирьевичу и идти-то оказалось вроде бы некуда. Он дошел до кинотеатра, взял билет на вечерний сеанс, даже не поинтересовавшись, какой фильм будет демонстрироваться. А потом снова принялся бродить по улочкам.

Правда, на дома он сейчас смотрел меньше, а все вглядывался в лица встречных. Но встречалась ему больше молодежь, пожилые же были незнакомы. Может быть, конечно, Василий Порфирьевич кого-то и не узнавал. Да он с грустью думал и о себе, что вряд ли в нем — поседевшем, лысеющем, располневшем — кто-нибудь сумеет узнать бойкого комсомольца или тем более босоногого мальчишку Ваську Костомолова.

Не встретив ни одного знакомого лица и порядком натрудив ноги, Василий Порфирьевич сел в центральном сквере на скамью со спинкой и задумался. День клонился к вечеру, тучи темнели, но, на счастье, дождика все не было. Василий Порфирьевич сидел, думал и вдруг отчетливо осознал, что делать ему, пожалуй, здесь больше нечего и завтра, видимо, надо уезжать.

Вздохнув, он поднялся, пошел к выходу из сквера и, отворяя калитку, встретился с высоким и тощим человеком примерно такого же возраста, как он.

Василий Порфирьевич и встречный некоторое время глядели друг на друга и соображали. Василий Порфирьевич узнавал во встречном очень изменившегося Пашку Коростелева, работавшего в те давние годы наборщиком в типографии. Павел Петрович — ныне директор типографии — вглядывался, вглядывался и еле различал в полном, пожилом, одетом в отличное пальто и велюровую шляпу мужчине, с бледным и несколько болезненным лицом, румяного, живого комсомольского вожака, а после работника укома партии Василия Костомолова.

Последовали обычные в таких случаях вопросы. Павел Петрович, деликатно выяснив, что Василий Порфирьевич имеет массу свободного времени и остановился в гостинице, начал изо всех сил уговаривать Костомолова забрать из гостиницы чемодан и немедленно отправиться на квартиру к нему…

И, уже сидя за столом в квартире Коростелева, маленькой, удобной, но по-холостяцки неприбранной, выпивая традиционную рюмку водки и закусывая дешевой селедкой и грибами «собственного», как выражался Павел Петрович, маринования, Василий Порфирьевич ясно ощутил, что он находится в родном городке и чуть ли не у себя дома. Василий Порфирьевич с интересом смотрел семейный альбом Павла Петровича, радостно ахал, встречая снимки давних знакомых, расспрашивал о них. Горестно качал головой, когда Павел Петрович рассказывал о смерти своей жены, уважительно поддакивал восторженным сообщениям хозяина о выдающихся способностях его единственного сына — инженера крупного новосибирского завода.

Давно стемнело, но Василий Порфирьевич совсем позабыл, что у него в кармане лежит билет на вечерний киносеанс. Ему было очень интересно и уютно здесь. Он выпил лишнюю рюмку водки, которую давно запретил себе, снял пиджак и сам вступил в разговор. В комнате было тепло, электрическая лампочка под розовым абажуром спокойно, по-семейному освещала стол с бутылкой и нехитрой закуской и двух пожилых людей, сидевших друг против друга. А разговор перебрасывался от одного человека к другому, от одного события к другому. Над столом невидимой чередой бежали, летели, бешено мчались минуты, часы, дни, месяцы, годы… И за окном, в темноте, лежал совершенно родной Василию Порфирьевичу городок и шла с последнего киносеанса, переговариваясь, молодежь, незнакомая, но почему-то сейчас тоже удивительно понятная, близкая, даже родная.

…Уезжал Василий Порфирьевич через три дня. Провожавший его Павел Петрович все настаивал, чтобы он взял банку маринованных рыжиков в подарок жене: «Сам собирал, сам мариновал». И настоял. А когда Василий Порфирьевич уже сидел в автобусе, Павел Петрович в окошко доказывал ему, что обязательно надо приехать следующим летом. «Не как сейчас — осенью, а летом. Рыбки, ох, и рыбки поудим. В лес сходим… Грибы, ягоды. И супругу с собой захватывайте».

Когда автобус поворачивал в боковую улицу, которая выходила на большую дорогу, ведущую к станции, Василий Порфирьевич увидел, что Коростелев все стоит у места отправления автобуса и прощально помахивает рукой. Василию Порфирьевичу показалось даже, что Павел Петрович выкрикивает что-то, и он подумал, что тот обещает: «Рыбки, ох, и рыбки поудим!»

Автобус затрясло на каменнике большой дороги. Василий Порфирьевич уселся поплотнее, закрыл глаза и начал думать: как это он приедет на следующее лето в Нижнераменск, как они пойдут с Павлом Петровичем по грибы, за рыбой, как тот будет рассказывать ему об успехах своего сына, как они поговорят о былых годах. Автобус потряхивало на ухабах, а Василий Порфирьевич все думал о будущем лете, и на губах его невольно появлялась улыбка, и теплее становилось на душе.

Встреча с юностью

Поезд был скорый, шел издалека и далеко и на маленьких станциях не останавливался.

А ей хотелось, чтобы он постоял хотя бы с минуту, и она задолго до подхода к станции вышла в тамбур и смотрела в окно на мелькавшие мимо леса, на провода, то уходившие вверх, то полого падавшие, на деревни, что показывались в разрывах лесов, на взгорья, на поля и луга со скирдами соломы и стогами.

Поезд был скорый, и никому не были интересны эти маленькие деревни, в одной из которых родилась и выросла она. Тем более никто не ждал маленькую станцию, где прошла ее юность.

Она знала, что сейчас промелькнет еще разъезд, паровоз по-звериному рявкнет в осеннем лесу, навстречу рванется гулкий мост через плавную и холодную реку, и будут видны домики, деревянные, одноэтажные, да два или три больших дома.

И все произошло именно так, и поезд остановился ровно на минуту, и сели в разные вагоны новые пассажиры, а какой-нибудь чудак, может быть, и сошел. Но она не увидела улочки за деревянным зданием вокзала, где можно было разглядеть обшитый тесом домик, покрашенный в коричневый цвет, с двумя черемухами и большой сосной в палисаднике.

Улицу заслонил новый большой каменный вокзал, еще не достроенный полностью. Он внезапно вырос перед глазами и через минуту ушел в сторону. Так и не получилось встречи, которой она ждала.

Она прошла в вагон, где своим чередом начиналось утро вагона дальнего поезда. Кто-то еще спал, кто-то уже пил чай. Запищал ребенок, послышался голос женщины, уговаривавшей его. Все были спросонья ленивые, уставшие от долгой езды.