Львиное Сердце - Бен Кейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец архиепископ закончил и выжидательно посмотрел на Ричарда. То, что должно было произойти, оговорили заранее.
По условному знаку рыцари образовали прочную цепь поперек храма, перекрыв доступ к архиепископу, кафедре и алтарю. Всем желающим присоединиться к Крестовому походу позволяли подойти, но только после герцога.
– Кто желает вызваться добровольцем? – воскликнул архиепископ.
Могучий рев вознесся под балки потолка. Казалось, каждый мужчина и мальчишка из числа собравшихся стремились пойти.
Ричард выступил вперед, я пошел за ним, неся синее сюрко[15] с белым крестом, нашитым мной накануне ночью. Иисус свидетель, то была одна из самых торжественных минут в моей жизни, когда я стоял рядом с герцогом в наполовину достроенном соборе. Филип и Луи держались в двух шагах позади.
Овейн и де Шовиньи стояли с рыцарями, де Дрюн пристроился рядом с ними, хотя по правилам должен был дожидаться своей очереди. Прямо за ним маячил Рис.
– Сир! – Улыбка архиепископа была шире, чем у ростовщика, получившего одним махом все долги. – Вы почтили нас своим присутствием.
Ричард низко поклонился.
– Ваше преподобие, я пришел, чтобы принять крест, если вы благословите меня.
Почти невероятно, но улыбка архиепископа растянулась еще шире.
– Немногих я отправлю в этот святой Крестовый поход с бо́льшим желанием, нежели вас, сир.
Ричард опустился на колени перед алтарем и вполголоса исповедался перед прелатом. Пока господин оставался в этой позе, я поспешил вперед и протянул сюрко архиепископу.
Воздев правую руку, на пальце которой сверкал украшенный драгоценным камнем перстень, архиепископ благословил плащ и того, кто будет его носить. Затем, передав сюрко Ричарду, который встал и надел его поверх кольчуги, прелат провозгласил:
– Герцог Аквитанский, воин Божий!
Мы с Филипом и Луи орали до хрипоты, но голоса наши потерялись в гуле толпы. Готов побиться об заклад на дюжину серебряных пенни, что наши крики было слышно даже в Париже.
От боковых стен выдвинулись священники, чтобы дать отпущение возможно большему числу желающих. Я вместе с друзьями преклонил колени, исповедался и получил прощение. Времени, чтобы подготовить плащи для всех, не было, поэтому мы просто осенили себя крестом и обязались отправиться в Крестовый поход.
Затем герцог ушел держать совет с архиепископом и отпустил нас. Мы отправились в таверну и напились вдрызг.
Глава 25
Лето Господне 1188-го застало меня не на корабле, плывущем в Утремер, а за южными рубежами Аквитании. Кагор расположен в сердце области Керси, к западу от графства Тулузского. Дул свежий ветерок, неся приятный аромат свежескошенной травы. Лето еще не началось, но крестьяне благодаря затянувшейся теплой погоде раньше начали заготовку сена на лугах возле города. На открытом пространстве перед стенами кипел еженедельный рынок.
Прилавки и лотки тянулись сколько хватало глаз, предлагая еду и напитки, утварь и скотину, ткани и женские благовония. Здесь было многолюдно, и народ все прибывал: пешком из близлежащих деревень или на повозках.
Ничто не останавливает торговлю, подумалось мне, даже близость вторгнувшейся армии. Войско Ричарда находилось, наверное, милях в двадцати, но царивший повсюду покой никак не выдавал этого, как и того, что война бушевала тут уже шесть недель. Граф Раймунд Тулузский – вечная заноза в боку у герцога после мятежа Молодого Короля, да и до того – вывел моего хозяина из терпения, разрешив ограбить купцов из Пуатье. Будь это просто грабеж, войны можно было бы избежать, но ослепление, оскопление и убийство безнаказанными оставлять нельзя. Приготовления к Крестовому походу пришлось отложить. Мы выступили на юг Аквитании большими силами, далеко углубившись в земли, потерянные Раймундом во время междоусобицы пять лет назад. Более дюжины замков уже пали. Внушающей страх репутации Ричарда в большинстве случаев хватало, чтобы крепость открыла ворота в день нашего прибытия под ее стены.
Следующим на очереди был Кагор, и, вместо того чтобы выслушивать донесения лазутчиков из города, герцог решил посмотреть на него собственными глазами. Рискованный поступок – кое-кто назвал бы его глупым, – но если Ричард принимал решение, ничто не могло его поколебать. Нас было шестеро: герцог, я, Рис, Овейн, де Дрюн и Фиц-Алдельм. Мы изображали из себя отбившихся от войска солдат из Ангулема, лежавшего далеко к северу, и до поры это нам удавалось. Непритязательная одежда, простое оружие, обычные кони – мы ничем не отличались от других наемников, странствовавших по миру. С Божьей помощью, сказал герцог, такой наряд поможет осуществить наш замысел.
Риса и де Дрюна, к их неудовольствию, оставили охранять лошадей.
– Лишимся коней – окажемся тут в ловушке, – сказал Ричард.
Рис и де Дрюн, мрачно кивнув, смирились с судьбой. Им предстояло скучать среди повозок, лошадей и мулов.
Остальным членам нашего отряда предстояло входить в город попарно. Целью было выяснить силу гарнизона и его готовность сражаться. С детства владевшие языком Ричард и Фиц-Алдельм могли сойти за французов, а нам с Овейном рассчитывать на это не приходилось. Даже теперь герцог не догадывался о глубине нашей с Фиц-Алдельмом взаимной ненависти. Полагая, что мы забыли все обиды, он приказал нам идти вместе, а сам пошел с Овейном. Нам предстояло собраться вместе до наступления вечера, а затем отправиться в обратный путь, к нашему войску. Отдав приказы, Ричард растворился вместе с Овейном в толпе.
Мы с Фиц-Алдельмом выждали некоторое время, прежде чем последовать их примеру. Как и герцог, мы взяли только кинжалы. Мы тут же оказались на рыночной площади. Стайка ребятишек паслась у прилавка с печеньем и миндальными марципанами; пекарь грозно глядел на них, сложив руки на груди. Молодые парни теснились у палатки кузнеца, выбирая ножи и мечи. Пышногрудая матрона, поджав губы, раскатала рулон красного с позолотой шелка на лотке торговца тканями. Дочка ее, стоявшая рядом, ахнула – «Какое прекрасное платье выйдет!» – и услышала в ответ, что при такой цене материи вся семья пойдет по миру. Продавец тут же засуетился, сказав, что торг возможен.
Я улыбнулся, подумав: торгаши везде одинаковы. Девушка показалась мне похожей на Беатрису, которую я не видел с прошлой осени и понятия не имел, когда увижу вновь – Генрих услал королеву Алиенору обратно в Англию. Я коснулся кошелечка на шее, в котором хранилась подаренная ею лента, гадая: вспомнит ли она, как меня зовут? Ее имя было выжжено на моем сердце.
Толпа зевак собралась вокруг
