Этот русский рок-н-ролл - Александр Рыжков / Тарантино

- Так что за десерт? - елейный дедушка враз оживился, хищно заморгал. - Не тяни кота, Дёня!

Пчёлы притихли, чуткие воробьи порхнули с груши от греха подальше. Денис Петрович, давным-давно перебздевший глупые страхи, потушил телефон. Вынул батарею, поддев ногтем крышку.

- Ну... Значит так. Его нашли, он на Аляске.

- Это точно? - Муха закурил. - Точно?! Два десятка "разбуженных" забили на план, роют только его. Нах*р! Я поснимал все задачи! Времени потратил, а...

- Вот и пусть роют, не наводи суету, - Дёня хмыкнул. - Не кипишуй. Ты не один со спущенными штанами. Ты смотришь... на тебя смотрят... В этих смотринах больше нерва, чем в самом розыске. Если роют, значит не нашли. Они, да и мы, нужны до тех пор, пока не найдём. А там, кто знает... Может, нас тоже... вместе с Дубровским прицепом? Чтобы стерильно. Кто знает...

- Не нуди... - Муха скривился.

- Не буду. Этот паренёк... Стоит дороже наших боͥшек. Не знаю, на кого работает и какая цель, но... Между нами... Если по совести. Всё правильно он сделал. Не то, что дипломаты, не выражал озабоченности, а сделал. Давно бы так.

- Давай ближе к делу.

- Хорошо. Короче, слушай...

***

Новая луна упрямо висела над горизонтом, не сдаваясь холодному солнцу. Пробирало до костей - береговой бриз тащил солёную сырость под ремень, минуя бушлат. Бульдожка в собачьей телогрейке семенила коренастыми шажками, чихая на ходу. Каждый чих передавался на кончики ушей мелкой дрожью. Холодрыга. Светало неуютно.

- Прости подруга, так надо, - сказал Индеец укутанной Бульке, отпуская чалку - швартовочный канат.

Да, он купил яхту. Ну как яхту... Полувековой буксир, перекроенный в "браконьерку" - промысловую посудину. Такие "вёдра" колхозили под мутную задачу - бить морского котика. В нулевых убой вчистую свели на нет, а кораблик отскоблили во второй раз. Теперь каботажника перестали гонять в ледяной крошке. Последний десяток сезонов он почивал: ходил неспешно, принимая на борт пенсионеров для "порыбачить в тишине". Плавучая, крохотная турбаза, крашеная белым пополам с лазурью, таила в трюме память о прежних временах - здоровенную латку чуть левее форштевня. Русский выложил пачки прежнему капитану, не торгуясь: дешевле этого раритета поблизости всё равно ничего не было. Да и когда торговаться? Цигель-цигель, бегом-бегом, сунул бабки, подписал. Шестьдесят пять тысяч. Индеец-мариман обмыл прогулочное судно... Купил не вдруг, не сердцем, вопреки расчётам и здравому смыслу. Пришлось купить.

- Это по твою душу..., - Макар Игнатьевич поведал ему всё без утайки. - Уж не знаю, чем ты им насолил... Говнистые людишки, бесы эти мельниковцы... В покое тебя не оставят, не сумлевайся.

Рассказал ещё, как Ваня, бесхитростный рыбаля, поехал в город по шурупы (за запчастями для баркаса). Забрал заказ и расплатившись, попал у кассы на сексота. Чубатый шпион подслушал мобильный звонок старосте Макару, прицепился к бородачу банным листом. Обхаживал, сканудил каким-то древним суржиком, представившись "Мыколой". Интересовался московитом по имени Игнат: показывал фотографию, сулил нешуточные деньги за любые слухи. Прямой, как шашка чалдона, Ваня послал его по матушке, зарядив хохлу, что с Игнатом не знаком, дядю с картинки не встречал и что вообще балакать с иноверцами ему недосуг. Артельщики сторонились ортодоксов из общины укронаци, считая мельниковцев новыми иудами. Сменивши церковь на костёл, могилянские теоретики мнили себя белою костью, академической элитой, одинаково презирая и бандеровцев, и русских. Последние платили "шароварам" тою же монетой, держались краями.

"Хохлы в разведке точно не фонтан... Не фэсовский почерк. А с другой стороны... Шестёрки федералов, родные сыскари... Какая разница... ФБР, ФСБ... И тем, и другим поставили одну задачу - стереть меня, грохнуть."

Индеец плюнул, выдохнул минувшим... да и пошёл собирать пожитки.

Катерок ожидал бродягу, качаясь тягучим накатом у пятого кнехта. Драные чайки верещали над радужной требухой, на пустом причале ни души. Даже береговой сторож Силантий размеренно сопел в артельном кайбаше. Походу выходной. Соляры залил под завязку, жратвы-воды натаскал. Калифорнийские деньги не просрал, на рыбе даже приумножил: из домашнего тайника выудил две сотни, кинул в рюкзак. Пора...

Движок мерно тарахтел низкими оборотами почти без вибраций. Счётчик моточасов откручивали не единожды, и теперь он со смехотворным числом двигла в обкатке смотрелся на престарелом катере столь же дико, сколь и ГТОшный значок на груди трухлявого дедугана. Территориальные воды предсказуемо закончились пограничным патрулём береговой охраны: тотальный шмон всего нутра в поисках "контрабаса“, брезгливый глазок на кривых документах и бонусом две пачки хрустов на погоны. Служивые поначалу опешили, но деньги не вернули, коррупция... она везде, она всегда. Свалили вмиг, словно бы и не встречали никого.

Штиль, редкий визитёр на этой широте, выматывал похлеще шторма. Низкое небо разлилось до самого горизонта топлёным молоком, давило духотой на студёный воздух. Индеец выключил Чих-Пыха (так назвал он раритетный дизель) и бессильно упал в капитанское кресло.

"Батарейки надо сменить, а то совсем потухну..."

***

Лазарь Каганович осел на углу Среднего и Десятой, в доме, где катихастая хозяйка сдавала иудеям подвальные комнаты. Юзовка, новая партийная кузня, лепилась вокруг завода, но не абы как. Педантичные валлийцы (уэльские бриты) расчертили улочки под линейку. Названиями не заморачивались, обозначив поселковые проезды линиями в числом порядке. Так и записали: Первая линия, Вторая, Третья... дальше по возрастающей. Худые перпендикуляры нарекли "прошпектами". Большой, Средний, Малый, он же Кладбищенский. Безусый большевик осторожничал, исходил жидовские линии вдоль и поперёк, выбирая себе тихую берлогу подальше от городовых и с чистым сортиром во дворе. Да только не в мазель, не везло... До тех пор, пока на базаре, за стенами центрального собора, чеботарь не подобрал - таки