Германия на заре фашизма - Андреас Дорпален

Результаты выборов отразили все эти проблемы. Гинденбург получил 19,4 миллиона голосов, на 700 000 больше, чем 13 марта. Гитлер получил на 1 миллион голосов больше. Всего за него проголосовало 13,4 миллиона избирателей. За Тельмана было отдано 3,7 миллиона голосов[43]. Полученное Гинденбургом большинство (53 % против 36,8 % Гитлера) было впечатляющим. Правда, было очевидно, что нацистское движение растет и крепнет.

Отсутствие единства в лагере Гинденбурга не позволяло четко определить, какие наказы он получил от избирателей. Его переизбрание со всей очевидностью свидетельствовало лишь об одном – общей оппозиции нацистской диктатуре. С другой стороны, пока социалисты, левые центристы и либералы противились вхождению нацистов в правительство, миллионы людей приветствовали бы эту акцию при соответствующих оговорках. Гинденбург по – прежнему настаивал, что будет принимать решения независимо от избирателей. Многие надеялись, что останется открытой дверь для веймарской демократии, ну, быть может, в слегка модифицированной форме, но требований об ее сохранении они не выдвигали. Все, чего они могли ожидать, зная, каков маршал в деле, и выслушав его обещания, – это проведения политики, которая защитит страну от слишком сильных потрясений и противозаконной диктатуры. Ничего большего и не подразумевалось в обещании Гинденбурга всегда уважать конституцию – он даже не обещал активно трудиться ради ее защиты и усовершенствования. Тем не менее конституционность многого из того, что было санкционировано маршалом, можно было подвергнуть сомнению – его больше интересовали технические аспекты конституции, чем ее дух. Он считал ее в первую очередь процедурным кодексом, а не гарантом парламентской демократии, и, как написала одна из газет, он придерживался конституционных форм, забывая о сути.

Так сложилось из – за слабости тех, кто все еще верил в конституционную законность, при молчаливом согласии Гинденбурга. Деморализация республиканского лагеря проявилась в его неспособности выбрать кого – либо более деятельного, чем восьмидесятилетний старец, который не верил в демократическую республику и был неспособен, и умственно, и физически, справиться со стоящими перед ним грандиозными задачами.

Однако кризис был не только конституционным. Если ранее и существовали какие – либо сомнения на этот счет, два тура избирательной кампании продемонстрировали со всей очевидностью, что моральные и нравственные основы нации находились в серьезной опасности. Чтобы их спасти, требовалась рука более твердая, чем дрожащая рука разменявшего девятый десяток старика, который, как и раньше, довольствовался тем, что призывал нацию объединиться ради общего блага. «Забудьте о своих ссорах и сомкните ряды! Сейчас, как и семь лет назад, когда я был избран на этот пост, я прошу немецкий народ работать вместе со мной. Мы должны собрать силы, если хотим справиться с сегодняшней неразберихой и нищетой. Только вместе мы будем достаточно сильны, чтобы стать хозяевами своей судьбы. Вперед! Все вместе и с Богом!»

Это не было обращение, способное вдохновить нацию, которая постепенно поверила, что быстро распространяющийся распад есть непременная прелюдия к лучшему будущему и потому не следует пытаться его остановить. «Дорога ведет прямиком в хаос, – написало в это время читаемое и весьма уважаемое издание – «Тат», – и поскольку выхода нет, мы должны принять этот процесс распада: это также и очищающий процесс, потому что он уничтожает старое и прогнившее». В другой статье было сказано: «Мы можем справиться с этим распадом, признав и поддержав его – сознательно организуя коллапс». Менее оптимистичные обозреватели в один голос утверждали, что время для небольших преобразований прошло, если таковое наступало вообще. «Такие острые, глубокие и оправданные противоречия, как те, что существуют внутри самого государства и между государством и нацией, – написал в те дни один из товарищей Гинденбурга по оружию, – уже нельзя урегулировать в дружественной беседе. Их придется разрешать только в открытом противостоянии. Концепция Гинденбурга примирить одну Германию с другой больше не отвечает духу времени. <…> Каким бы уважаемым человеком ни был фельдмаршал фон Гинденбург, одного только его присутствия совершенно недостаточно, чтобы спасти рейх».

Глава 9

Увольнение Брюнинга

Хрупкость успеха Брюнинга стала очевидной уже на следующее утро после переизбрания Гинденбурга. Канцлер явился к президенту с поздравлениями. Прием оказался весьма далеким от сердечного. Маршал не был удовлетворен победой, доставшейся, по его мнению, слишком дорогой ценой – от него отвернулись старые друзья и соратники. Он также знал, что правительство ждет от него шага, о котором он старался не думать, – роспуска нацистских штурмовых отрядов (СА) и элитной нацистской гвардии (СС), поскольку они представляют угрозу государству. Сын маршала Оскар тем же утром предостерег отца против мер, которые не понравятся правым. Чувствуя, что впереди его ждут только новые неприятности, президент был возмущен, что Брюнинг не избавил его от всего этого. Гинденбург считал, что имеет право на благодарность канцлера, ведь именно по его настоянию он принял пост президента еще на семь долгих лет. Поэтому Брюнингу следовало, по крайней мере, ощутить на своей шкуре обиду старика.

Канцлер предложил отставку кабинета, но то, что предполагалось как обычная условность, неожиданно для него стало предметом серьезного обсуждения. Президент настаивал, что после прусских выборов в составе правительства должны произойти серьезные перемены, которые положат конец сотрудничеству с социалистами. Брюнинг сумел получить согласие маршала на объявление вне закона СС и СА, но, когда канцлер покинул президента, он уже всерьез сомневался, сохранил ли его доверие. Официальное коммюнике могло только подтвердить его опасения, сообщив, что канцлер, в соответствии с общепринятой процедурой, следующей за президентскими выборами, представил президенту отставку правительства[44]. Далее следовало замечание о том, что президент попросил Брюнинга «<забрать свое прошение».

Насколько короткая жизнь была суждена успеху канцлера, он узнал тем же вечером. Уже через несколько часов после того, как Гинденбург дал согласие на приостановление деятельности СС и СА, Брюнингу сообщили, что президент передумал и не подпишет декрет об их роспуске. Действуя по наущению Шлейхера, Оскар фон Гинденбург уговорил отца отозвать свое согласие, и усталый и до крайности встревоженный маршал сдался.

До недавнего времени Оскар фон Гинденбург играл неприметную роль среди советников своего отца. Являясь его помощником по военным вопросам, он служил связующим звеном между Гинденбургом и армией, но его функции не имели особого значения, поскольку Гренер и Шлейхер имели свободный доступ к президенту. Иногда его просили довести те или иные предложения до сведения отца, но к большому разочарованию заговорщиков, вроде Кааса, он неизменно отказывался помогать им в плетении сложных интриг. Вялый и лишенный интереса к политике, он предпочитал исправно исполнять обязанности отцовского адъютанта. Более того, он знал, что любое вмешательство с его стороны успешным не будет, поскольку отец всегда настаивал на строжайшем разделении обязанностей. Оскар вовсе не собирался идти против воли отца, и когда он подписывал свои письма к нему словами «ваш послушный сын», то именно таким и был.

Некоторые перемены в официальном статусе Оскара наметились лишь в 1931 году. Тому способствовало два фактора: ухудшение физического состояния маршала и, вследствие этого, рост его зависимости от сына и отчуждение от тех кругов, к которым он был близок всю жизнь. Осознав свои личные и политические проблемы, маршал все чаще стал обращаться к сыну, чтобы поделиться своими тревогами. Оскар разделял горечь отца, оказавшегося в вынужденной изоляции, и, когда его давний друг Шлейхер объяснил, что этого быть не должно, стал на его сторону против Брюнинга. Сын хотел тем самым облегчить жизнь отца, который очень страдал, но не забывал он и о собственном положении. Настанет время, когда он больше не сможет жить в тени своего отца. Оскар боялся, что, когда это случится, он станет отверженным, от него отвернутся даже близкие друзья. В качестве единственного сына, носителя имени Гинденбурга и хранителя семейных традиций, он стал осторожно настраивать отца против Брюнинга и сотрудничества последнего с центристами и социалистами. К таким увещеваниям президент оказался в высшей степени чувствительным. И неудивительно, что именно Оскар отсоветовал ему санкционировать своим именем подавление СА и СС.

План по роспуску нацистских организаций был фактически навязан рейху рядом правительств германских государств, недовольных тактикой выжидания, принятой кабинетом Брюнинга по отношению к нацистам. Когда же стало очевидно, что нацисты готовились, в случае победы Гитлера, захватить власть силой, Пруссия, Бавария, Вюртемберг, Саксония и несколько мелких государств стали угрожать, что предпримут акции по подавлению СА и СС собственными силами, если правительство рейха не начнет действовать. Получив этот ультиматум, Гренер решил, что престиж президента и правительства рейха требует немедленных действий. Для него это решение было отнюдь не легким, поскольку оно ставило крест на давно вынашиваемом им плане объединить СС и СА в поднадзорную рейху организацию, предназначенную для укрепления военного потенциала страны. После многомесячных проволочек время для такого шага, наконец, созрело. Гренер чувствовал, что имеет полное право проявить решительность, тем более что во время полицейских рейдов были обнаружены весьма тревожные директивы нацистов. Эти инструкции предписывали штурмовикам в Восточной Германии в случае нападения поляков не принимать участия в обороне страны, а воспользоваться этим поводом для захвата власти. То, что этот приказ был санкционирован им лично, фюрер самодовольно подтвердил в одной из своих речей. Он откровенно заявил, что не может вынуждать своих людей защищать коррумпированную «систему».