Безумная одержимость - Даниэль Лори

Я вздохнула и поежилась.

Отстранившись, он снял пиджак и накинул мне на плечи. Вернулось воспоминание о том, как он в последний раз делал то же самое. В ту ночь, когда отвез меня к Тузу, после перестрелки пять лет назад.

Я не знала, как сюда попала.

Идя по тротуару с пиджаком федерала на плечах и его рукой в моей.

Но теперь я задавалась вопросом, где бы я была, если бы его никогда не было рядом.

Глава 30

Джианна

Я полностью промокла и дрожала по возращению в его квартиру. Он повёл меня в ванную, где раздел догола. Воздух был тяжелым от каких-то безымянных эмоций между нами, и каким-то образом, мы оба знали, что произнесённые слова только сгустят атмосферу еще больше.

Любовь могла быть раздражающим, неуловимым словом, которое я никогда не пойму, но я знала, что прямо сейчас и здесь, я любила чувствовать его руки на себе, полное внимание, которое он уделял мне, когда мыл мое тело и волосы, будто я была единственной девушкой, которую он когда-либо видел. Словно я была совершенством.

Он надел мне через голову одну из своих футболок, а затем уложил в постель, обняв за талию. Мои конечности и глаза отяжелели от сна, но ночь вызвала отчаянную потребность почувствовать его внутри себя. Я снова прижалась к его эрекции, зная, что он тверд еще до того, как мы вошли в душ.

Он напряженно вздохнул, затем схватил меня за бедро и остановил.

— Спи, malyshka. (прим.пер: Малышка)

Я хотела знать почему, ведь он явно хотел меня и все еще отказывал, но вскоре слишком устала, чтобы настаивать. Я повернулась и заснула, уткнувшись лицом ему в грудь, а его рука — в моих волосах.

Следующие несколько ночей прошли точно так же.

Он просил меня остаться и готовить ему ужин, прежде чем он утром уйдёт. Должно быть, я была внутренним женоненавистником, потому что так оно и было. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что, несмотря на то, что все было тщательно убрано и организовано, я любила находиться в его пространстве и иметь что-то, чего я ждала с нетерпением, например, готовить для него.

Что я не любила?

Тот факт, что он не хотел спать со мной.

Прежде чем поцелуи и тяжелые ласки могли зайти слишком далеко, он отстранялся, и тогда я слышала:

— Спи, malyshka (прим.пер: Малышка). Я устал.

Мужчина не уставал. Он спал в среднем три часа в сутки. Обычно я просыпалась среди ночи и обнаруживала его сидящим за островком за ноутбуком или просматривающим бумаги. Он был таким сексуальным в три часа ночи, что я не могла удержаться, чтобы не сесть к нему на колени и не поцеловать его в губы и шею, пока он не заворчал от разочарования и не сказал мне, чтобы я пошла и уложила свою задницу обратно в его кровать.

На третью ночь я даже скрестила руки на груди и отказалась лечь с ним в постель. Он усмехнулся, поднял меня с дивана и понес в спальню.

Я разочарованно вздохнула, простонав:

— Я чувствую себя использованной.

И перевернулась на бок.

В его тоне сквозило веселье.

— Как так?

— Ты ешь мой ужин, а потом не занимаешься со мной сексом. Это невежливо, Кристиан.

Он рассмеялся. Этот теплый, глубокий смех был слишком сексуальным, чтобы злиться.

Обычно он отправлялся в спортзал и принимал душ еще до того, как я просыпалась. Но пару раз я просыпалась, чтобы сходить в туалет, и обнаруживала, что он бреется у раковины.

— Мне нужно пописать, — сказала я.

— Тогда пописай.

Он не сделал ни малейшего движения, чтобы уйти.

Я колебалась.

Я не была скромной в своих физических функциях, но когда я сидела на унитазе и писала перед Кристианом Аллистером, это было настолько табу, что заставляло меня извиваться. И это могло меня немного завести. Его насмешливый взгляд скользнул ко мне, когда я закончила свои дела, глупый румянец поднялся к моим щекам, когда я поняла, что он, вероятно, мог прочитать мои искаженные мысли на лице.

Закончив, я села на раковину перед ним, положив ноги по обе стороны от него. Я откинулась на руки, просто глядя на него и на ровные движения бритвы.

Уголок его губ приподнялся.

Именно тогда я поняла, что люблю смотреть, как он бреется.

Он был без рубашки, только в белых боксерах. Мой взгляд остановился на его татуировках, и я провела пальцем по розе на его груди.

— Скажи мне, что она значит.

Его движения на секунду замерли, прежде чем возобновиться. Как бы мне хотелось оказаться в этот момент в его голове. Понять, почему он так неохотно делился со мной вещами.

— Она значит, что в тюрьме мне исполнилось восемнадцать.

Я удивилась, что он ответил мне без борьбы, и сосредоточилась на том, чтобы провести пальцем по розе.

— Когда ты вышел?

— В девятнадцать.

Мне было всего девять, когда он впервые попал в тюрьму, и четырнадцать, когда его выпустили. У меня никогда не было живописного детства, но я начинала верить, что детство этого мужчины было глубже и темнее, чем я себе представляла.

Мои пальцы спустились ниже к его ребрам, к татуировке, которую я не заметила раньше. Это было созвездие; я узнала открытую квадратную форму. Я и раньше находила ее с помощью телескопа, и все из-за одной — единственной ночи на террасе. Андромеда. Она выглядела темнее и свежее, чем остальные его татуировки.

— Когда ты ее сделал?

Вместо ответа он поцеловал меня, слегка прикусив нижнюю губу. Жар обжег мою кожу, потому что это единственный ответ, который мне был необходим.

— Откуда ты так много знаешь о звездах? — спросила я.

— Я читал. Много. Больше в тюрьме делать нечего.

— Ты ведь помнишь все, что читал, не так ли?

— В основном.

Неудивительно, что он так безупречно овладел Пнглийским — черт, он знал его лучше меня. Сюрреалистично было думать, что этот мужчина многое почерпнул из книг, сидя взаперти в какой-нибудь Русской тюрьме. Часть меня интересовалась, что он сделал, чтобы попасть в тюрьму, но я никогда не спрашивала его. Я уже давно научилась не лезть в чужие дела. Если ты ничего не знаешь, ты не солжешь, если тебя будут допрашивать. Кроме того, в этой