Гайда! - Нина Николаевна Колядина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После таких слез – которых, впрочем, никто никогда не видел – на душе становилось немного легче.
«Нет, – подумал Аркаша, перестав плакать, – его не убьют. Потому что – если его убьют – как мы будем жить без него? Кончится когда-нибудь эта проклятая война, и мы будем, будем вместе! И никто уже нас не разлучит!»
Решив, что ему прямо сейчас необходимо поделиться своими мыслями с отцом, Аркаша вырвал из тетради чистый листок, придвинул поближе чернильницу и приготовился опустить в нее перо. Вдруг на его лице появилось выражение глубокой задумчивости, взгляд обратился на висевшую над письменным столом книжную полку, но не скользнул по корешкам расставленных на ней томов, а, словно даже не видя их, застыл, казалось, на всех книгах сразу.
Так он просидел несколько секунд, а может быть, и минут – счет времени был потерян. Потом губы мальчика зашевелились, будто он заучивал молитву, лицо озарилось легкой улыбкой, ручка с пером, наконец, опустилась в чернильницу, и на чистом листке бумаги появились первые строчки стихотворения:
Проходят, точно сон кошмарный,
Тяжелые года.
Но миг настанет лучезарный,
Мы будем вместе навсегда.
Поставив точку в конце четверостишия, Аркаша снова задумался – нужно было написать продолжение. Его взгляд теперь устремился на окно, за которым по-прежнему моросил мелкий осенний дождь. От творческого процесса мальчика отвлекла мысль о том, что сегодня выйти из дома точно не удастся. Да и к ним вряд ли кто-нибудь придет – в такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выпустит.
Аркаша снова сосредоточился на стихотворении. Он по-прежнему смотрел на льющиеся за окном струйки воды, но будто не видел их.
Когда на фоне этих струек вдруг возникла фигура съежившегося под дождем человека, мальчик даже не сразу понял, что человек этот ему не кажется, а существует в реальности.
Это был мужчина в солдатской шинели – такой же, как у его отца. Сердце Аркаши бешено заколотилось. Из груди его чуть не вырвался крик: «Папочка!», но слово застряло в горле – Аркаша понял, что ошибся. Мужчина был ниже, чем отец, ростом и более плотного телосложения. Окончательно сомнения развеял настойчивый стук в дверь. Петр Исидорович стучать бы не стал, вошел бы сразу – днем Голиковы никогда не запирались.
Аркаша бросился в прихожую. В три прыжка преодолел гостиную, чем вызвал недоумение у сидевших за столом сестер, и оказался возле входной двери раньше, чем вышедшая на стук Дарья, которая до этого хлопотала на кухне, расположенной рядом с прихожей.
– Здравствуйте, люди добрые, – поклонился хозяевам дома мужчина и пристально посмотрел на Аркашу. – Хотел спросить, туда ли я попал, тут ли Голиковы живут, но сам вижу – туда. Вы, стало быть, Аркадий – сынок Петра Исидоровича.
– Да… – только и смог вымолвить Аркаша, у которого от волнения пересохло в горле.
Мужчина обвел взглядом остальных членов семейства – девочки тоже вышли из гостиной и пристроились за Аркашиной спиной – и, наконец, представился:
– А я Кузьма Васильевич – сослуживец вашего батюшки. Вот, с приветом от него к вам пожаловал.
У Аркаши отлегло от сердца – если гость приехал, чтобы передать привет от папочки, значит, с ним все хорошо, он жив и здоров.
– Господи, да что же мы в дверях-то стоим! – опомнилась Дарья. – Раздевайтесь, проходите в гостиную. Я сейчас самовар поставлю.
– Не суетись, хозяйка, – остановил ее Кузьма Васильевич. – Я к вам на минутку заглянул – предупредить, что послезавтра с утра приду, и тогда уж обстоятельно поговорим. Дома-то кто будет?
– Будет! Будет! – в один голос закричали Аркаша и Таля.
– А почему сегодня нельзя? Или завтра? – не удержался от вопроса Аркаша.
– Сегодня никак не получится. Я только что с поезда, не спал совсем, устал очень. Сейчас к сестрице своей пойду – она тут недалеко, в Ямской Слободе живет. Тоже надо навестить. Давненько с ней не виделся, и с ребятами ее. Поди, выросли уже, и не узнать. Да и помочь, может, надо в чем. Овдовела она, одна малых подымает. Мужик-то ее еще в шестнадцатом погиб. Вот сегодня у нее заночую, а завтра встану с утра пораньше и в хозяйстве помогу. Писала, крыша у них прохудилась… А уж послезавтра к вам, тогда и поговорим.
– А сами-то вы откуда будете? – спросила гостя Дарья.
– Сам-то? – переспросил тот. – Сам-то я лукояновский. Город такой есть – Лукоянов, верст пятьдесят отсюда, а может, и поболе. Вот там я и живу. Жена у меня там, детки. Давно их не видел. А тут отпуск дали, после ранения. Вот послезавтра прямо от вас к ним и поеду.
Кузьма Васильевич обвел взглядом девочек и Аркашу и улыбнулся:
– А с батюшкой вашим все в порядке. Ничего плохого с ним не случилось.
Едва за гостем захлопнулась дверь, Аркаша кинулся к вешалке, на которой висела верхняя одежда, быстро облачился в свою форменную тужурку, надел на голову фуражку, потом, перебрав несколько вещей, снял с крючка непромокаемый отцовский макинтош, накинул его поверх тужурки, сунул ноги в сапоги и уже с порога крикнул девочкам и Дарье:
– Я к маме на работу!
Перешагнув порог, он вдруг резко остановился, будто уперся в невидимую стенку, обернулся, отыскал взглядом Дарью и, весело прищурившись, сказал:
– Теть Даш, а малиновка-то хорошую весть нам принесла! Правда?
– Правда, правда, – улыбнулась женщина. – Беги уж…
Только после того, как Аркашины сапоги отстучали по ступенькам крыльца, Дарья спохватилась:
– А чего побежал-то? Мать уж и сама скоро придет! Чего зря мокнуть-то…
3.
Небо по-прежнему поливало землю ситным дождем, но теперь он не казался Аркаше таким противным, как еще несколько минут назад. Мальчик даже с удовольствием подставил лицо под тонкие струйки, чтобы хоть немного охладить свой пыл – его щеки горели от возбуждения, вызванного неожиданным появлением фронтового товарища отца.
Закрыв за собой калитку, он вышел на улицу и оказался по щиколотку в воде. Земля в этом месте притопталась, и возле дощатой створки образовалось небольшое углубление, которое во время сильного дождя всегда заполнялось водой. Аркаша на секунду замешкался – почему-то вдруг вспомнилось, как он, когда был маленьким, топал по этой луже так, что брызги разлетались в разные стороны на несколько метров.
Посмотрев по сторонам и не увидев на улице ни одного человека, который мог бы сказать: «Взрослый парень, а какую дурь вытворяет!» – Аркаша поднял вверх ногу, обутую в сапог невероятно большого для его возраста размера, и со всей силой шлепнул по луже. Фонтан от этого шлепка получился такой, что если бы кто-то стоял метрах в трех от мальчика, то этот кто-то оказался бы мокрым с головы до ног.
Как ни странно, но этот дурацкий
