С тобой моя тревога - Константин Волков

— А ты чего молчишь?! Ты же своя в доску! Скажи! Пойдешь со мной в ресторан?! «Лиловый негр вам подавал манто!»

Она оглянулась, полные губы скривились в брезгливой усмешке, крыльца чуть курносого носа трепетали.

— Заткнись! Тоже мне хахаль нашелся!

— Сама заткнись! — прикрикнул Цыган. — Не видишь, плохо человеку. Свежего воздуха нахлебался без привычки.

— Все равно пусть заткнется! Тебя как звать?

— Цыган…

— Дай ему по морде! Сразу перестанет пузыри пускать.

Мокруха рвал непослушными пальцами и не мог порвать ставший тугим ворот сорочки, а сам сползал с пружинного сиденья.

— Это что же у него, вроде кессонной болезни? — удивленно спросил Зайцев. — Как у водолазов, да?

— Чего? — переспросил Цыган и, хотя вряд ли слыхал об этой болезни, согласился: — Ага! Она самая…

— Останови машину! — закричал Стародумов и, когда автобус встал у обочины дороги, попросил Зайцева: — Воды, быстро!.. Ах ты незадача! — Он не знал, как и чем помочь Дурнову.

«Опять притворился», — понял Одинцов, уже видевший такой «фокус» старого вора в камере. Но раз Мокруха разыгрывает припадочного, значит, это ему нужно. А его долг — поддержать нового приятеля.

— Пусть полежит, — посоветовал Одинцов. — Нервный он до невозможности. А тут еще воздуха наглотался вольного.

Он, не вставая, наклонился над Мокрухой, с трудом просунул палец под воротник и рванул. Пуговицы отлетели, Одинцов ловко расстегнул остальные, обнажил грудь, покрытую редкими седыми волосами, через которые проступала синяя татуировка.

— Пусть полежит, — повторил Цыган. — Где вода?

С угла квартала, от будки с газированной водой, прибежал Розовый Зайчик со стаканом воды.

— Принес, вот, — сказал Петя.

— Плесни. На грудь, — посоветовал Цыган. — Где тут этот твой магазин без продавца? Курева добуду.

— Я провожу, — нерешительно предложил Петя.

— Не бойся! — Цыган подмигнул вороватым глазом, показал в улыбке золотой зуб, позвенел мелочью в кармане. — Я куплю.

Держась за поручень крепкой ладонью, легко спрыгнул на дорогу, пошел, мягко ступая с носков на пятки, в сторону магазина — руки в карманах брюк, подавшись корпусом вперед, напоминая хищного зверя, вышедшего за добычей.

Стародумов взял из рук Пети стакан и, поливая на ладонь, принялся брызгать на лицо, шею и грудь успокоившегося, но не пришедшего в сознание Дурнова.

Вот морщинистые с красными жилками веки дрогнули, Дурнов глубоко вздохнул и открыл глаза. Провел ладонью по мокрому лицу, будто снял остатки недуга. Держась за спинку сиденья, поднялся, сел. Произнес:

— Спектакль окончен. Публика может расходиться.

— Очухался, — заметила Лихова. — Что тебя проняло?

— Артист! — неодобрительно произнес Стародумов и выплеснул остатки воды за окно. — Отнеси стакан, Зайцев…

— Больной я, — вялым голосом сообщил Дурнов.

…Цыган вернулся вместе с Зайцевым. Карманы его топорщились. Из них он извлек с ужимками, как фокусник, пару пачек «Беломора» и одну передал Дурнову, шоколадку «Ванильный» бросил на колени Лиховой: «Жуй, подружка!» Из внутренних карманов вынул две четвертушки «Столичной».

— Украл, — прошептал с отчаянием Петя Зайцев и с ненавистью посмотрел в глаза улыбающегося Одинцова. — Сейчас же…

— Тихо! Тихо! Купил я, понимаешь?! — И, присев рядом с Петей, доверительно прошептал: — Ку-у-пил… Очень хороший магазин! Все кладешь в авоську металлическую и волочишься до выхода. А там кассирша, молоденькая такая, Лелей зовут, сказала, перекрутила все на кассе и — платите деньги! Все тип-топ!

— А откуда у вас деньги? — недоверчиво спросил Зайчик и пошевелил плечами под тяжелой рукой Цыгана.

— Не от сырости… Деньги — не плесень. Советская власть даром не кормит. Даже в тюрьме! Опять же если не работать — с тоски чокнуться можно. В камере-то! — И он растопырил перед Петиным лицом широкую ладонь. — Видишь?! Мне только трудовой стаж не шел. Ну, выпьем и трезвенькие поедем далее, а?

— «А эти руки, руки трудовые», — пропел тенорком оживившийся Дурнов. — Выпьем и поедем вливаться в здоровый коллектив.

— Стакан где-то был тут, — оглядел сиденья Одинцов.

— Отдал я его… Может, не надо… пить, а? — попросил Петя Зайцев. — Нехорошо получается как-то.

— Уж так и нехорошо? — ухмыльнулся Дурнов. — Не то оскверняет, что в уста входит, а то, что из уст… Дай-ка мне ее, голубушку, — протянул он руку к посудинке. — Я ее, милую, уже несколько лет не нюхал.

Но Петя Зайцев успел схватить бутылку раньше и решительно поставил ее под сиденье.

— Отдай! — завопил Дурнов и бросился к юноше.

Его занесенную руку перехватил и заломил за спину Стародумов.

— Помоги, Василий, — попросил он шофера.

Но вмешательства широкоплечего здоровяка не потребовалось.

Иван Одинцов сидел не шелохнувшись, и только губа со шрамом недобро кривилась да пальцы вцепились до посинения в металлическую дужку поручня. Ольга Лихова с интересом наблюдала за происходившим: глаза блестят, ноздри раздуваются, на смуглых щеках — румянец. В наступившей тишине прозвучал голос Василия:

— Зайчика не трожь. Так выхожу бортовкой — запасных частей не найдут, чтобы восстановить, как был. Точно! В моей машине пить не позволяется. Сухой закон!

— Цыганок! Да что же это делается на божьем свете?! Бей их, в мою голову! — выкрикнул Дурнов.

— Заткнись, Мокруха… — посоветовал Одинцов. — Не базарь.

— Зарежьте меня! Жить не хочу! — рвал рубашку Дурнов.

— Зачахни, псих! — крикнула Лихова. — А ты давай поезжай! Нечего толпу собирать. Никто твоего Зайчика не съест.

— Ну и публику бог послал, — покачал головой шофер.

Стародумов выпустил руку Дурнова, сел. Дурнов потер кисть и тоже опустился на сиденье, неожиданно для всех захлюпал носом, заплакал, как маленький, которого обидели зло и незаслуженно. Он всхлипывал и подвывал, слезы стекали по морщинам небритых щек.

Машина выехала за город и мчалась накатанным до металлического блеска шоссе между садами, и виноградниками пригородных колхозов. Через четверть часа автобус въехал в уютный поселок, миновал его, скатился на мост через бурную реку, зажатую меж высоких берегов, промчался дорогой-аллеей с километр и развернулся на небольшой площадке перед двухэтажным кирпичным зданием заводоуправления. На голой, без единого дерева, площадке, перед входом в контору, высился бездействующий фонтан.

— Приехали! — Стародумов застегнул и одернул синий двубортный пиджак с орденскими планками над кармашком.

— Пошли, товарищи. Заполните анкеты.

Стародумов отпер металлическую дверь с табличкой «Отдел кадров» и первый вошел в сумрачную комнату, перегороженную барьером на две неравные части: в первой, большей, находился кабинетный стол со стертой и залитой чернилами крышкой, на котором стояла чернильница-невыливайка и лежало несколько ученических ручек. Во всю длину стены — от угла до двери — стояли массивная, как на железнодорожных станциях, скамья с прямой высокой спинкой и два стула.

— Садитесь, — пригласил Стародумов и, одернув полы пиджака, прошел за барьер, где находился его стол и вдоль стен разместились выкрашенные в серо-свинцовый цвет шкафы, а у окна присел на прочной тумбочке массивный сейф.

Он сел за стол и повторил приглашение:

— Садитесь, товарищи! Заполним анкеты и напишем заявленьица, а также автобиографии.

— Я пойду, наверное, Степан Дмитрич? — спросил Петя.

— Да, конечно! — Он протянул Зайцеву три анкетных бланка и несколько листов бумаги: — Передай вот товарищам. — И, обращаясь уже к ним, предупредил: — Сперва внимательно прочтите анкету, потом пишите. Что не ясно — обратитесь ко мне. Ручки возьмите!

Дурнов снял пиджак, повесил на спинку стула, сел, принялся рассматривать анкету, держа ее в вытянутой руке; видно, страдал дальнозоркостью. Лихова осторожно заскрипела пером. Одинцов поглядел, как она выводит буквы, и тоже принялся писать.

— Фамилия… фамилия, — пробормотал под нос Дурнов. — Какую же фамилию писать-то?

Одинцов хохотнул. Подбодренный вниманием приятеля, Дурнов, явно рисуясь, продолжал:

— А ежели их много у меня было, а?

— Пишите ту, которую хотели бы увидеть на собственном памятнике, — оборвал начальник отдела кадров, не склонный потакать болтовне и зубоскальству в служебном кабинете. — Не мешайте другим!

Через несколько минут сосредоточенного внимания, когда был слышен лишь скрип перьев, Дурнов воскликнул, удивленно:

— А вот тут, помню, один пунктик раньше был!.. Насчет избирательных прав. Куда он запропастился? Или эта деталь уже не представляется интересной, а? И про раскулачивание вопроса нет!

— На этот вопрос можете ответить в автобиографии, — заметил Стародумов.