С тобой моя тревога - Константин Волков

— В музей сдать надо, — рассмеялась Лихова.

— Что в музей? Запись?

— Нет, деда твоего! За деньги показывать.

— Ты тише! Не болтай чепуху! — Василий впервые сказал ей «ты». — Этим не шутят!

— Уж не партийный ли ты?

— Партийный… Но все равно с этим не шутят!

Она смерила его недоверчивым взглядом.

— А чего же ты, партийный, с воровкой водку пить идешь?

Василий рассмеялся:

— Мы же в гости идем! Водку выдумали не только для беспартийных. Устав не запрещает!

— За мной, говорю, чего шьешься? — продолжала она с издевкой. — Коммунист… Порядочных не хватает в поселке? Может, думаешь, что со мной проще, да?

— Не задавайте так много вопросов. Чего злитесь? Не хотите идти — вернемся.

— А чего ты ему про меня сказал?

— Сказал, что приду с приезжей, новой работницей завода.

— Темнишь? Поди, сказал, кто я.

— Не вру. А про себя, если захотите, сами расскажете. Я ведь о вас тоже ничего не знаю.

— Много будешь знать — скоро состаришься… А он точно Ленина видел?

— Говорю…

— Знаешь, Василий, давай не будем у него пить. Посидим немного и смоемся… Я только посмотрю на него, на мамонта… как ты сказал, да погреюсь чуток.

— Почему же не будем? Он и сам выпить любит.

…Их встретил высокий старик в темно-сером двубортном костюме; поверх пиджака передником подвязано полосатое полотенце. У старика было удлиненное сухощавое лицо с тонкими губами и резкими, как подковы, складками вокруг рта. Из-под кустистых седых бровей добро смотрели на нее светлые глаза.

— Заходите, заходите!.. Раздевайтесь… — Он повел большим с горбинкой носом, засуетился, всплеснул руками. — Я на кухню. Да не разувайтесь!

Старик прошлепал стоптанными комнатными туфлями по намытым до блеска половицам в глубь квартиры, откуда доносились шипение и вкусные, домашние, незнакомые Ольге запахи.

Ольга успела заметить, что у старика большая голова с высоким лбом; на гладкой розовой коже лысой совсем головы веселыми зайчиками отразился свет коридорной электрической лампочки.

Она сбросила с ног стоптанные туфли. Василий тоже разулся. Ольга стояла босиком на холодном блестящем полу.

— Быстро, быстро! Направо, в столовую. — Василий со свертками и коробкой в руках легонько подтолкнул ее плечом, кивнул на ближнюю дверь. — Сюда! Садитесь на диван, — посоветовал Василий. — С ногами, теплее будет.

Она не осмелилась подобрать под себя ноги и села поглубже, прижимаясь спиной к холодной дерматиновой спинке. Огляделась. Комната как комната: посредине стол, покрытый белой скатертью, этажерка с книгами, на верхней полке какие-то фотографии, флаконы, фотоаппарат на длинном ремешке висит. На стене под стеклом в рамках несколько фотографий, самая большая — молодой женщины в белом платье с высоким воротничком и высокой прической. В углу, около большого окна с тюлевой шторой до пола, на табуретке — радиоприемник с проигрывателем. В другом углу, на табуретке же — деревянная четырехугольная кадка с пальмой.

«А небогато живет», — подумала Ольга.

Василий отнес свертки на кухню, поставил бутылку на стол, присел.

— Ну как? Осваиваетесь? — улыбнулся он Ольге.

— Вася, — донеслось из кухни, — включи музыку.

Василий взял с подоконника стопку пластинок, принес на диван.

— Выбирайте, на ваш вкус.

— Сам выбери, — попросила она. — А как его зовут-то?..

— Андрей Михайлович.

— Ребята! — донесся голос хозяина. — Ну-ка, идите помогите!

— Сидите, я сам, — сказал Василий.

Вернулся он со стопкой тарелок, на которой катались и тоненько подзынькивали рюмки. Зашел Андрей Михайлович, уже не подпоясанный полотенцем, неся тарелки с колбасой, салатом и пучок зеленого лука. Под мышкой зажаты шерстяные носки. Поставил тарелки на стол, а носки бросил Ольге на колени.

— Ну-ка! Так и воспаление легких схватить можно в два счета. Надевайте, надевайте! Ничего, что велики. Других нет, зато теплые. К столу, к столу! — И потер большие белые ладони одна о другую. — Не топят, черти! Зовут-то как, красавица?

— Ольга… Ольга Лихова… — Она послушно натянула огромные носки, предварительно вытерев ладонью подошвы ног. Носки были колючие и теплые. И Ольга подумала с благодарностью: «А ты ничего, дед. Только бы с расспросами не приставал…»

Они сели за стол: хозяин посредине, спиной к двери, Ольга — по правую руку, Василий — по левую. Андрей Михайлович взял тарелку Ольги и щедро накидал кружочков колбасы, рядом мелких грибков, пару ломтиков сыра. Из глиняной посудины зачерпнул ложку красной икры.

— Я сама, — смутилась Ольга, протянула руку, чтобы взять тарелку.

— Ну-н-ну! — «Мамонт» рассмеялся добродушно. — Ухаживать за женщинами — это, пожалуй, единственное, чего я еще не разучился. Вы уж, Олюшка, не мешайте!

— А икра откуда, Андрей Михайлович? — удивленно протянул Василий. — Сто лет не видел…

— Из Питера… Юрик раздобыл где-то. А грибы сам собирал. — И объяснил Ольге: — Юрка — сын мой.

— Ну, за знакомство! Будьте здоровы! — Андрей Михайлович поднял за тонкую ножку рюмку. Рука его мелко дрожала, и водка пролилась на сухие длинные пальцы с коротко остриженными ногтями.

— Будьте тоже, — сказала Ольга, осторожно чокнулась с дедом.

Ей стало почему-то очень жалко этого старого человека, который видел самого Ленина, а сейчас оказался один-одинешенек в большой и чистой квартире и, похоже, рад каждому, кто забредет к нему на огонек, и вот рад даже ей… И еще ее тронуло, что впервые в жизни сидит она за красивым столом, уставленным всякой вкусной закуской, не в ресторане, а в квартире, сидит на среди воров, а с честными людьми. И тут ей стало жаль уж себя. Так жаль, что хоть разревись.

От грустных мыслей ее отвлек вопрос Андрея Михайловича:

— Как здоровье Найды? Лучше?

«Какая там еще Найда?» — подумала Ольга и настороженно взглянула на старика, потом на Василия. Василий положил вилку с наколотым грибом на тарелку.

— Плоха… Сдохнет, наверное. — И объяснил Ольге: — Собака у меня. Овчарка. Грузовик ее сбил. Ноги вроде зажили, встает, а есть — не ест… Жалко, хорошая собака…

— Бульон-то варишь ей? — продолжал старик.

— Варю… А что толку? Сам и съедаю… Сдохнет, наверное.

— А доктор что говорит, ветеринар?

— Укол, говорит… Чтобы не мучилась… Ну, давайте выпьем!

— Разлей, Вася! А я еще грибков принесу. — Андрей Михайлович поднялся, ушел на кухню.

Ольга привалилась грудью к столу, сплела пальцы на коленях, положила подбородок на белую скатерть. Снизу посмотрела внимательно на Василия.

— А меня ты… тоже, как собаку, подобрал, да? Калечную! Пожалел, да? К себе поведешь… бульонами поить, да?

На кухне что-то загремело, — видно, выскользнуло из непослушных рук Андрея Михайловича.

— Пойду посмотрю. — Василий поспешил на помощь.

Андрей Михайлович ложкой доставал из баллона грибы.

— Послушай, Вася, она ведь совсем плохо одета… Даже чулок, заметил, нет… Тс-с-с! — он прижал палец к губам. — Замерзнет девчонка.

— Да… Вижу.

— Помочь ей надо. Гонорар я получил… Не очень много, но все же… Как бы это потактичнее сделать?..

— Может, и надо… Не знаю… Не возьмет… У меня — точно не возьмет!

— Что, субтильная девушка, да? Попробую я. Со старика какой спрос?..

— Попробуйте. — Василий достал из заднего кармана брюк кошелек, вынул все деньги, кроме мелочи. — Я в долю. Предложите. Только не говорите, что и я дал.

— Завтра воскресенье. Вот и пусть оденется. Тс-с-с! На, неси грибы. А я чайник поставлю… Да, послушай-ка… Скажи, чем она тебя заинтересовала?

Василий зачем-то поставил грибы на кухонный столик, вытер ладони о грудь клетчатой ковбойки, смешался.

— Сам не знаю. Не надо только ей, по-моему, с этими двумя встречаться. Ну, с которыми из тюрьмы на завод попала. Не будет видеться — не будет влияния плохого, уверен — человеком станет. Она какая-то не как другие, мне кажется.

— С чего ей быть как другие! Ну, смотри.

— Она сейчас вот сказала мне: ты, говорит, как эту собаку меня подобрал? Пожалел?

— А ты что? — Андрей Михайлович пожевал тонкую губу.

— Ничего… Вы меня как раз и позвали… «К себе, — спросила, — поведешь? Бульоном поить будешь?»

— М-да-а! Дела! Ну, пошли…

Они выпили еще по рюмке. Василий приглядывался к Ольге: щеки у нее разрозовелись, глаза под удивленно вскинутыми бровями то распахивались широко, то щурились, будто пытаясь разглядеть что-то очень далеко?.. И молчит. Все время молчит. «Чего она еще может выкинуть? Какой фортель?» — думал Василий.

Старик поставил долгоиграющую пластинку, вернулся, сел, оперся высоким лбом о ладонь.

— Андрей Михайлович! — нарушила молчание Ольга. — Вы, правда, Ленина видали? Живого?.. Он мне сказал, — кивнула на Василия.