С тобой моя тревога - Константин Волков

— Насчет кирпича и цемента сам договаривайся.

Дорофеев даже привскочил со стула:

— Очень интересно получается, товарищ секретарь горкома! Если городу надо — Дорофеев дай! Если заводу надо — проси сам. Я же не особняк себе строю! Дайте Нурмухамедову трубку, я ему скажу пару слов… Талиб Турсунович?! Здравствуй, здравствуй!.. Что же это ты, сосед дорогой, в горком побежал жаловаться? Завод в лужу сажаешь, а сам — в горком! Вызвали? Что же ты на меня валишь? Ты же с заводом за пар не рассчитался. Почему Гулямову об этом не сказал? Мой ультиматум — десять тысяч кирпича и пять тонн цемента. Приезжай с Гулямовым, если согласен на мои условия. Кстати, пожалуемся ему, что химикам и строителям в ОРС холодильников и ковров горторг не дал. А сейчас скажи Гулямову, что даешь кирпич и цемент. Скажи, чтобы я слышал!.. Я тебя знаю не первый день!.. С планом как у меня? Десятимесячный еще в середине октября дали, а октябрьский послезавтра будет. А у тебя? Туго? Нажимай, а то пропарку получишь на бюро. Ну, жду!.

Дорофеев положил трубку, кивнул на телефонный аппарат, с усмешкой обращаясь к Каюмову:

— Видали? Сразу зашевелился!

— Так ведь пар всего на день отключили, на профилактику! К вечеру пустим паровую, — заметил Каюмов.

— Это мы с вами знаем. Я на парокотельной предупредил: будут строители звонить — скажите, я приказал отключить.

Дорофеев хитро подмигнул собеседнику:

— Теперь и за пар заплатит, и материалы даст… С Нурмухамедовым иначе нельзя… Частный подрядчик, а не начальник строительства! Процентовки в Стройбанк небось повышенные представляет, деньги вперед забирает с заказчиков, а долги не платит… Так, на чем мы остановились? — вернулся Дорофеев к разговору, прерванному звонком секретаря горкома. — Вы полагаете, что можно повысить скорость вращения камеры?

— Если бы удалось!

Каюмов говорил очень тихо, глядя перед собой в окно, за которым серел квадрат пасмурного неба. Он стиснул зубы, сморщился, как будто проглотил что-то очень горькое, отвернулся к двери, зябко вобрал голову в плечи. Шея у него была замотана шерстяным кашне, из-под которого около уха торчал клок ваты. «Опять ангина», — догадался Дорофеев и строго произнес:

— Ангина? Зачем пришли?!

— Из поликлиники… Ингаляцию сделали… Зашел по пути. — Каюмов виновато улыбнулся, облизнул запекшиеся губы. — На минутку… Хочу взять домой техническую документацию… Почему «Гипрохим» установил такой режим скорости?

— Почитайте… Я скажу, чтобы вам дали документы. Но, помнится, в инструкции говорится о том, что приводить камеру в движение следует стосильным мотором. Так ведь?

— Так… Больше того, стосильный мотор не позволит повысить скорость… Но если поставить мощнее? Например, в двести сил?

— Не выдержит венцовая шестерня, — выразил опасение Дорофеев.

— А если выдержит? — Каюмов исподлобья поглядел на директора. — Венцовые шестерни у нас «летели» и при нормальной нагрузке. Мы до сих пор не знаем, почему они лопаются…

Дорофеев и Каюмов говорили о шестерне — зубчатом колесе, на котором установлена вращающаяся смесительная камера. Шестерня, оборачиваясь вокруг своей оси, заставляет вертеться огромную камеру, в которой идет непрерывный процесс соединения серной кислоты с фосфорной мукой. Технологическое оборудование позволяло после небольшой реконструкции значительно увеличить поступление в камеру и кислоты и муки. Если бы еще заставить печь вращаться быстрее! Например, в полтора раза. Сразу же производственная мощность суперцеха возросла бы наполовину! А если вдвое? Соответственно, в два раза!

— Если выдержит… — как эхо повторил Дорофеев. — Если выдержит, тогда мы суперфосфата горы наварим, мой дорогой!

Дорофеев доброжелательно вглядывался в смуглое худощавое лицо начальника цеха: «Башковитый! Смелый!.. А кто как не смелые двигают вперед науку, технику? Прогресс немыслим без смелости. Вот без таких, как он».

…Камал Каюмов пришел на завод после окончания политехнического, когда еще монтировалось оборудование. Уже тогда не только Дорофеев, но и многие другие понимали, что завод оснащается морально устаревшим оборудованием и технологией, рассчитанными на то, чтобы вырабатывать простой суперфосфат. По проектам, разработанным почти два десятилетия назад.

Простой суперфосфат! Но до того как построили завод, этот элементарный суперфосфат возили в долину за тридевять земель.

Директор, еще когда строил завод, понимал отлично, какую продукцию будет поставлять на хлопковые поля. Простой суперфосфат — это, прежде всего, лишь пятнадцать процентов полезного начала, действующего на вегетацию растений. Иначе говоря, в каждой тонне удобрений — восемьсот пятьдесят килограммов балласта. Простой суперфосфат быстро слеживается и превращается в глыбу, в камень. Сухой приходится дробить, прежде чем засыпать в туковые сеялки, а свежий забивает их. Дорофеев видел в одну из поездок, как на полевом стане колхозники дробили комья суперфосфата молотками и просеивали на решетах… И это в пору, когда на селе знали, что такое гербициды, сложный суперфосфат, аммонизированный суперфосфат и суперфосфат в гранулах…

— Иная простота — хуже воровства! — эту поговорку привел Дорофеев год назад с трибуны партийного актива, рапортуя о достижении проектной мощности. — Простой суперфосфат, который мы вырабатываем, дорог и для государства, и для сельского хозяйства. Дорог и малоэффективен.

Колхозы и совхозы получают все больше машин для одновременного ведения пахоты и внесения удобрений под зябь, совмещения культивации с удобрением почвы. Делать простой суперфосфат — это то же самое, что штамповать кетмени, когда уже есть опыт тракторостроения. Нам нужны сложные удобрения.

— Кетмени тоже нужны! — крикнул кто-то из зала.

— Пока! — отпарировал Дорофеев. — Скоро последний кетмень вы поместите в своем колхозном музее рядом с деревянной сохой! А химическая промышленность ставит своей задачей давать сельскому хозяйству высокоэффективные удобрения и ядохимикаты для борьбы с вредителями полей, садов и огородов! И наш суперфосфатный — не исключение! Мы обязаны производить высокоэффективные удобрения. Аммонизированные, нейтрализованные, в гранулах!

Дорофееву аплодировали и президиум, и зал, когда он покидал трибуну.

На следующий день после партийно-хозяйственного актива Дорофеева пригласили к первому секретарю горкома партии Гулямову. Мурада Гулямова избрали секретарем на последней конференции, и Дорофеев еще был с ним мало знаком.

— По какому вопросу? — спросил он у секретаря приемной. — Может, захватить какие сведения?

— Возьмите, на всякий случай… Товарищ Гулямов вас примет в пять часов.

Секретарь горкома принял тогда Дорофеева ровно в пять не в кабинете, а в малом зале, где обычно проходили бюро.

Гулямов сидел за длинным столом один. Перед ним две записные книжки: в одной он что-то писал, часто и привычно терпеливо поправляя прядь смолисто-черных волос, упрямо падающих на глаза. Чуть сбоку, у правого локтя, лежала кожаная папка, на ней очки.

— Я сейчас, садитесь… Поближе! — предложил Гулямов и, кончив писать, спрятал блокноты в боковые карманы просторного пиджака.

Они встретились взглядами — Гулямов чуть щурил карие глаза под густыми, почти сросшимися над маленьким прямым носом бровями. Казалось, что глаза смеялись. Это никак не вязалось с выражением лица — плотно сомкнутыми, резко очерченными губами и жесткими глубокими морщинами, пролегшими от крыльев носа до квадратного подбородка.

— Мне понравилось ваше выступление, — произнес секретарь горкома, не отрывая взгляда от лица Дорофеева. — Хотя оно было неожиданным… Несколько неожиданным… — Он говорил медленно, иногда делая паузы между словами и потирая большим пальцем согнутый указательный. Так трут между пальцами монету, чтобы вернуть ей первоначальный блеск. Гулямов вроде проверял на ощупь и чистил слова, прежде чем произнести их. От этого они становились значимее, убедительнее. — Для меня… Лично!

— Почему? — настороженно спросил Дорофеев.

— Об этом потом. Скажите, это ваша идея была — строить сернокислотный цех на открытом воздухе? Без крыши и без стен.

— Идея была коллективная, — ответил, помедлив, Дорофеев.

— А выговор от главка вы получили один? Кажется, по ходатайству хозяина проекта, за нарушение его! Вы получили, а ваш главный инженер не получил. Какой же это коллективизм?! — Карие глаза под густыми бровями щурились. — Горком добился отмены этого приказа. Правильно помог!

Нет, ничего не забыл секретарь горкома. Так все и было! Его, Дорофеева, была идея. Это был первый опыт монтажа оборудования подобных цехов на открытом воздухе. Он, этот опыт, уже многим пригодился. Не только в условиях жаркого и сухого климата Средней Азии, но и в России.